Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта
Ка-ак? Их нарядный автобус будет возить картошку?
— Он голубой! Нельзя! — крикнул Пышта.
Все повернули к нему свои фонарики, и в скрещения слепящих лучей, как самолёт, пойманный прожекторами, засиял Пышта — нечёсаный, с отпечатанной на примятой щеке травинкой и соломинкой в волосах.
— Он голубой! — повторил Пышта, жмурясь от света. — В нём нельзя грязь возить. И нам в Заозерье надо!
— А картошку ты ешь? — опросил председатель колхоза.
— Ем!
— Так вот, запомни: земля — не грязь, она твоя кормилица. А картошка — она тот же хлеб! — и обернулся к Непроходимимам. — Выручайте, ребята, — попросил он. — Транспорта не хватает. Трёхтонку погнал за кирпичом. Так? Другая хлеб возят. Так? Картофель тоже возим, капусту, свёклу… Так? — После каждого «так» он загибал палец на руке. — А по радио передавали — прогноз на мороз! Так? А чем Кожемятки хуже Заозерья? На одного хозяина работаем, на народ. Помогайте, а?
И вдруг вся картофельная бригада целиком дружно перешла на сторону председателя:
— Надо же помочь колхозу!.. Нельзя же так уехать!..
Майка взглянула на Фёдора. А Фёдор молча крутил ключ на ремешке.
А небо светлело.
А Пышта топтался-топтался, и вдруг что-то звонко хрустнуло под его ногой. Переломилась белая ледяная игла, стянувшая землю.
— Морозит! — сказал председатель колхоза. — Есть у вас комсомольская совесть, ребята?
Фёдор сунул ключик в карман, а из кармана вынул отвёртку и полез в автобус. И Непроходимимы стали выносить из машины всё хозяйство бригады и складывать его в амбар. Пышта понял, что комсомольская совесть у Непроходимимов есть и что они — остались. Тогда он вынес из автобуса консервную банку с компотной косточкой и вынес бумажные трубки и картонки с вырезанными буквами. А потом носить ему надоело, и он пошёл глядеть на трактор.
Глава 13. Здравствуй, милая картошка!
Четвероногий железный зверь приткнулся поближе к человеческому жилью и спит. И кажется, дышит: теплом тянет от неостывшего мотора. Пышта обошёл его со всех сторон. Ему понравились измазанные глиной высокие колёса в нарезных, узорных покрышках. Морда у трактора собачья, вытянутая. Два сонных глаза — незажжённые фары — по-доброму глянули на Пышту, а в сетчатых ноздрях радиатора ласково посвистел ветер: «Пшт-ю, пшт-ю…»
Когда же к трактору Пышта подошёл сзади, он понял, что ему здорово повезло. Самая лучшая конструкция!
Трактор спал, преспокойно задрав вверх, в воздух, тяжеленный плуг — шесть стальных ножей — так легко, как пёс поднял бы вверх свой собственный хвост.
Потому что это не какой-то старинный трактор, который всегда волочит за собой плуг, а новейшая машина с навесными орудиями. Когда такой трактор допахал поле до края и поворачивает, чтоб прокладывать следующую борозду, он не тащит за собой кругом свои прицепы — плуги и бороны, вспарывая дорогу, а, подняв их, легко повёртывается на месте. Вот с какой славной машиной повстречался Пышта! Они с дедом про неё в газете читали!
Пышта смело поднял ногу на железную приступку и подпрыгнул, пытаясь ухватиться за ручку двери.
Подошёл небритый человек в рабочем ватнике, кепка — козырьком назад.
— Куда собрался? — угрюмо спросил он.
— Пышто мне нужно посмотреть, — сказал Пышта.
Человек в ватнике влез в кабину.
— Вы разве уезжаете? — спросил огорчённый Пышта.
— А чего мне тут зря болтаться? Картошку выкопал, пусть выбирают. У меня задание — зябь подымать. Ясно?
— Ясно. А зачем её поднимать? — спросил Пышта.
— Чтоб зябла! — был ответ. — Ясно?
— Ясно, — сказал Пышта. — Только от этого кашель бывает.
Угрюмый тракторист повернулся к Пыште:
— Зябь, что ли, кашлять будет? Ты, парень, всерьёз? Или шутишь?
— Я всерьёз, — сказал Пышта. — Пышто, когда зазябнешь…
Небритые щёки двинула улыбка.
— Чудак! Спросил бы: «Дяденька, а что такое зябь?» Я б тебе сказал: земля, что вспахана с осени и оставлена под зиму, под снегом зябнуть до весеннего сева. Она и зовётся «зябь». Ясно?
Тракторист включил мотор. Трактор затряс железными боками.
— Дяденька-а! — пронзительно закричал Пышта. — Я прокачусь, а?
— Залазь. До леса довезу, обратно побежишь!
Пышта вскарабкался в кабину. А трактор, грохоча, пошёл по дороге, подрагивая в колеях.
Где-то за серыми тучами невидимо взошло солнце. По сторонам дороги Пышта теперь видел выкопанные картофелины, они ждали уборки. Впереди стоял лес. Он был рыж, и бур, и жёлт, и красен, словно охвачен неподвижным пожаром. Гроздья рябины, как раскалённые угольки, жарко алели.
— Давайте их наберём! — крикнул Пышта.
— Горькие. Их брать, когда морозом прихватит. Ты мне зубы не заговаривай! До того рыжего дуба довезу — и мотай обратно!
— А вы плуг не будете опускать? — спросил Пышта.
— Дорогу пахать? — Но покосился на грустную физиономию пассажира и смягчился: — Техникой интересуешься? Ладно… Смотри!
У опушки трактор перелез с дороги на траву. Тут доцветали желтоглазые ромашки. Тракторист двинул рычаг. С грохотом упал наземь плуг. Какая-то сила придержала ход трактора, дрожь прошла по нему. Он напряг железные мышцы, рванулся. И, обернувшись, Пышта увидал на земле вздрагивающие ромашки — вверх корнями. А трактор задрал ножи вверх, с треском раздвинул ветки орешника, въехал на лесную дорогу.
— Всё! Станция Березайка — кому надо, вылезай-ка!
Пышта вылез. Стоя на земле, громко сказал:
— Я с одним трактористом знаком. Он меня катает хоть целый день.
— Кланяйся твоему трактористу. Сам его небось выдумал?..
— Не сам! У него даже фамилия есть! Непейвода!
Ой как удивился тракторист! Брови у него поднялись на пол-лба. Тракторист высунулся из трактора. Тракторист выключил мотор.
— Откуда ж ты с ним знаком?
— Познакомился… — уклончиво сказал Пышта. — Он меня катает хоть сто километров. А он не простой тракторист. Он герой, в войну миллион фашистских мин разминировал. У него орден есть!
Теперь настала Пыштина очередь удивляться. Тракторист хохотал. Откинувшись, хохотал так, что слёзы капали из прищуренных глаз.
— Ох и мастер ты врать! — с трудом отдышавшись, сказал он. — Ты Непейводу и в глаза не видал!
— Видал! А вот видал!
— Да уж точно не видал! Потому что Непейвода — это я! Ну, выкладывай, откуда ты обо мне знаешь?
Бедный враль Пышта даже вспотел. Он тихо-тихо ответил:
— Анюта рассказала… И гостинец велела передать. Только он в амбаре остался… — и замолчал, нечаянно взглянув в лицо тракториста. Такое это было грустное лицо. Наверно, он сильно скучал по Анюте.
— Вечером за гостинцем загляну, — сказал тракторист, и голос у него тоже был грустный. — Письмеца не написала?
— Нет, вот письмеца нет…
— Ну ладно, бывай здоров!
Пышта вложил свою руку в протянутую ему широкую твёрдую ладонь, а потом помчался обратно полевой дорогой, но рубленому следу, оставленному трактором.
* * *Шелестит, шелестит, шелестит сено. Это Пышта ворочается. В первую ночь казалось — нет мягче постели, чем сеновал, а сейчас — нет жёстче на свете. Ляжешь на живот — спина болит, повернёшься на бок — плечо ломит, руки стонут, ладони горят. Может, он простыл, наш Пышта? Может, у него жар? Никакого жара нет. Просто Пышта сегодня убирал картошку в поле вместе со всеми. А Фёдор, Женя и Владик возили её в автобусе на овощную базу.
Автобус стал грязный, окна покрыты пылью, заляпаны земляными кляксами. Уже третий день они живут тут, помогают убирать картошку. Думаешь, это легко? А ты попробуй! Это тебе не шишки с травы подбирать!
Ты наклонись да пошарь руками в земле поглубже — вон их сколько ещё там, клубней. Нащупал, а картофелинка эта за ботву держится. Вытянешь вверх куст, а на ином по десять штук. Поднимешь со всем грузом земли, отряхнёшь что есть сил, и с глухим стуком падают на мягкую землю клубни. Вот теперь подбирай. Бросай в корзину, гляди — не мимо! И опять наклонись, пошарь да выбери, да вытяни, да отряхни, да подбери, да брось, и распрямись, и снова…
За минуту если раз наклонишься — так за час шестьдесят поклонов. А до обеда четыре часа. Помножь-ка на четыре, — сколько? Двести шестьдесят поклонов. Скажешь, можно не наклоняться, а на корточки присесть? Можно! А ты на утренней зарядке сколько приседаний делаешь? Десять? Ну, молодец. А ты сделай двести шестьдесят, тогда узнаешь, легко ли…
Пышта приседает, кланяется, приседает, бросает… Ноги гудят, спина ноет. А признаться неохота, вся картофельная бригада покряхтывает да посмеивается.
— Зарядочка! — говорят.
— Тренировочка! — говорят.
— Картофельный кросс! — говорят.
Набралась полная корзина, девушки тащат её к краю поля.
— Отойди, Пышта. Без тебя управимся. Мал ещё!
