Вильям Козлов - Копейка
— Служил бы ты, Матвей, в армии, — сказала мать, повязывая платок, — командовал бы там солдатами, а не бабами…
Мать ушла, хлопнув дверью. Не удалось ей сегодня отвертеться. Будет весь день работать в бригаде у тети Серафимы. Придет вечером сердитая — лучше на глаза не показываться.
— Не надоело на поездах мотаться? — другим голосом спросил Матвей.
— Хорошего мало, — ответил отец.
— А тебя колхозники хвалят, — сказал бригадир. — Хороший, говорят, был овощевод.
Отец забарабанил пальцами по столу. Он смотрел мимо дяди Матвея, словно вспоминал то время, когда был хорошим овощеводом.
— Кому польза от моего овоща? Что успели продать — хорошо. А капусту сгноили в хранилище. Говорил председателю: заделай крышу, не то все наши труды насмарку. Так и не распорядился, садовая голова. А когда хватились, поздно. От капусты одни кочерыжки остались.
— Ты еще вспомни, как скот загубили, — сказал бригадир. — Как племенного быка на сторону продали: кормов не было. Вспоминать, Федор, легче всего, а вот поднимать хозяйство потруднее. А как его поднимать, если ты ушел на железную дорогу, жена твоя прячется от работы, как нечистая сила от крестного знамения? И сын небось глядит на сторону?
— Никуда я не гляжу, — пробурчал я. Мне было обидно за отца. Почему он не ответит дяде Матвею как следует?
Но отец молчал. И вид у него был виноватый, будто это он сгноил капусту и продал на сторону колхозного быка.
Надоело мне сидеть за столом и слушать скучные разговоры. Я вышел на улицу. А отец с дядей Матвеем остались в избе.
23. Я СТАНОВЛЮСЬ КУПЦОМ
Снова мы с дядей мчимся на мотоцикле. Только ветер свистит да пыль поднимается сзади. В коляске у нас полно всякого товару. Мы должны с дядей много денег заработать. Дядя положит деньги в кубышку. Мой отец говорил, что у Петра Севастьяновича есть кубышка. Я часто слышал про кубышку, но никогда не видел ее в глаза. Я не знаю, что такое кубышка. Наверное, большой кувшин с хитрым замком. Туда деньги складывают. Мне бы достать такую кубышку. А то я не знаю, куда свои деньги складывать. То в одно место спрячу, то в другое. Я понимаю, что вокруг меня воров нет, но деньги все равно прячу. Интересно: почему всегда хочется спрятать деньги подальше? Мама не возьмет, у нее своих много. Папа и подавно. Ему на деньги наплевать, как говорит мама. Я знаю это и все-таки прячу деньги подальше. И дядя прячет. В кубышку. Эта кубышка, наверное, и в огне не горит и в воде не тонет. В плохую кубышку дядя не станет прятать. Может быть, у него две кубышки? Одна лишняя?
Я начинаю издалека. Нагибаюсь к дядиному уху и кричу:
— Хорошая это штука — кубышка!
Дядя поворачивает ко мне одну щеку, косит глазом. Весь он повернуться не может. На дорогу надо глядеть.
— Какая кубышка?
— В нее деньги прятать удобно.
— В кубышку?
— Мне бы такую… С замком! — кричу дяде в ухо.
— Вот сейчас остановлю мотоцикл да высажу, — сердито говорит дядя. — Молод еще со мной шутки шутить!
Я прикусил язык. Ясно, не хочет дядя дать мне кубышку. Пожалел. Для родного племянника пожалел! А я ему сорок пучков луку приготовил и тридцать связок крупной редиски.
Мы стоим за прилавком с дядей рядом. Я сегодня не помощник. Самостоятельно торгую. Вчера вечером пошел в огород и нарвал луку, редиски и с десяток небольших прыщавых огурцов. Все это я решил продать сам. А деньги положить рядом с полтинником. Я очень ждал этого дня. Ночью даже плохо спал. Очень хотелось мне, чтобы скорее наступило утро. Я встал раньше всех. Раньше дяди.
Когда к нам подходит покупатель, мне очень хочется, чтобы он у меня купил, а не у дяди. Я даже хотел свой товар сделать немного подешевле, чтобы у меня поскорее купили. Но дядя сказал:
— Поперек батьки не лезь в пекло… Делай, что старшие говорят.
Старшие — это мой дядя и другие, которые торгуют овощами. Они установили свою цену, и никто не должен понижать ее. Есть такой на базаре неписаный закон. Это мне объяснил дядя.
Солнце заглядывало под деревянный навес, слепило. Я продал несколько связок редиски и три огурца. Это не слишком много. Дядя продал раз в десять больше. Он торговал с шутками, прибаутками. Улыбался направо и налево. А я стеснялся. У меня еще не было опыта. Видя, что мое настроение стало падать, дядя подбодрил:
— Москва не сразу строилась… В этом деле тоже нужно терпение. Копейка, она, мил друг, сама в карман не прыгнет. Ее нужно пальчиком поманить. Понял?
Пальчиком манить копейку я не умел. А то, что она сама в карман не прыгает, я знал. Несколько раз я пытался побойчее зазывать покупателей, но голос мой срывался, и я краснел. Чувствовал, что щеки горят. А кто будет покупать овощи у мальчишки с горящими щеками? Еще подумают, украл редиску и огурцы. Залез в чужой огород и украл. От этой мысли мне стало еще неприятнее. Прошлый раз продал дядин лук и глазом не моргнул, а нынче что-то не то.
Наконец подошел ко мне настоящий покупатель. У него огромная сумка. Почти пустая. В такую сумку много влезет. Седой мужчина потрогал мои огурцы и, внимательно глядя на меня, спросил:
— В школу ходишь?
— Сегодня воскресенье, — сказал я. — Берите огурцы. Хорошие.
— В какой класс? — допытывался мужчина.
— Не хотите брать — не надо, — сказал я и отвернулся.
— Ремнем бы тебя по одному месту! — сердито сказал седой мужчина и ушел со своей пустой сумкой.
— Огурцы-молодцы-ы! Покупайте-налетайте! На грядке лежали, а теперь сюда попали-и!
Все это я с ходу сочинил. Как поэт. Мне самому понравилось. Складно вышло. Но не успел я обрадоваться, как услышал тихий смех. К прилавку подошла Нина Шарова. Она была в розовом сарафане и в сандалиях на босу ногу. Глаза большие и изумленные. Мне захотелось под стол спрятаться.
До сих пор, стоя за прилавком, я не думал о том, хорошо я делаю или плохо. На замечания взрослых я особенно не обращал внимания. Говорить — говорят, а редиску и огурцы покупают. И платят не дешевле, чем другим. Но вот появилась Нина, и мне стало не по себе. Растерялся я… Смотрел на нее и молчал. Что я могу сказать? Покупай редиску? Или огурцы?
А тут еще, как назло, покупатели пошли. Один за другим. Я подумал: хорошо бы оказаться сейчас на озере Белом. Рядом с Ниной сидеть и на поплавки любоваться. И еще я подумал: пусть берут овощи у дяди Пети. Но люди не спрашивали меня, у кого им лучше брать. Пожилая женщина в вязаной кофте, сердитая на вид, подошла к моим огурцам и стала рыться в них. Отобрала штук пять.
— По двадцать копеек? — спросила она. Я продавал по полтиннику пару, но тут спорить не стал. У женщины рубля не оказалось. Пришлось мне на глазах у Нины выгребать из кармана мелочь и отсчитывать с трех рублей сдачу. Пока я рассчитывался с одной женщиной, подошли еще две. И на вид еще больше сердитые. И тоже стали тягать мою редиску за хвосты, перекатывать огурцы. Сейчас начнут высказываться… И я не ошибся.
— Пучки-то жидкие, — проворчала одна женщина. — Не редиска, а крысиные хвостики.
— Огурец с палец, а дерут три шкуры, — вторила ей вторая женщина.
Мне уже не хотелось залезть под стол. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Глаза у Нины были насмешливые.
— Почем крысиные хвосты? — привязалась ко мне тетка в вязаной кофте.
— Это редиска, — сказал я. — Хвостами не торгую.
Нина закрыла рот ладошкой и хихикнула.
— Красная цена твоей редиске — пятачок.
— По десять копеек продаю, — сказал я. — Как все.
— Восемь копеек, — сказала женщина.
— Десять! — Это я сказал со злости. Я готов был даром отдать всю редиску, лишь бы эти тетки отвязались от меня.
Женщина положила в корзинку редиску и бросила на прилавок тридцать копеек. Одна монета подпрыгнула и упала на землю. Делать было нечего, я полез доставать. Минут пять шарил у дяди под ногами. Я не спешил вылезать. Думал, Нина уйдет. Но она не ушла.
— Ну, чего ты стоишь тут? — не выдержал я. — Иди своей дорогой.
— Ты торгуешь, как настоящий купец!
— Уходи, — сказал я.
Нина достала из сумки маленький кошелек и подошла еще ближе.
— Пожалуйста, мне пучок крысиных хвостиков…
— Не дам, — сказал я.
— Я не буду торговаться, заплачу сполна.
На нас стали обращать внимание. Мои уши горели так, что издали было видно. И как я не подумал, что смогу встретить знакомых?
А Нина отсчитала медяками десять копеек и положила на прилавок.
— Ничего тебе не продам, — сказал я и отодвинул деньги подальше, к ней.
— Я деньги заплатила, — сказала Нина и забрала с прилавка редиску.
Стала перебирать мои огурцы.
— Я возьму еще два огурца-молодца, — сказала она, раскрывая кошелек.
Это уже слишком! Я изо всей силы стукнул кулаком по столу, мои огурцы так и подскочили.
— Стукну! — крикнул я.
— Ты чего, племяш? — удивленно взглянул на меня дядя. — Чего фордыбачишь? Выбирай огурчики, дочка. Не стесняйся. Возьми вон тот крайний, он на тебя смотрит…
