Карен Маккомби - Фрэнки, Персик и я
Я не могла понять, что именно он мне протягивал, потому что чувствовала неловкость и смущение, почти такое же, как на уроках немецкого, когда учительница просила меня объяснить, что такое дательный падеж.
— Это старинные задвижки, — объяснила мама, указывая на две одинаковые ржавые резные железяки. — Они сделаны из латуни, и, если их почистить и отполировать, они будут замечательно выглядеть.
От смущения я все еще не могла понять, куда клонят мои родичи.
— Мы отдаем двери на реставрацию, — заговорил папа, — и, как только их вернут обратно, я привинчу эти задвижки на двери твоей комнаты достаточно высоко, чтобы близнецы не могли их открыть.
Наконец-то до меня дошло! Значит, они понимают, что мне нужен свой собственный угол! Я бы тут же бросилась им на шею, если бы не помнила, что именно они ответственны за мой переезд из Лондона.
— А теперь сообщи ей другую новость, Энди! — внезапно проговорила мама.
— Ах да! Мы подумали, что пока все это не сделано, у тебя должно быть безопасное место, где ты сможешь хранить все свои сокровища и рисовальные принадлежности.
— И мы подумали о садовом домике!
Я посмотрела на их улыбающиеся лица. Наверное, они решили, что я от удивления язык проглотила. А я думала: «Ах вот как, вы ждете, что я все время буду торчать там в компании пауков и мокриц?»
Внезапно я поняла, как чувствовала себя Золушка.
— Мы можем выбросить весь мусор. Дверь домика закрывается на крючок и щеколду, которые привинчены слишком высоко для Джейка и Джейми, — с энтузиазмом произнес папа. — Там есть даже электричество — я ввернул новую лампочку!
— Внутри мы все вымоем и вычистим, так что будет полный блеск! — Это уже вмешалась мама.
Так, ну что ж, значит, я уже не Золушка. Может быть, иметь этот чулан в качестве убежища не так уж и плохо. В конце концов, раньше там была чья-то художественная студия, теперь она станет моей. На полках я могу хранить принадлежности для рисования, могу развесить на стенах карикатуры и...
«Мииииии-аааааа-уууууу!» — раздался сверху молящий о помощи кошачий вопль.
В ту же секунду, пока мы втроем обменивались недоуменными взглядами, с верхнего этажа раздался еще один ужасный, леденящий душу вопль:
— Хей-хей-хи-ии!
О боже, близнецы опять на тропе войны...
Глава 13.
Покахонтас из Портбора
Я нашла спрятанные сокровища.
Они были похоронены под толстым слоем пыли и паутины, но все равно это были настоящие сокровища. Мой улов состоял из: покрытой бугорками бутылки с надписью «Имбирное пиво»; ржавой коробки с наполовину использованными акварельными красками; оправленного в серебро зеркала с таким большим количеством пятен на поверхности, что их было больше, чем самого зеркала; хорошенькой, со щербинками чашки с орнаментом из роз; нескольких старинных жестянок из-под чая и конфет (в них лежали гвозди и шурупы, которые я выбросила) и маленькой деревянной коробочки с инициалами Э. и Г., аккуратно вырезанными на крышке (в ней лежала облупленная позолоченная металлическая пуговица, которую я сохранила).
Теперь они стояли на заново вымытых и вытертых полках вместе со всеми моими принадлежностями для рисования и фотографией в рамке дедушки и бабушки Стэнсфилд, сделанной в прошлое Рождество (на головах у них были дурацкие бумажные колпаки), а также фотографией Наны Джонс, сделанной в конце шестидесятых (с большим количеством косметики и жесткой от лака высокой прической соломенно-желтых волос).
— Да здесь просто великолепно! — сказала мама, появляясь в дверях садового домика.
Одну руку она засунула за ремень джинсов, а второй держала банку из-под джема с букетом душистого горошка и кудрявых листьев папоротника, которые она, должно быть, нарвала в саду.
— Да, неплохо, — согласилась я, оглядываясь на результаты пяти с половиной часов уборки и испытывая удовлетворение и гордость за себя — и папу, конечно.
Игнорируя необходимую работу в доме, он все время помогал мне, совершив бесконечное число рейсов к мусорному контейнеру и обратно с ржавыми садовыми инструментами и другим старым хламом. Я производила сортировку и чистку обнаруженных сокровищ, а мама обеспечивала бесперебойное снабжение нас ведрами с горячей мыльной водой, при этом еще успевая ускользнуть от посягательств близнецов.
— Отличный рисунок! — рассмеявшись, она шумно плюхнула банку с цветами на деревянный стол, как раз около моей осторожно уложенной коллекции ракушек с берега (тех, которые еще не разбились).
Она посмотрела на карикатуру старой леди, которую я встретила в понедельник. Я прикнопила рисунок к пробковой доске рядом с портретами Нейши и Лорен.
Кроме них, на доске появилось несколько фотографий, где были сняты мы с Фрэнки, почтовая карточка с усатой и косоглазой королевой и рекламный листок парка развлечений, который я нашла прошлой ночью в моей комнате под толстым брюшком Персика. Еще осталось немного места для одной фотографии (или ее части), если бы мне когда-нибудь посчастливилось найти искалеченный снимок, где я была с Сэбом.
— Здесь так... уютно! — Мама улыбнулась, поглаживая пальцами ровную поверхность полок, а ее взгляд перенесся с фетровой шляпы, которую я отряхнула от пыли и повесила на гвоздь, к маленькой картине с изображением феи, гордо занявшей место у окна, как раз над столом.
— Ковер очень кстати и штора тоже, — сказала я, чувствуя благодарность за ее пожертвования.
Этот многоцветный коврик обычно лежал в так называемом отцовском офисе нашей старой лондонской квартиры («Мы купим другой, когда он отремонтирует свой новый кабинет», — сказала она), а шторой я назвала ее легкий шифоновый саронг, пожертвованный мне. («Не думаю, что мне прилично обматывать им свой зад после рождения близнецов!»)
Я заметила, что ее глаза остановились на пушистом рыжем существе, которое, свернувшись, храпело в кресле, прежде стоявшем в спальне родителей в Кентиш-Таун. («Здесь наша комната меньше и нет места для кресла, так что ты можешь взять его в свое убежище».)
— Смотри-ка, — пробормотала мама, подняв бровь, — кажется, Персик тоже находит это место уютным!
Персик выглядел очень умиротворенным — совсем не так, как утром, когда Джейк и Джейми старались надеть на него игрушечный шлем пожарника. Или, может быть, он так решительно сопротивлялся тогда потому, что не был большим поклонником пожарника Сэма и определенно не хотел надевать его шлем.
— Эй, — внезапно увидела я нечто необычное, — что это у него?
Глядя на дремлющего Персика, я заметила, что он нежно сжимает что-то передними лапами. Он был похож на близнецов, когда они лежат в своих кроватках, прижимая к груди игрушки.
— По-моему, это перо, — сказала мама, подходя ближе. — Перо чайки, судя по его виду. Надеюсь, он не убил чайку!
— Сомневаюсь, — рассмеялась я. — Ты заметила, каких размеров местные чайки? Они больше него!
— Верно, — улыбнулась она. — Бог с ними, чайками. Ты давно смотрелась в зеркало?
Сделав шаг в сторону, я уставилась в пятнистое зеркало, которое повесила на заднюю стену комнаты, и стала изучать свое отображение. Глаза, нос, рот, волосы, заплетенные в две короткие толстые косички, — все было на месте. Но мои веснушки! Они практически скрылись под темным слоем грязи, размазанной по щекам и носу.
Отражение в зеркале родило в моей голове некую мысль — нагнувшись, я вытащила перо из лап
Персика, воткнула его в волосы и повернулась к маме.
— Разве я не точная копия Покахонтас? — Я подмигнула ей. — Как считаешь?
— Я считаю, что нужно принести фотоаппарат! — внезапно ответил ясный, наполненный морским ветром голос папы. — Кстати о фото, это не твое?
Стоя позади мамы в дверях садового домика, мой улыбающийся папа выглядел таким же чумазым и запыленным, как и я. Он протянул мне мятое, неровно оторванное фото, которое выглядело крошечным на фоне его большой красной строительной перчатки.
Сэб!
— Я только что заглянул к мальчишкам по дороге от мусорки, — сказал он, — и застал их за поеданием воздушной кукурузы, а это валялось в щели в полу.
Я схватила то, что осталось от драгоценной фотографии, и услышала, как бьется сердце под покрытой пылью футболкой.
На фотографии на месте Сэба была... дыра.
Все, что осталось, — мое собственное лицо, смотревшее на меня, и большая рваная дыра на том месте, где должен был быть Сэб...
* * *
«Привет, Сэб, — напечатала я, — это Стелла».
Сидя на вращающемся стуле, я сделала оборот, соображая, что напечатать дальше. Мысль написать Сэбу пришла мне в голову, когда я была в душе, вымывала из волос пыль от штукатурки. Когда из ванны спустилась вода, в голову пришла гениальная идея: «Просто возьми и пошли ему письмо! Просто напиши ему: «Привет!» Что ужасного произойдет? Самое страшное, что может случиться, — он тебе не ответит. А в самом лучшем случае — ты получишь его ответ...»
