Наталия Лойко - Женька-Наоборот
— Что ты мечешься? — крикнула мать. — Решил простудить больного отца?
Захлопнув окно, чуть не сбив с ног вошедших родителей, Женя проскочил в гостиную, на балкон.
Мог ли он в эту минуту помнить про какой-то электрический шнур? Конечно, не мог! Ему уже виделось, как стихи за подписью Е. П. Перчихина летали по двору на радость соседским мальчишкам. Поэтому роскошная настольная лампа разбилась, и не просто, а с ужасающим звоном. Поэтому родители, которые, оказывается, уговорились не упрекать его за свет, не погашенный во всей квартире, уговора не выполнили.
— Совершенно неисправим! — провозгласили они в один голос.
Влетело за все — за мусор, оставленный на паркете гостиной, за распахнутый шкаф, за разворошенные в родительской спальне газеты (виною сырой пол на балконе), за то, что Женя не лег вовремя спать. А главное — за холодильник, из которого потекла вода.
Такова судьба. Стоит человеку захотеть стать хорошим, непременно выйдет наоборот!
16. Физика за стаканом чая
Женя Перчихин, посвистывая, прохаживается по школьному коридору.
— Трам-та-та-там!
Руки за спину, глаза к потолку. Можете убедиться — он не какой-нибудь там положительный элемент, а самый что ни на есть отрицательный. Теперь уж и дома и в классе окончательно установлено, что сознательность у него нулевая.
Например, сегодня на физике у Жени с ноги сорвался полуботинок и почему-то подлетел к потолку. По замыслу Жени, он должен был шлепнуться возле стула Тани Звонковой, но упал на машину Атвуда (нечего ставить куда попало нужную вещь!). И, хотя машина осталась целехонькой, Валентина Федоровна обиделась, раскричалась, покраснела, как лакмусовая бумажка в кислой среде.
— Напрасно Перчихин корчит из себя клоуна. Фокусы у него дурацкие.
Раздула мелкую неудачу в ответственное событие. Отступила от плана урока. Принялась демонстрировать какой-то (разумеется, недурацкий!) опыт. Дескать, дай покажу, на что способны другие. Надела на индукционную катушку алюминиевое кольцо и предложила тихоне Баскаковой:
— Скажи: «Раз-два-три!»
По команде Баскаковой кольцо подскочило. Не так здо́рово, как полуботинок, но все же взвилось.
— Раз-два-три!
Перчихин повержен вместе со всеми своими выходками.
— Раз-два-три!
На Перчихина ноль внимания. Девчонки глядят на скачущее кольцо и кудахчут: «Ах, чудо!»
А какое здесь чудо? Через катушку пропущен ток, который индуктируется в кольце. Электрическая кнопка ловко замаскирована носовым с лиловой каемкой платком. Стоит кому-нибудь пискнуть: «Раз-два-три», как рука фокусника (простите, преподавателя), словно бы случайно касается чистенького платочка и производит соединение.
Зрителям надо бы следить за этой рукой, а не пялиться с ехидством на Женю, нога которого никак не могла попасть обратно в полуботинок.
Глупая получилась история. Хотя бы потому глупая, что сегодня перед уроком физики — между прочим, не в первый раз! — Жене захотелось стать лаборантом. Не помогал он, что ли, в прошлом году Льву Эдуардовичу, ведущему физику в двух школах Сокольнического района? А сейчас он разве не в состоянии добиться к концу мая хорошей отметки по физике? Ладно, пока не отличной — хорошей. Зато обратитесь к Перчихину: «Пожалуйста… Просим!» — он проделает любой опыт лучше всяких отличников да любимчиков.
Надо будет в ближайшие дни подбросить Валентине Федоровне кое-какие сведения о себе. Хотя бы о том, что он запросто управляется с узкопленочным аппаратом марки «Кинап». У Синцова, одного из дружков Анатолия, был такой замечательный аппарат. Многие лаборанты только и умеют, что сменить на столе приборы, пока из кабинета вываливается один класс и вваливается другой. Подумаешь, сложное дело — расставляя весы, помнить, что гири должны находиться не справа, а слева. Нет, ты сумей продемонстрировать классу научную киноленту!
Вообще здо́рово!.. В лаборантскую даже старосту зря не пустят, даже комсорга. А ты заходишь, раскрываешь любой шкаф, бросаешь взгляд на инвентарную опись, не то и прямо на полки… Бери в руки все, что тебе приглянулось. Как в магазине без продавцов.
Только одно неудобство — боязно шевельнуться. Здесь у них колокол воздушного насоса — хрупкий предмет, там — термометры, да еще особенные — в них ртуть ползет до двухсот градусов! Больно уж дорогие…
Если бы не сегодняшняя история, Женя вполне мог бы стать лаборантом, только намекни… Подослали бы Таньку Звонкову, затем за уговоры взялась бы сама Валентина Федоровна. Вырвали бы у него согласие!
Время идет, начались занятия второй смены. Женя все ходит и ходит по школьному коридору. Из-за плотно притворенных дверей доносится неразборчивый говор. Тихо лишь в кабинете физики. Там Валентина Федоровна. Она, по Жениным наблюдениям, в кабинете одна. Женя давно бы скатился по лестнице вниз, тем более что съестной дух, доносящийся оттуда из буфета, настойчиво лезет с ноздри. Мигом бы вышел на волю, да удерживает надежда: вот-вот приоткроется дверь и покажется Валентина Федоровна.
Сразу бы убедилась, что сегодняшнее происшествие его, Перчихина, нисколько не задело.
Трам-та-та-там!
Еще минута, и Женя вошел в кабинет физики. Валентина Федоровна, нагнувшись, настраивала эпидиаскоп. Подняла голову, заморгала глазами:
— Ты куда?
На странный вопрос последовал не менее странный ответ:
— Я-то? В буфет!
За окном, прямо в форточку, насмешливо прочирикал воробей. Женя подался назад, но Валентина Федоровна, выпрямившись, сказала:
— Отлично. Пошли вместе.
Буфет почти пустовал. Заняты были всего лишь два стула, на них лежали портфели, черный и желтый, оба разбухшие от тетрадей. Два педагога — толстый химик Чельцов с металлическими зубами да Пал Палыч, известный своими пестрыми галстуками и тем, что за сочинения почти не ставит пятерок, — стояли против буфетчицы. Ожидая, пока она им нальет кофе, они обсуждали, какой должна быть практика у девятых классов. Чельцов, увидев Валентину Федоровну, улыбнулся, сверкнув металлом, но она не позволила вовлечь себя в спор. Она спросила у Жени:
— Нам тоже кофе? И по булочке с маком?
Женя ответил:
— Чаю!
Это было сказано неспроста. Сейчас Валентина Федоровна здо́рово удивится!
Поставив стаканы на облупленную, с затейливым узором клеенку, уселись друг против друга. Женя потянулся, вздохнул.
— Ну и предмет у вас — физика! Никуда от нее не денешься. Все вокруг нас — она. Сплошь да рядом. — Он выразился точь-в-точь как Лев Эдуардович. — Нельзя плюнуть, чтобы с физикой не столкнуться.
Войдя в раж, Женя чуть было и вправду не сплюнул. Главное — где? В буфете!
Однажды Лев Эдуардович собрал пот так же за чаем мальчишек. Впрочем, и девочка просочились. Все уселись вокруг столов, только составили в угол горшки с цветами, чтобы лучше ДРУГ друга видеть.
Беседу Лев Эдуардович озаглавил так: «Физика за стаканом чая». Вокруг своего стакана он отыскал штук тридцать законов и явлений физики. «Ложечка, — говорит, — заметили?.. Выглядит в стакане будто сломанная. Вот вам, — говорит, — оптика. Преломление света. Видите, чаинка не падает, держится на поверхности (старушки в таких случаях пророчат: «Письмо будет»). Она еще не набухла, а вот набухнет, отяжелеет, опустится на самое дно. Теперь ловите момент, когда чаинка повиснет в середине стакана, когда она будет во взвешенном состоянии…»
Увлекшись воспоминаниями, Женя сжевал свою булку с маком. Валентина Федоровна прихлебывала чай не спеша. Видно, ждала, что же там Перчихин дальше объявит по поводу физики?
А он прищурился на манер Льва Эдуардовича:
— Вот вы оперли ложку о край стакана. Ухватили ее не за середку небось, а за кончик. Словно рычаг. Значит, по законам механики. Ко рту поднесли, но не дуете на нее. Знаете, она не серебряная, не очень теплопроводная.
— Ого, Женя! Отлично!
Здо́рово удивилась. В точности, как он ожидал.
Хоть бы Жене разок во время урока услышать от нее такие слова. Лицо Валентины Федоровны вдруг просветлело, как в те минуты, когда она объявляет на весь кабинет: «Сейчас я вам сообщу чрезвычайно любопытный закон!»
Можно подумать, что минуту назад она что-то открыла в самом Жене.
Откашлявшись, Женя глотнул чаю и немного обжег язык. Пришла мысль порассуждать насчет качества теплоты и количества, насчет градусов и калорий.
Порассуждал, снова услышал:
— Отлично!
До смерти захотелось показать один мировой фокус. Лев Эдуардович обещал тогда выпить чай, в котором расплавлен металл. И выпил. И все, кто сидел вокруг, конечно, вопили: «Ах, ах!» Он вынул из бумажника обыкновенную с виду ложечку и опустил ее в стакан горячего чаю. Раз-два-три — ложки не стало!
Ничего удивительного. Сплав Вуда, который, ясное дело, предназначен не для изготовления ложек, а употребляется, например, в спринклерах, имеет низкую температуру плавления. Чуть ли не шестьдесят градусов. Пей сколько влезет, тем более — Женя это быстро подметил — ложка из Вуда вовсе не растворилась в чае, а, превратившись в лепешку, скользнула на дно.
