Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников
— Ты никак не можешь простить? — спросила Аня. Хорошо, хоть не приближалась больше. — Послушай, Алеша. Я виновата. Но человек имеет право на ошибку. Один раз. Больше такого никогда не будет. Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь, обругай меня. Ударь.
А я знал, что стоит мне заговорить, и стена рухнет, а мне этого не хотелось. Я только мельком взглянул на нее и увидел, как она растеряна. И пожалел.
— Спроси у своей сестры, может ли человек быть камнем? — произнесла Аня и прошла мимо меня. Минуту спустя я услышал ее голос: — Алеша, я все равно буду тебя ждать…
А потом щелкнула дверь. И я со всей силой швырнул «Новый мир» в стену.
— А где Аня? — спросил Серега, внося поднос с чашками. — Полина сыр режет.
— Ушла, — буркнул я. — За такие шутки — в зубах бывают промежутки. Запомни.
— Я здесь ни при чем, — начал открещиваться Серега. — Откуда мне было знать, что она заявится? А вы с ней что, так и не объяснились?
— Играли в футбол. Но на одних воротах не было вратаря… Заводи Шевчука, Серега! Что же будет с Родиной и с нами?
Когда мы взбирались на мотоцикл, Полина спросила:
— А твоя знакомая очень хорошенькая. У тебя с ней был роман, да?
— Кино, — ответил я и рванул на полную скорость.
…Рыбаки уже вернулись, и мы успели поесть свежей ухи, прежде чем стали собираться в Москву. Обратно должны были ехать с комфортом — Володю и нас обещал захватить его компаньон, останавливавшийся в Твери по пути в столицу. Вот почему сразу на своей машине не поехал, подумал я, и здесь подгадал.
Перед обедом мы с ним уединились, и я рассказал насчет палатки, Аслана и миллиона. Он стал думать, покусывая губы.
— Хреново, — сообщил он наконец.
— Это я и без тебя знаю.
— Говорил тебе: не водись с Асланом. — Они немного знакомы.
— Теперь уж поздно. В четверг отдавать.
— Хреново, — опять повторил он, словно зациклился на этом слове.
— Так дашь в долг? — напрямую спросил я. — Можно с процентами.
— У меня сейчас такой суммы нет, — сказал он. — Но я что-нибудь придумаю. Позвони мне во вторник вечером. И кончай жить хреново, вечно за тебя платить приходится! — На том и разошлись, и особой радости этот разговор никому не доставил.
Итак, мы четверо уезжали, а четверо оставшихся вышли нас провожать. Я смотрел в заднее стекло и махал им рукой, и Полина тоже, а они — нам. Отец обнимал за плечи Катю, а Николай — маму. Так они и стояли, как четыре дерева, пока не исчезли вдали. Спортивный БМВ домчал нас до Москвы без приключений. Володин компаньон оказался столь любезен, что, высадив брата с Люсей, довез и нас до Полининого дома. Правда, пытался при этом взять телефончик. Видно, такую мелочь, как я, уже не принимают в расчет. Я проводил Полину до самых дверей.
— Спасибо, — сказала она, прощаясь. — Все было очень вкусно! У тебя замечательная семья.
— Надо думать! — произнес я. — Если вдруг когда-нибудь, ну чисто теоретически, я буду настолько невменяем, что сделаю тебе предложение и ты согласишься, то у нас будет не хуже.
— Ты это серьезно? — спросила она, доставая ключи.
Я только поцеловал ее и ничего не ответил. Пусть сама разбирается. А мне надо было торопиться в общежитие.
8
Вахтера у нас давно не было, теперь на входе в общежитие дежурили ребята Аслана. Они меня хорошо знали, я кивнул и прошел мимо.
— Тебя Тимур искал, — сказал Димыч, когда я вошел в комнату. Оба первокурсника, уже с синяками, сидели за столом.
— Приняли боевое крещение? Поздравляю, — произнес я, бросая сумку на пол. — Димыч, разберись с продуктами. Там сало, варенье… А я спать буду.
Но поспать мне не пришлось. Только я снял куртку, как вошел Тимур, поигрывая желваками на скулах.
— Привет, — сказал он. — Не забыл?
— Тим, может быть, завтра? Спать хочу.
— Чего откладывать? Крыша ждет.
— Ну пошли, — вздохнул я. Надоели они мне все до смерти.
Мы поднялись на пятый этаж, откуда вела небольшая лестница к люку. Тимур шел впереди меня. А позади несколько его приятелей. Мне бы, дураку, надо было быть настороже, но я поверил, что мы выберемся через люк и начнем с ним махаться на крыше. А он меня опередил. Когда мы поднимались по лестнице, он просто взял и ударил меня каблуком в лицо. Не глядя, целя прямо в нос, хорошо, что я головой дернул.
И кровь все равно пошла, словно в носу кран открыли. Я выругался, схватившись за лицо, а из глаз аж слезы брызнули.
— Погоди, Тимур! — пробормотал я, доставая платок. Но он и не продолжал: наслаждался зрелищем. — Дай схожу умоюсь. Ты только не уходи!
— Иди, иди! — крикнул вслед Тимур. — На сегодня с тебя хватит.
Вот придурок, он, видно, и впрямь подумал, что я спасовал. А мне только и надо было — дойти до умывальника и остановить кровь. Сколько ж ее вытекло, пока я мочил под холодной водой платок и прикладывал к носу! Слава Богу, не сломан. Ладно, азиат, подожди. Хоть бы не ушел. Когда кровь свернулась и запеклась, я побежал к лестнице на крыше. Но Тимура с его нукерами там уже не было. И я стал рыскать по всем этажам, врываясь во все комнаты, где он мог быть. Ребята шарахались от меня, а девчонки визжали: вид у меня был еще тот.
Наконец мне повезло. Я нашел его на втором этаже у одной подруги, он как раз открывал бутылку шампанского. Увидев меня, он сжал ее в руке и махнул, но я отбил удар ногой (бутылка улетела в открытое окно), а кулаком нокаутировал точно в челюсть. Тимур как стоял, так и рухнул на заранее приготовленное ложе любви.
— Когда очнется, пусть пошлет за новой бутылкой, — сказал я девице. — За мой счет.
Потом я не спеша поднялся к себе в комнату. Димыч с первокурсниками уплетали сало с солеными огурцами.
— Вижу, тебе досталось, — сказал Димыч, пытаясь глотнуть.
— Пустяки. — Я снова приложил платок к носу. — Ты, главное, не подавись.
Было уже около двенадцати, и я завалился на кровать. А ребята продолжали хрумкать. Сам знаю, что такое голод. Иной раз бегаешь по Москве и зубами лязгаешь на цены. Больше всего детей жалко, которые недоедают. Ну что это за рацион: без мяса, масла, яиц? Разве на одних макаронах вырастишь человека? Уж лучше бы
