Карло Коберидзе - Зеленые каникулы
Он потянулся к чемодану.
— Столько всякой всячины надавали с собой. Надо скорей расправиться с этим, не то испортится.
— Да, жара жуткая.
Нам с отцом ехать сюда было далеко, курица протухла бы, и мы взяли сыр, огурцы, помидоры, фрукты. Про хлеб домашний, шоти, и говорить нечего!
Зураб вытащил из чемодана две курицы — вареную и жареную, а увидел длинные шоти и развел руками:
— Это что, мечи, сабли?
— У нас всегда такой хлеб пекут.
— А у нас хлеб круглый и плоский.
Мы оглядели разложенную на столе снедь.
— Что делать, не справимся ведь.
— Давай ребят пригласим.
— Думаешь, они приехали с пустыми руками? Неловко.
Мы задумались. Потом я предложил приняться за еду — если останется, придумаем что-нибудь.
Зураб удивленно уставился на меня.
— Так сильно надеешься на себя?
— И на себя и на тебя.
— На мне ставь крест, два куска — и все, больше не полезет.
Принялись за еду и разговариваем.
Я: А тебя из-за чего погнали из дому?
Зураб: Я приехал по своему желанию. А ты что — нет?
Я: Три двойки схватил, вот и сослали меня сюда.
Зураб: Ничего, еще рад будешь. Я, знаешь, даже боялся, что не примут меня, не попаду. Очень боялся этого. У меня тут двоюродный брат учился, так он кончать не хотел училище, нарочно двойку хотел схватить, чтоб еще на год остаться.
Я с недоверием поглядел на Зураба: уж не подослал ли его отец или мама моя подучила?
— Не знаю, мне лично не по себе, страшновато!
— Агу-уу, младенец грудной! — Он рассмеялся.
Покончив с едой, мы сообразили, что курицу можно спрятать в холодильник, фрукты в ящик шкафа, и пошли выяснять, кто выдает постель и постельное белье. Потом у нас завязался разговор, а когда мы улеглись наконец, был уже первый час ночи. Уснуть я все равно не мог — впервые в жизни спал не дома, не слыша знакомого шума, знакомых шагов, знакомого дыхания, и постель была незнакомая, и падавший в окно лунный свет был незнакомый… И деревья отбрасывали непривычные тени.
В эту ночь мне снился только мчавшийся по равнине поезд, а под утро приснилась мама, я хотел спросить ее о чем-то, но сзади подкрался Михо, ухватил за ворот и крепко встряхнул. От этого я проснулся.
Открыл глаза: оказывается, Зураб тряс меня, будил, было уже девять часов.
— Мне мама снилась, — сказал я, протирая глаза.
— Знал бы, не будил, — расстроился Зураб.
Когда вода кажется невкусной
Сегодня тридцать первое августа — последний день перед началом занятий.
После завтрака все учащиеся высыпали во двор. Появился один из преподавателей и пригласил всех новичков следовать за ним.
Он показал нам училище: кабинет сельскохозяйственных машин, кабинет тракторов, кинокабинет. Во всех кабинетах были какие-нибудь необычные приборы и аппараты, но меня больше всего поразила чистота, сверкающая чистота в классах-кабинетах. Я то и дело поглядывал на ботинки — хоть и хорошо вытер ноги, не испачкать бы пол.
В одной большой комнате мы увидели какое-то странное оборудование и пристали к преподавателю: объясните, зачем оно, для чего служит. Оказалось — для нас, проверяет, как мы знаем правила движения. Нас вызывают, задают три вопроса. Если ответишь правильно, включается зеленый свет, не ответишь — красный. Так что не скажешь: придираются учителя, не пожалуешься родным на несправедливость. Хитрая штука!
Осмотрели мы и гараж для тракторов, для комбайнов… Видали мы и разобранный на части мотор. Оказалось, что учащийся должен уметь собрать его. И та же машина-всезнайка следит, как соберешь. Ошибешься — сразу зажжется красный свет. И придется учить и ломать голову, пока не соберешь правильно.
Как видно, тут все рассчитано, как в часовом механизме. И совсем не плохо, мне начинает даже нравиться. Отец знал, конечно, что тут смогут научить кое-чему, иначе не стал бы зря отвозить в такую даль. Очень понравилось мне и то, что во всех кабинетах полно цветов, зелени — на окнах, на стенах. Устанешь глядеть на металл, переведешь взгляд на листья и цветы — одно удовольствие; в нашей библиотеке в деревне и то нет столько цветов.
Потом мы с Зурабом вернулись к себе. Было очень жарко, и все время хотелось пить, а вода в графине была невкусная. Сначала я думал, что у меня температура: когда я болею, вода мне всегда кажется невкусной. Я сказал об этом Зурабу, а он говорит, и мне она не нравится; мы привыкли к родниковой воде в наших деревнях, и всякая другая не по вкусу и не будет нравиться, пока не привыкнем.
Я стал изучать правила внутреннего распорядка — надо же было чем-то заняться, — Зураб уставился в окно. Вдруг он позвал кого-то (комната наша на первом этаже):
— Поди-ка сюда, что ты здесь делаешь?
Мальчик подошел к окошку.
— Учиться приехал, а ты? — Мальчик рассмеялся.
— Заходи к нам!
Он зашел, высокий, смуглый, с черной шевелюрой. Его звали Ника Амбокадзе. Зураб предложил сесть и сказал:
— Чувствуется, никого еще не знаешь в нашей академии.
Ника улыбнулся, явно довольный, что с ним так по-свойски заговорили.
— Да, пока что не знаю. — Ника пригладил шевелюру и достал из кармана «Приму». По тому, как неловко размял сигарету, я сразу понял: только-только начал коптить свои легкие.
Мы с Зурабом перемигнулись. Он все вертел сигарету.
— Давно куришь?
— Да так…
— А все же?
— Месяц. А ты откуда?
— Знаешь, брось сигарету или кури в другом месте. Не выносим дыма.
Ника сунул коробку в карман, а сигарету выбросил в окно.
— Вот так. А теперь скажи — бороться умеешь?
— Умею.
— Хочешь, поборемся?
— Уложу на лопатки.
— Смотри как уверен!
— Уложу, — повторил он, не поднимая головы.
— Ты же легче меня, слабее!
— Все равно уложу. — Он посмотрел наконец на меня.
— Пошли во двор и поборемся! — Зураб вскочил с места.
— Нет, в другой раз, в спортзале, — возразил Ника и тоже встал. — Пойду сосну немного. Я в комнате прямо над вашей. Вечером зайду за вами, прогуляемся по деревне, ладно?
Мы согласились.
— Ничего он, да? — сказал я Зурабу, когда Ника вышел. — Откровенный, прямой.
— И мне понравился.
И замолчали, устроились на кроватях и задумались. Я был уверен, что и Зураб, вроде меня, думал о завтрашнем дне — завтра мы в первый раз сядем за парту в этом училище. Я думал еще и о роднике в родной деревне, самом лучшем роднике на земле, даже во сне я вижу его прозрачные брызги.
Какая все-таки вкусная вода в роднике моей деревни!
Отлет ласточек
С первого дня приезда в Цихистави я собирался написать Джумберу, но лень брала верх, и не написал. А Джумбер не знает моего адреса, не то уже десять раз написал бы и помог побороть лень. Каждый день находил я повод отложить письмо на завтра, а завтра все не наступало. И не потому, что я сразу взялся за уроки и все время занимался. Что-то и для занятий у меня маловато времени, преподаватели успели уже заметить это…
Наконец я разозлился на себя, думаю: неужели лень сильнее меня? Вскочил ни свет ни заря и, не умываясь, принялся писать.
«Здравствуй, Джумбер городской!
Как ты живешь? Как провел без меня последние два дня в деревне? Как сейчас проводишь время, напиши обо всем, тебе ведь писать не лень, ты примерный, не заставишь долго ждать ответа!
Хочешь знать, как я живу? Скажу: тебя порадовать пока не могу, но и враг мой не может прыгать от радости. Вообще-то врага у меня в этом дождливом мире нет, не считая химички! А дождливом потому, что уже несколько дней льет и льет дождь — мелкий, нудный, даже не верится, что есть где-то солнце, что перестанет дождь в этом году, может, только снег придет ему на смену.
Привез меня отец, устроил за два часа, «определил на путь» учебы и образования (что я и без него сделал бы), попрощался со мною и укатил в деревню — там работа дожидается…
Остался я вдруг среди чужих людей и сразу понял, что значит одиночество.
В комнате со мной еще один мальчик, Зураб. Он как раз в твоем духе, а похож на Гелу. Зураб прибыл сюда сам по своей воле и по своему желанию! Собирался стать шофером, но я уговорил его учиться на тракториста.
Сначала было страшновато и тоскливо, понимаешь: неожиданно оторвали от дома! Все лето скрывали, а потом — бац! — усадили в поезд и прямо сюда.
Могли же постепенно приучить к мысли, что придется покинуть дом, жить при училище, далеко от родной деревни, да самому заботиться о себе. Правда, это я преувеличиваю — заботиться о себе тут не приходится, только постель убирать, но ведь и то надо принять в расчет, что из окна комнаты я не вижу больше знакомых деревьев, знакомых склонов…
