Спиридон Вангели - Приключения Гугуцэ
Но вот мальчик видит: трое крестьян ведут его дядю.
— Ну-ка позови капитана! — просит Гугуцэ один из них.
— А я для чего тут поставлен? — строго спрашивает Гугуцэ и поворачивается к собственному дяде. — Ваши документы?
Гугуцэ изучает дядин паспорт от корки до корки, смотрит одним глазом на фотокарточку, другим на дядю.
— Говорит, что из наших мест, — не унимается крестьянин. — Что-то непохоже! Своих-то мы и без печати узнаём!
Тут как раз по дороге шёл человек с косой. Дядя попросил у него косу и с горя так начал косить, что двое крестьян крикнули в один голос: «Наш!»
— Эге! — мнёт в руке шляпу третий крестьянин. — Это же сын Иона, внук Георгия, правнук Василия. Так косил и его отец, пусть земля ему будет пухом! Где же ты пропадал столько времени?
Крестьяне один за другим до хруста в костях обнимают дядю и ведут его к себе в гости.
А Гугуцэ так и остался на посту у границы.
Дедушка
Как пошёл с позавчерашнего дня снег, так и не перестаёт. Сугробы намело — в рост человека. Улицы и дворы в селе Трое Козлят опустели. Люди сидят в тепле, но от окон не отходят. Лишь тот, у кого сапоги чуть ли не до пояса, осмеливается выйти на улицу.
Только в дедушкином дворе суматоха. Сани с мешками выехали из ворот в сторону мельницы. Соседи с хмурыми лицами стряхивают с себя снег и входят в дом. А в доме то зажгутся, то погаснут свечи. Овцы в загоне стоят, подняв головы. Колодезный журавль застыл со снежной шапкой на макушке. Собака выла всю ночь, а теперь места себе не находит…
Умирает дедушка. Таким маленьким стал, что и Гугуцэ мог бы взять его на руки. Только усы остались большими.
Односельчане, утопая в сугробах, один за другим идут проститься с дедушкой. Кто несёт ему в кармане орех, кто яйцо или баранку, кто ещё что-нибудь.
— Покидаешь нас, кум Штефан? — пришла проститься тётушка Александра.
Дедушка не отвечает.
— Слышишь меня? — нагнулась она к его уху. — Передай моему Тоадеру, что новые полы в горнице настелила, что корова мне вчера бычка принесла, а нога у меня так и болит до сих пор.
Потом заходит тётя Касуня с целым сугробом на плечах:
— Не опоздала я, дедушка Штефан? Ну и слава богу. Костику моему скажешь: накопила я денег, чтобы съездить к нему на могилку. Как он там, бедняжка, в Германии? Ведь ни слова не знал по-немецки.
Лукерия несёт калач величиной с колесо:
— Мой Ион умер в том голодном году. Покажи ему этот калач. А то ведь на его поминках нечем было людей угостить. Зато сейчас смотри, сколько зерна повёз Георге на мельницу, — тебя-то уж мы совсем по-другому помянем!
А снег всё валит и валит. Кажется, ещё раз идёт весь тот снег, какой дедушка видел за свою жизнь.
Гугуцэ, конечно, возле дедушки. Что теперь можно для него сделать! Разве что ходить с непокрытой головой.
— Надень шапку, — говорит дедушка. — Душа моя пока ещё на земле, не на небе.
Гугуцэ выходит на улицу. Над трубами домов туча тянет и тянет своё белое брюхо. И у мальчика замирает сердце: «Замёрзнет дедушкина душа, пока до неба доберётся».
Гугуцэ лезет на чердак, поближе к небу, молит солнце выглянуть из-за тучи, зовёт его всё громче. Но солнце не слышит. А снег всё валит и валит…
И тут мальчика охватывает обида на всех. Зачем они идут прощаться? Зачем зажигают свечи? Как это можно, чтобы умер дедушка?! Он прокрался домой, собрал все свечи и спрятал их на чердаке.
Уже спустились сумерки, когда в дом вдруг влетела жена того самого соседа, который взялся поехать на мельницу.
— Тётушка Оля! А, тётушка! — женщина была очень встревожена. Лошади только что вернулись одни. Мешки все в санях, а пшеница не смолота! И Георгия нет!
— Ох-ох-ох! — причитает бабушка. — И небо-то всё закрыло, и на земле-то не поймёшь что творится…
Когда Георгий вернулся, он пыхтел как паровоз. Слыханное ли дело, чтобы с мельницы, с другого конца села, лошади взяли да и вернулись домой!
— Конечно, — говорит Георге, — как может работать мельница в такую погоду? Но дело-то у меня знаешь какое! Пришлось оставить гружёные сани у ворот мельницы и бежать за мельником. Возвращаюсь — глядь, ни тебе лошадей, ни тебе саней…
А дедушка, услышав историю про мешки, которые сами вернулись с мельницы, вдруг очнулся и подал голос:
— Выходит, ещё не время думать о моих поминках, не все свои дни я прожил…
К вечеру он попросил солёный огурец, потом задремал. А когда проснулся, в каждом глазу у него сияло по солнышку.
— Не иначе как тот огурец посадил меня на доброго коня, повеселел дедушка. На другой день он совсем разговорился.
— Всё! Опять я по эту сторону моста, — сказал он утром бабушке. А где же Гугуцэ?
— В школе, где ж ему быть, — дрожащим голосом отвечает бабушка и отводит в сторону глаза, чтобы дед ни о чём не догадался. Гугуцэ, бедненький, со вчерашнего дня в Бельцах, в больнице, и вряд ли выберется оттуда живым. Мать, говорят, не отходит от его кровати. А отец поехал в больницу на бульдозере — снегу в Бельцах ещё больше, чем в Трёх Козлятах.
— Вот что значит — ходить с непокрытой головой, — говорит сосед. — Постой, а почему его нашли под забором у Вани-цыгана?
— Гугуцэ! — просит мать. — Ты хоть мне что-нибудь скажи…
Гугуцэ вот-вот что-то припомнит. Нет, опять лежит без памяти.
А дедушка вчера съел тот орех, который ему принесли, сегодня яйцо, только приналёг на вторую половину калача, как в дверь постучался сосед:
— Слыхали? Ночью колодец обрушился!
Дедушка словно того и ждал.
— Я ж говорил, обветшал он совсем. Его ведь ещё отец мой строил. Ничего, я его починю. Пусть село пьёт ту самую воду, отцовскую. — И говорит бабушке: — Оля, где моя верёвка?
Бабушка клянётся, что верёвку телёнок проглотил. Но в конце концов достаёт из-под лавки и привязывает к ручке двери.
Дедушка берётся за другой конец верёвки, тянет её к себе, тянет…
— Вот я и встал. Хе-хе! Цены ей нет, этой верёвке!
Гугуцэ ещё лежал в больнице, когда бабушка поднялась за какой-то вещью на чердак и наткнулась на те самые свечи, — они были в варежке Гугуцэ.
Бабушка плакала с крошечной варежкой в руках. А дедушка принёс с поля подснежников, обложил ими варежку и говорит:
— Ну, вот и снова весна вернулась. Пора, Гугуцэ, и тебе возвращаться.
Когда Гугуцэ вышел из больницы, дедушка встретил его у въезда в село. В руках у дедушки была трость.
— Спасибо, Гугуцэ, что прибавил мне дней, — снял он шапку перед мальчиком. — Ожил я совсем. Вот и колодец зацементировал. А уж отдыхать буду на том свете.
Вечером дедушка спрашивает Гугуцэ:
— Значит, нельзя сказать, что лошади сами вернулись? И как это ты решился пойти на мельницу, если на улице было такое светопреставление?
— Я ведь не один был, — отвечает Гугуцэ, — а с твоей собакой.
— Бедный Колцун! Вот из-за чего конец к нему пришёл! — вздохнул дедушка.
Гугуцэ вскочил как ужаленный, хотел что-то спросить, но в горле комок застрял.
— Помнишь? — Дедушка положил ему руку на плечо. — Той ночью Ваня-цыган нашёл тебя, чуть живого, под своим забором и занёс в дом…
Гугуцэ смотрел на дедушку и не видел его сквозь слезы.
— Ты лежал в больнице, собака никак не могла тебя найти и всё бегала к цыгану. А однажды ночью как завоет у порога!.. Кузнец спросонья подумал, что волки напали, и как выскочит на улицу с кувалдой в руках…
Дедушка меняет разговор:
— А как же ты отстал от саней?
— Да вот, пришлось на мосту слезть, чтобы повести лошадей. Веду их, а они фыркают, пятятся и вдруг как рванутся с места. Я и упал…
— Дедушка, — опускает глаза Гугуцэ, — страшно тебе было умирать в такую стужу?
Дедушка гладит себе усы:
— Холод — дело привычное. Вот темнотища там — это да! Ни луны, понимаешь, ни звёздочки! И к тому же сиди и сиди без дела! Этак и взаправду замёрзнешь, — смеётся дедушка. — Хоть бы этот кусок верёвки догадалась бабушка дать мне с собой, чтобы я иногда оттуда выбирался. Ты уж забей колышек на краю могилы, чтоб я мог верёвку привязать. Ладно?
На другой день Гугуцэ, открыв калитку, увидел, что дедушка ползает на коленях по двору, подсолнухи сеет. Туда поползёт, сюда, двор-то большой.
— Встань, дедушка! Я сам с этим справлюсь! — подбегает к нему Гугуцэ.
— Э, нет! Своими руками посажу. Увидишь, как взойдут они и как вырастут выше лошади. А как появятся у них шляпы, да не простые, а золотые — вот будет красота! Что на коленках хожу, так это не беда. Беда, что нагибаться не могу, болит поясница. И потом, знай: земля честная, перед ней и на колени встать не обидно. Она как солнце, как птица, как родник. Вот перед нечестным человеком никогда на колени не вставай! — И сеет, сеет дедушка подсолнухи. Не зря он говорит, что после человека должно остаться хоть немного света.
Вечером он едва добирается до кровати и засыпает, не успев раздеться. Гугуцэ так и сяк старается стянуть с него одежду, пока сам не засыпает возле дедушки.
Так вот одетыми и находит их бабушка и укрывает обоих одним одеялом. Лампу она уже не зажигает — некого звать к ужину…
