Анна Никольская - Кадын - владычица гор
Опустился людоед на корточки — вершины кедров в оврагах примял. Прицелился в дерзкую всадницу, а та не лыком шита — шмыг и за утёс спряталась. Щёлкнул людоед со всей одури по утёсу гранитному да палец-то и сломал!
Во все семь глоток Дельбегень взвыл:
— Найду тебя — ноги отрублю, к голове приставлю! Голову отрублю, к ногам приставлю! — от воя этого в поле трава полегла, с лиственниц хвоя осыпалась.
А Кадын жива-невредима, правую бровь подняла, левый глаз прищурила и опять зовёт:
— Ну что, людоед подлый, сразишься теперь в честном бою с пигалицей? Али силушек не осталось?
— Не пристало мне с птенцом желторотым воевать! — людоед ревёт, точно сто медведей разом. — А за продерзание я тебя одним плевком зашибу!
Набрал Дельбегень в четвёртый рот, что посредине был, слюны погуще, прицелился во всадницу, а та юрк и на нос его сапога буйволиного вскочила. Плюнул людоед со всей силы да ногу себе и раздробил!
Заревел Дельбегень тёмно-жёлтый во все семь глоток:
— Мясо твоё с костей срежу, кости высушу, истолку, в кипящем чае сварю!
От рёва его вода речная из берегов вышла, с кедров в тайге шишки осыпались!
— Ну, людоед премерзкий, выйдешь ты теперь в чисто поле сразиться на равных со мною? — Кадын рассмеялась.
— Негоже мне с карлицей мизерной, меньше шишки лиственничной, силами мериться! Я тебя в три глотка проглочу и не поперхнусь даже! — как гром людоед загремел, как железо зазвенел.
Бросился гигант на всадницу, а та фьють — и за валун стопудовый отпрыгнула. Хватил людоед валун в зубы, глоток сделал, а камень в глотке глубокой и застрял.
Схватился Дельбегень за горло руками, повалился наземь, по полю катается: голова средняя задыхается. Сомкнулись очи её бездонные, изо рта слюна пенная свесилась: задохлась четвёртая голова людоеда-губителя.
— Веришь теперь в удаль мою богатырскую, людоед шестиголовый, плешивый? — насмешливо Кадын молвила. — Скрестишь, хромоногий, беспалый, мечи в бою с достославного хана Алтая дочерью?
— Твоя взяла, — отвечал Дельбегень со вздохом глубоким. — Кости мои не ломай, жилы мои не вытягивай!
А жди ты меня в чистом поле, мечи доставай, готовься к поединку равному. Дозволь мне лишь раны заговорить свои.
Согласилась великодушная девочка с людоедом хитрым. Развернула коня в поле раздольное, стала к бою приготовляться.
Вдруг туман густой всадницу обступил кругом, окутал.
Не видно ничего стало — хоть глаз выколи. Лишь высоко в небе туча тёмная, да там, где земная твердь с небосводом сходятся, чёрные клубы курятся.
И рассеялся туман, и Кадын увидела, что не туча то вовсе. Стая чудищ крылатых с клёкотом страшным над синим, над белым Алтаем летит. С головы — орлы с клювами острыми, сзади — львы с лапами когтистыми на подмогу Дельбегеню спешат. От взмахов их крыльев волны в реках поднимаются и опускаются, все семьдесят ветров криком кричат.
И рассеялся туман, и Кадын увидела, что не дым то чёрный курится. Свора серых волков со Злыднем во главе одноухим на помощь хозяином кликнуты.
Летят грифоны — сотни их, а может, и тысячи — все небо заполонили тенью гигантской. Бегут волки — несметное их полчище — землю под собой роют, глаза отмщеньем светятся.
Поняла Кадын, обманул её Дельбегень хитроумный, вокруг пальца обвёл. Не справиться ей в одиночку с нечестивым войском многотысячным. Видно, не прав был Телдекпей-кам мудрейший. Не суждено Кадын народ алтайский от людоеда навек избавить. Не суждено ей с победой славной в отчий дом вернуться. Суждено ей в неравном бою с тёмной нечистью погибнуть. А погибать раз — так с песнею!
Выхватила Кадын из налучья лук трёхсаженный, шестидесятигранный, из колчана стрелу с острым наконечником вынула. Прицелилась, тетиву до сотой зарубки натянула и с песней громкой в самое сердце волчьей стаи стрелу пустила.
Летит стрела железная по небу, летит удалая песня по ветру:
Напев горячий мой, земнойРасплавит камень ледяной,Вослед словам встают цветы,Засохший лес растёт опять:Алтай — отец могучий ты!Алтай — ты ласковая мать!
Гнездовья бросивши свои,За песней стаи птиц летят,Оставив пастбища свои,И звери вслед бросают взгляд.
Кедровка бурая, вернись!Моей беде ты пособи,Мактанчик-Таш ты обернисьИ Дельбегеня разгроми!
Лишь смолкла песня — достигла цели стрела.
Ударила стрела в самое волчье месиво и семерых волков разом свалила. Замерла стая в страхе, но лишь на мгновение. Вожак одноухий громко взвыл, волков своих подгоняя. Не терпелось ему с молнией золотой — Ворчуном пятнистым — разделаться, позор свой кровью рысьей отмыть. Всё ближе и ближе стая наступает на всадницу. А по небу чёрной тучей грифоны с нечеловечьим криком летят, в мелкие клочья принцессу разорвать жаждут.
Прицелилась Кадын, вторую стрелу в небо пустить думала. Как видит вдруг, что за диво дивное? Навстречу грифам чудовищным, распрямив крылья круглые, птичья стая летит невиданная, неслыханная, удивительная! Сорока мастей здесь птицы, шестидесяти шести рангов: орлы и овсянки, коростели и ястребы, журавли и синицы, глухари и беркуты, воробьи и цапли, кречеты и аисты, кулики и лебеди, гуси и куропатки даже. Реки они крылами взбаламутили, когтями тучи вспахали. Стройно летят птицы, клином ровным, равновеликим. А впереди грозного войска пернатого кедровка часто перебирает крыльями — малая, бурая. На выручку принцессе торопится.
— Не страшись, прорвёмся, девонька! — кедровка Мактанчик-Таш из-под облаков кричит, крылом на землю указывает. — Пока сердце моё бьется, пока желудок варит, пока кровь в жилах кипит, не оставлю тебя, не покину! В тайге дерево дереву упасть не даёт, среди людей человек человека поддержит. А средь зверей — законы звериные!
Огляделась Кадын вокруг, сердце зашлось от нежданной-негаданной радости!
Широкое поле лесным зверьём поросло, словно травами. Стройными рядами, точно воины завзятые, звери на волков наступают с грозным рыком, воем, мычанием. Тут архары и лисы, бараны и выдры, куницы и маралы, дзерены и барсы, ирбисы и манулы, кабарги и медведи, зайцы и олени, тушканчики и лягушки, лоси, верблюды и мыши даже! А во главе войска звериного рысёнок Ворчун храбро вышагивает.
И сошлись в поле силы светлые с силами тёмными: птицы с грифонами крылатыми, звери с волками серыми — будто тронулся частый кустарник, словно сдвинулся чёрный лес. Разогнались на бегу и в полёте сшиблись намертво. Дрогнула земля, покачнулось небо! Загудело, застонало всё вокруг от крика ратного.
Нелегко лунокрылым птицам драться с грифонами.
Клювы у них, как железо, твёрдые; когти у них, как иглы, острые. Попробуй-ка достань таких! Но приноровились птицы, подладились — от грифонов пух и перья летят во все стороны! Швыряет птичье войско то вверх, то вниз чудовищ, человеческой плотью питающихся, то по земле волочат, то по небу.
Трудно зверям копытным да когтистым супротив волчьего воинства опытного сражаться. Клыки у волков острые, сердца жалости не ведают. Но и выдры с баранами, куницы с маралами не из робкого десятка. Волков когтями дерут, зубами таскают, копытами топчут, хвостами стегают, рогами бодают. За бесстрашным рысёнком сурки в жёлтых дохах идут, за сурками барсуки в серых кафтанах, за барсуками росомахи с круглыми щитами на чёрных спинах спешат, за росомахами медведи в бурых тулупах. Как реки в половодье берега обрывают, так рвут, кусают, дерут волков звери. Луки со стрелами впору суркам и куницам пришлись, оружие потяжелее олени и барсы взяли. Саженные копья легко, играючи верблюды подняли. Не на жизнь, а на смерть с Дельбегеневым полчищем рубятся! Мелкий щебень под их копытами рассыпается, крупный камень раскалывается.
Со всех сторон пернатая и звериная братия обступила орду нечестивую. Одному крыло оторвали, лапу другому вырвали, свалили третьего, четвёртый сам упал: ударили его сзади по темени. Отразила светлая армия удары волков с грифонами. Пришлось отступить назад войску тёмному. Отогнал его Злыдень матёрый в леса и горы дремучие и сам убежал ни с чем.
— Спасибо вам, птицы крылатые! Спасибо вам, звери с когтями и звери с копытами! Благодарю тебя, кедровка Мактанчик-Таш! — в пояс Кадын зверью лесному и горному поклонилась. — Вовремя на выручку подоспели вы! Не одолеть мне без вас воинства Дельбегенева!
— Тебе, Кадын добросердечная, всегда помочь рады! — звери и птицы ей ответили и разошлись, разлетелись по норам и гнёздам своим.
Посинел от гнева Дельбегень, позеленел, за битвой с шестьдесят шестого утёса наблюдающий. На мухортом иноходце с шестью ушами сидит, у коня от тяжести спина вогнулась, на губах пена, копыта в землю по щиколотку вдавились. Людоед тугой живот выпятил, руки в боки упёр, проклятья страшные вслед грифонам с волками шлёт. Но не прост людоед тёмно-жёлтый, недаром его хитроумным в народе прозвали. Всё предусмотрел Дельбегень, всё продумал, всё рассчитал. Взобрался он на самую верхушку утёса, ладонь к глазам приставил, в даль всматривается.
