Минель Левин - Операция «Ходики»

Я подождал немного и стал звонить.

— Чего надо? — спросил Каримчик, появляясь на пороге с часами в руках.

— Давай записку.

— Не суетись, — сказал он. — У меня еще есть время на обдумывание.

Я поплелся домой.

Мама сказала:

— А тебе только что звонил Каримчик.

Я сразу побежал к нему.

— Держи, — сказал он.

В записке стояло: Кc3. Я тут же хотел написать ответный ход, но, оказалось, что у меня нет ручки.

— Дай что-нибудь, — попросил я.

Он принес конфету.

— Зачем она мне? — удивился я.

— Ну, ты же просил что-нибудь.

— Как же я буду писать конфетой?

— А мне какое дело?

Я закусил губу от обиды и побежал домой.

— Что ты бегаешь взад и вперёд? — спросила мама.

— А мы играем в шахматы.

— Первый раз вижу, чтобы так играли в шахматы.

— А мы по переписке.

Она только махнула рукой.

После двадцатого хода ноги у меня заплетались, и вообще я уже ничего не соображал.

— Тебе мат! — сказал Каримчик.

— Это нечестно! — возразил я.

— Почему?

— Ты же меня загонял.

Он пожал плечами:

— Просто ты не умеешь играть.

— Как это не умею?

— Не умеешь, и все.

— А давай теперь ты будешь приносить записки, — предложил я.

— Что я, девчонка? — фыркнул он.

— Почему?

— Ну, это девчонки любят записки.

— А я девчонка?

— Не знаю.

— Как это ты не знаешь? — возмутился я.

— Если бегаешь с записками, может, и девчонка.

— Ты что, спятил? Какая же я девчонка?

— Не знаю, не знаю.

— Ну, где у меня косички?

— А ты их отрасти.

— Зачем они мне?

— У всех девчонок косички.

Губы у меня задрожали:

— Так я разве девчонка?

— Ты — бегемот, — сказал Каримчик.

— Это еще почему?

— А бегемоты не умеют играть в шахматы.

— Я умею.

— Но сейчас проиграл.

— Ну и что?

— А десять раз подряд?

— Не было такого!

— А в то воскресенье?

— В какое — то?

— Ну, в то!

Голова у меня пошла кругом, и я полез на него с кулаками.

— Тише, тише, — успокоил Каримчик. — Тебе еще сочинение писать надо.

А я про сочинение и забыл!

— То-то нее, — назидательно сказал он.

Я сел за стол и открыл тетрадку. Написал заголовок: «Как я провел выходной день». Задумался. А как я его провел?

Тут позвонил Каримчик:

— Ну, что сочинил?

Меня вдруг осенило. Я написал, что играл в шахматы по переписке и выиграл… двадцать партий.

Не на Луне же я был, в самом деле.

О верном друге

Рекс

В детстве у меня был щенок. Я выменял его на старый бинокль. Бинокль был без окуляра, а щенок… без хвоста. Говорят, он таким родился. Но не в хвосте дело. Щенок был серый и сошел за овчарку… Иначе бы я не отдал бинокль.

Весь день я придумывал ему кличку. Джеком он быть не захотел, Тайфуном — тоже.

На другое утро я поставил перед ним консервную банку с молоком.

— Пей, Рекс!

Он сразу стал пить, и я решил, что эта кличка ему по душе.

Потом я начал с ним заниматься. Он научился лаять, когда видел у меня в руках сахар, и переставал лаять, когда я его убирал.

Это был очень смышленый щенок. Я завел на него табель успеваемости. И если сам получал пятерку, то и ему ставил пятерку. А если вместо пятерки случалось получить «пару»…

Словом, Рекс безошибочно определял, какое у меня настроение. Он либо весело бежал навстречу, либо забивался под крыльцо и никаким сахаром его невозможно было выманить.

Рос он быстро, но больше в длину. Вскоре стало ясно, что это не овчарка, а помесь таксы с обыкновенной дворнягой.

А я хотел овчарку. Да где ее возьмешь, настоящую?

Когда меня призвали на границу, то предложили поступить в школу служебного собаководства. Я с радостью согласился.

Помню, подводят к вольеру. Там злобный кобель, темно-серый, с мощной грудью. Ощерился. Клыки — в палец.

— Ваш, — говорят. — Кличка — Рекс.

— Это Рекс? — спрашиваю.

— Рекс.

Надо же, такое совпадение!

— Ну, идите, знакомьтесь.

Я — к вольеру. Рекс скалит зубы. Страшно, но иду. Он бросается на решетку. Лапы, как у медведя, бревно перешибет.

Зову нежно:

— Рекс!

Куда там…

Так и ушел ни с чем.

В обед приношу кашу. Проталкиваю миску палкой под решетку. Он впивается зубами в палку. Хочу вырвать — не могу. Бросаю палку, и он разжимает челюсти.

— Ешь! — говорю.

А он в сторону миски даже не смотрит.

Я стою, уговариваю. Рекс рычит только. Обозлился я и ушел.

Через некоторое время опять иду к нему. Миска чистая. Я обрадовался. За палку и тащу к себе миску.

Рекс — лапой по миске. Отлетела она в дальний угол. Не достать.

Тут сержант, инструктор:

— Подружились?

— Еще как! — говорю.

Вечером надо кормить Рекса, а миски нет. Стыдно сознаться, что отобрал у меня Рекс миску. Ну, были кое-какие сбережения. Я — в военторг. Купил миску. Иду в раздаточную.

— Что это у вас за миска? — спрашивает сержант.

— Особенная, — говорю. — Чтобы не путать.

Несу Рексу ужин.

Рычит и опять к прыжку изготовился. Я — за палку. Втиснул миску под прутья и рванул палку назад. Только полоснул по ней Рекс клыками, а схватить не успел.

Утром та же история. Подхожу за миской, и эта — в дальнем углу. Рекс лежит тихо. Положил морду на лапы.

Потоптался я, потоптался. Нашарил мелочишку в кармане и знакомой дорогой — в военторг.

Опять в раздаточной:

— Что это у вас вчера зеленая миска была, а сегодня — синяя?

— И вчера была синяя, — говорю. А сам глаза отвожу.

Иду с полной миской к Рексу. Ничего. Не рычит. Без палки толкаю к нему миску. Подошел он к ней, понюхал, и нос воротит.

— Ешь.

Не ест.

— Ешь!

Зло берет, а ничего не могу поделать.

Спрятался я за угол. Наблюдаю из своего укрытия: стал есть.

Вот бестия!

Подождал я, пока он миску вылижет, и опять подхожу. А он словно играет: бац лапой по миске, и летит она в дальний угол.

Я схватил камень, и тут мою руку перехватили.

Инструктор:

— Так дело не пойдет.

— Что же теперь?

Дает он мне поводок:

— Выводи на прогулку.

— Как?

— Заходи в вольер и приласкай.

— Да вы что?

— Только смело иди. Ну?..

Понимаю: он опытный. Зря говорить не будет. Но как идти?

— Давай, давай, — подбадривает он.

Иду.

Рекс насторожился.

Я отпираю запор. Скрипит дверца. Ноги будто приросли к земле.

И голос вроде не мой:

— Хорошо, Рекс, хорошо.

Он ощерился. Рычит.

— Смелей! — подбадривает сержант.

И, поверите, ничего.

Погладил я Рекса. Пристегнул к ошейнику поводок. Он охотно пошел гулять. Засиделся, видно.

Так мы с ним подружились.

Через несколько дней началась дрессировка. Я с первых же дней приучил его к дисциплине. Конечно, и тут инструктор помогал.

В школе я понял, что дрессировка — сложная наука и одним сахаром тут не отделаться. Научить собаку трудно. Здесь мало воспитать условный рефлекс на команду или жест. Надо совершенствовать его до безотказности.

Возьмем самый простой прием дрессировки: посадка.

Рекс садился охотно, но сразу вскакивал. Я строго повторял команду. Он посидит немного и поднимается. Еще строже повторяю команду, нажимаю на спину. Сидит.

— Хорошо, — говорю я, но сахар даю не сразу, а лишь когда разрешаю встать.

Так он постепенно научился сидеть сколько угодно.

Между прочим, всегда давать сахар или кусочки мяса не рекомендуется. Нужно чередовать лакомства с командой «хорошо» и оглаживанием.

Или, скажем, прорабатываем учебный след. Вдруг, откуда ни возьмись, чужая собака. Рекс вначале бросал след и — за ней.

— Фу! — говорил я резко и дергал за поводок так, чтобы ему было больно. «Фу!» — команда запрещающая, и Рекс научился это понимать.

А я тоже учился терпению…

Помню, уже после окончания школы, на заставе несли мы службу в плавнях.

Ночь была темная. Накрапывал дождь. Река шумела. В такую погоду вся надежда на собаку.

Я хорошо изучил Рекса. Поведет ушами, значит, учуял кого-то. Опустит — ничего страшного нет. Может, хорек, может, кабан.

И все-таки чуть Рекс шевельнется, я настороже. Зря он шевелиться не будет. Лежит, прижмется ко мне, точно заснул. А сам все слышит.

В ту ночь обстановка на участке была напряженная. Начальник заставы, отправляя нас в наряд, сказал: возможно нарушение границы.

Лежим мы час, другой. Рекс не шелохнется. А дождь то припустит, то затаится. У Рекса шерсть мокрая, но терпит, не отряхивается. Знает: нельзя.