Любовь Воронкова - Старшая сестра
– Вот мясо – купил по дороге, вот масло – взял в заводском буфете, вот колбаса – там же взял…
– Папка, какой ты становишься хозяйственный! – сказала Зина и, очень довольная, отнесла свёртки на холод.
– Учусь помаленьку, – ответил отец. – Скоро буду совсем догадливый. Завтра утречком, до работы, за картошкой схожу. Картошки-то, наверно, нужно?
– Нужно, нужно! – подтвердила Зина. – И моркови захвати. И хорошо бы свёклы…
– Ой, дочка, я такие сложные задачи решать не могу, – запротестовал отец. – Ты напиши мне на бумажке.
– Хорошо, папочка, – улыбнулась Зина, – я всё тебе напишу.
После обеда отец уселся на диван. Изюмка взобралась к нему на колени. Антон сосредоточенно строгал лучинку: ему нужна была ось для тележки, которую он мастерил.
– Антон, иди-ка и ты сюда, – позвал отец. – Ты что-то невесёлый… Не заболел ли?
– Я не заболел, – ответил Антон, – я занятой…
– Ох ты, «занятой»! – засмеялся отец. – Такой занятой, что и вихры причесать некогда. Вот мы с тобой в субботу вместе стричься пойдём.
Зина почувствовала себя виноватой.
– Я хотела с ним сходить сегодня, да не успела, – поспешно сказала она. – Завтра – обязательно!
– Ничего, ничего, – ответил отец. – До субботы и так доживёт.
– Я доживу, – подтвердил Антон.
И, забрав свои лучинки, катушки и коробки, тоже отправился к отцу на диван.
Зина спросила:
– Папа, ты не очень устал? Если не очень, посиди с ними. А я к Фатьме схожу. Они с тётей Даримой снег сгребают, я им помогу. Очень много снегу сегодня…
– Ступай, дочка, – ответил отец. – Какой же разговор! Конечно, помочь нужно.
Зина, застёгивая на ходу пальто, бежала через двор. В воротах кто-то загородил ей дорогу:
– Стой! Куда?
– Тамара… – Зина на мгновение растерялась: что же, возвращаться? Сидеть с ней, разговаривать… Нет!
– Ну, вот видишь, я и пришла! – весело улыбнулась Тамара. – Видишь, даже каток из-за тебя отложила!
Зина не ответила на её улыбку.
– А ты и ступай на каток, – сухо сказала она.
– Но я же к тебе! – удивилась Тамара.
– Ко мне? Ну, а меня дома нет! – И Зина, поджав губы, прошла мимо Тамары.
До позднего вечера Дарима убирала с улицы снег, а Фатьма и Зина помогали ей. Дарима большой лопатой сгребала снег в кучи, очищая тротуар. А Фатьма и Зина, впрягшись в салазки, на которых стояла большая корзина, возили этот снег во двор.
– Поменьше накладывайте! Эге! – кричала им Дарима. – Зачем тяжело таскать? Не надо!
– Нам не тяжело! – отвечали девочки и проворно оттаскивали салазки.
Они тащили салазки в самую глубину двора, под старые тополя, и тут, остановившись, опрокидывали корзину, вываливая снег. А порожняком мчались уже во всю прыть, скользили на тротуаре, а иногда и падали.
Девочки смеялись, и Дарима смеялась ещё больше, чем они:
– Эге, лошадки не подкованы! Зачем не подкованы? Хозяин у вас плохой!
И только лишь когда закончили работу и отвезли салазки в сарай, Зина рассказала Фатьме про Тамару.
– Так и сказала: «Меня дома нет»? – Фатьма хлопнула большими дворницкими рукавицами: – Вот здорово! Теперь она обиделась, наверно. И не помирится с тобой.
– А мне и не надо, – ответила Зина.
Зина и Фатьма тихо шли, взявшись за руки. Они устали, им было жарко от работы; пальтишки их распахнулись, шапочки сдвинулись на затылок.
Свет фонаря лежал белым сверкающим квадратом в синеве снежного двора. Окна домов светились жёлтым и розовым светом, а одно, крайнее, было голубое, будто там поселилась луна…
И в первый раз за всё это тяжёлое время Зину потянуло к краскам, к кисти, к бумаге…
– Хочется рисовать, – тихо сказала Зина. И чувство, похожее на смутную радость, возникло на минуту в её сердце.
Но она шла домой, а в доме у них было тяжело, мрачно, у них всё ещё жила беда, жила и не уходила. И радость эта тут же погасла.
Неизвестно какими путями всё это поняла Фатьма.
– Приходи к нам почаще, Зина, – сказала она, – и ребятишек приводи. Моя мама вот как рада будет! И краски захватывай. Посидишь, порисуешь – у нас стол большой и лампа светлая. Ты будешь рисовать, а мы – смотреть. Я тоже люблю смотреть, когда ты рисуешь. Приходи, а?
Зина кивнула головой:
– Ладно. – И задумчиво, с оттенком грусти, сказала: – Тамара-то всё просто так говорила – и про ветку, и про дружбу, и про всё… Всё просто так! А я тогда, в лесу, поверила, думала – правда. Но… как случилось с мамой – гляжу, а ей всё равно. Знаешь, тут я сразу поняла, что она не настоящий друг!
– А я это уже давно поняла, – еле слышно ответила Фатьма.
НОВЫЙ ГОД СТОИТ У ВОРОТ
В школе готовились к Новому году. В шестом классе девочки были очень заняты – клеили из разноцветной бумаги ёлочные игрушки, пёстрые цепи из разноцветных бумажных колечек, золотые и серебряные корзиночки, разные фонарики и всё, что только могли придумать… Нанизывали на длинные нитки кусочки ваты, чтобы потом подвесить их к потолку, – эти пушистые белые клочки будут изображать падающий снег. Шили к спектаклю платья из белой и голубой марли в пышных оборках и сборочках, украшали их серебряными звёздами – это костюмы для «снежинок», которые будут танцевать вокруг деда Мороза.
Как и предвидела Зина, Тамара Белокурова отказалась изображать «снежинку».
– Соне Поливановой почему-то главную роль, а мне – снежинку, – сказала она. – Снежинку кто хочешь сыграет – кружись, да и всё… Лучше я совсем не буду играть!
– Ну и ладно, – решили девочки, – пусть тогда выставку делает. Как бы ещё не раздумала да не бросила бы всё…
Но Тамара не собиралась бросать своё дело. Она с увлечением собирала картинки, требовала, чтобы девочки отыскивали иллюстрации и фотографии по сельскому хозяйству. Материала у неё накопилась уже целая большая папка. И Тамара в свободные от уроков и от катка минуты просматривала и перебирала свои материалы с торжествующей улыбкой: «Вот посмотрим, чья выставка будет лучше! Ага! Посмотрим! Ну, может, в других классах тоже найдут такие же картинки – из «Огонька» и «Пионера»… Но вот из таких журналов, которые у папы… Ну уж нет! Дудочки! Скоро все будут около меня кружиться… Не будете говорить, что «меня дома нет».
В последние дни задушевной подругой Тамары стала Шура Зыбина. Шура была добродушное существо, она дружила со всеми. Она всегда была чисто умыта, чисто одета, хорошо причёсана. Все в классе любили её за приветливый характер, за отзывчивость. Шура хорошо училась, и, если кто-нибудь из девочек просил помочь, Шура охотно помогала. Никто не видел её ни сердитой, ни печальной. Она не плакала над грустной книгой, и, если случалось что-нибудь очень смешное и в классе стоял громкий хохот, Шура только улыбалась тихонько.
Наблюдая её, Елена Петровна иногда думала:
«Кто она? Или очень добрый и спокойный человек, выросший в хорошей, доброй семье, или она просто равнодушное существо, ещё не понимающее настоящих привязанностей, не знающее огорчений?»
Тамаре, с её тревожной и сумрачной душой, сейчас была нужна именно такая подруга. А Зина… Тамара никак не могла забыть встречу с Зиной на вечерней улице: «Ты ко мне?.. А меня дома нет!»
Эта фраза оскорбляла Тамару каждый раз снова и снова, как только приходила на память. Подумайте! Тамара, как лучший друг, идёт навестить Зину, даже на каток не пошла… А она – вон как!
– А ты чего хлюпаешь-то? – утешала Тамару мать. – Нашла о ком тужить – о Зине Стрешневой, вальцовщиковой дочке! Ну уж дорогое знакомство, нечего сказать!
Антонина Андроновна присела к столу рядом с Тамарой:
– А я тебе скажу вот что: ты уже большая, и я могу тебе это сказать.
У Тамары глаза заблестели от любопытства.
– Всё это пустяки. Самое главное – помни одно, что ты дочь главного инженера!
– А в пионерском отряде… – начала было Тамара.
Но мать прервала её:
– Пионерский отряд – дело одно, а жизнь – дело другое. Не будь похожа на своего отца. Посмотри на него – кто его друзья? Вальцовщики, крановщики, прокатчики… И всё потому, видишь ли, что он сам когда-то слесарем был и что, видишь ли, они в своё время помогли ему высшее образование получить, как-то там поддерживали его… Видите ли, он не хочет от массы отрываться. Да мало ли что было когда-то? Надо всё это забыть теперь. Ведь он же главный инженер – и вот весь свой предстиж с этими рабочими теряет. И ни к какой культуре у него стремления нет!
– Престиж, а не предстиж, – машинально поправила Тамара.
Она опустила ресницы, взгляд её заволокло дымкой. Тотчас возникли огромный цех завода, чёрные от гари фермы, уносящие куда-то вверх невидимый потолок, бешеный вой пламени и горячие отблески мартеновских печей… А по цеху мимо воющих печей идёт её отец, уверенный, строгий, прямой, и рядом с ним сталевары в прокопчённых спецовках, с очками на кепках, измазанные сажей, весёлые, дружелюбные люди… Тамара снова услышала их почтительные голоса, слова, полные уважения, обращённые к её отцу…
