Валентина Фролова - Падение Херсонеса

Голос его дрогнул. Стыдясь расслабленности, мальчишка сжал губы. Брови изогнулись.

— Князь! — повторил он. — Щит-то куда?

Не отходя от Порфирогениты, Владимир сказал:

— Этот щит твой, Ростислав. Вырос ты уже. Взрослый.

Словарь

Агора — главная площадь в греческих городах.

Базилевс — царь Византии.

Василевс — то же самое. Отсюда имя Василий — Царственный.

Вои — воины (др. — рус.).

Дивитиссий — верхняя парадная одежда византийских императоров.

Донатий — добровольное пожертвование в казну. По существу, подарок императорам.

Дромон — военный корабль.

Друнгарий — командующий отрядом кораблей.

Кампагии — башмаки пурпурного цвета, которые мог носить только император.

Комес — чин из низшего командного состава в войске.

Легаторий — примерно то же, что полицейский в наши дни.

Логофет — высший чин, ведающий иностранными делами.

Медим, медимн — мера веса, около 50 кг.

Моноксил — челн-однодревка (выдолбленный из одного ствола). Иногда весьма внушительных размеров.

Патрикий — представитель знати.

Перун, Даждь-бог, Сварог бог — боги славян языческих времен. Идолы — изображения богов, выдолбленных из дерева. Им молились.

Потесь — весло на носу ладьи или на корме. С его помощью задавали направление движению (др. — рус.).

Силентий — тайное заседание сената Византии.

Скарамангий — длинное парадное одеяние царей.

Схола — школы в Византии, где обучали военному искусству.

Схоларий — военный, прошедший обучение в схоле. Из схолариев образовывались гвардейские части.

Стратиг — выборная должность в греческих городах. Отвечал и за гражданские, и за военные дела.

Фемы — области, административные и военные единицы империи.

Хеландия — военный корабль.

Дорогой друг!

Тебе ведь интересна история твоего народа, прошлое земли, на которой живешь? Иначе ты бы не дочитал повести до конца.

Итак, князь Владимир крестился в Корсуни, в Херсонесе. Но князь — не вся киевская Русь. А как крестили людей в Киеве? Как в других городах Руси? И что стало с прежними богами — гневным Перуном, своевольным Дажь-богом, Стрибогом, Симарьглою, Мокошем? Им — кумирам, идолам — отдавались лучшие места в городах. В 982 г., всего за семь лет до крещения, Владимир обновил пантеон в Киеве. «Постави (поставил) кумиры на холму вне двора теремного (не в княжеских хоромах) — Перуна древяна (деревянного), а главу его сребряну (с серебряной головой), а ус злат (с золотыми усами), и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь».[7] Что же стало с этим красавцем, Перуном, сребряноголовым и златоусым?

Не находишь ли ты, дорогой друг, что теперь, после прочтения повести, самое бы время взять в руки доподлинные документы ушедших лет, летописи. И самому прочитать. Язык древних — не наш язык. Начни чтение с переложения летописи, сделанного учеными, нашими с тобой современниками, любящими историю. А потом перейди к тексту подлинному. И тогда ты узнаешь, как изгнали славяне Перуна из Киева — легко, смеясь. Как из Новгорода — со слезами и стенаниями. И что стало с самими идолами, которых некогда так любовно вытесывали и так вдохновенно раскрашивали?

Владимир[8] взял царицу и Анастаса, и попов Корсунских, взял и сосуды церковные, и иконы, двух медных идолов, и четырех медных коней, которые и ныне стоят за церковью святой Богородицы Десятинной и про которых невежды думают, что они мраморные. Корсунь же отдал грекам как вено[9] за царицу, а сам пришел в Киев.[10]

Когда Владимир пришел в Киев, он повелел опрокинуть кумиры — одни велел изрубить, а другие предать огню. Перуна же повелел привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву извозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его железом. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но на поруганье бесу, который обманывал людей в этом образе, дабы принял он возмездье от людей. Велик ты, господи, и чудны дела твои! Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем!

Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные люди, так как не приняли еще они святого крещенья. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им:

— Если пристанет где к берегу, отпихивайте его, а когда пройдет пороги, тогда оставьте его.

Они же исполнили, что им было велено. И когда пустили Перуна и прошел пороги, выбросило его ветром на отмель, и от того прослыло то место Перуньей отмелью, как слывет и до сего дня. Затем послал Владимир всему городу сказать:

— Если не придет кто завтра на реку креститься — будь то богатый или бедный, или нищий, или раб, — будет мне врагом.[11]

Услышав это, с радостью пошли люди, радуясь и говоря:

— Если бы не было это хорошо, не принял бы этого князь и бояре.

И повелел Владимир рубить церкви и ставить по тем местам, где прежде стояли кумиры. И поставил церковь святого Василия на холме, где стоял кумир Перуна и другие и где творили им жертвы князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви и определять в них попов и приводить людей на крещенье по всем городам и селам. Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в ученье книжное. Матери же детей этих плакали по ним, как по мертвым.

В лето 6497 (989). Задумал Владимир создать церковь пресвятой Богородицы и послал привести мастеров от Греков. И начал ее строить, и, когда кончил строить, украсил иконами, и поручил ее Анастасу Корсунянину, и поставил служить в ней корсунских попов, дав ей все, что взял перед этим в Корсуни: иконы, и сосуды, и кресты. И сказал так:

— Даю церкви этой святой Богородицы десятую часть от богатств моих и моих городов.

И дал десятую часть Анастасу Корсунянину.

Сказал при этом:

— А ще кто сего посудить, да будет проклят.

«В Новегороде люди, уведавшие, еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси не пустити во град и не дати идолом опровергнути. И егда прийходом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и асче Добрыня пресечением и лагодными словы увесчевал их, обаче они слышати хотяху и вывесши 2 порока великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сусчие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покоритися. Мы же стояхом на Торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребывахом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысяцкий новгородсткий Угоняй, ездя всюду, вопил: „Лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание“. Народ же оноя страны, разсвирипев, дом Добрыни разорища, имение разграбивша, жену и неких от сродник его избиша. Тысецкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный и храбрый, уготовя лодиа, избрав от ростовцев 500 муж, носчию перевезеся выше града на ону страну и вшед во град, никому не постегшу, вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей ят и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оные, услышав сие, собрашася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла. Некия шедше церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху. Даже на разсвитании Добрыня со всеми сусчими при нем приспе и повеле у брега некие домы зазесчи, чим паче устрашени бывше, бежаху огоеь тушити; и аьие преста сечь, тогда преднии мужи, пришедше к Добрыне, просиша мира.

Добрыня же собра вои, запрети грабление и абие идолы сокруши, древянии сожгша, а каменнии, излмав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевше тое, с воплем великим слезами просяще за ня, яко за сусчие их боги. Добрыня же насмехаяся, им весча: „Что безумнии, сожалеет о тех, которые себя оборонить не могут, кую пользу вы от них чаять можете“. И посла всюду, объяляя, чтоб шли ко кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжисче и паче всех увесча. Идоша мнози, а не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресчении поведаху о себе кресчеными быти; того ради повелехом всем кресченым кресты деревянни, обо медяны и каперовы (сие видится греческое оловянны испорчено) на выю возлагати, а иже тогоне имуть, не верити и крестити; и абие разметанную церковь паки сооружихом. И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем».[12]