Ольга Русанова - Сестры
— Нет, не хватит — мне очень много нужно!
Девушка поднялась со стула, высунула кудрявую голову в окошко и с любопытством посмотрела на Женю:
— Что-то ты мудришь, девочка. Забирай-ка свои финансы и уходи. — Она придвинула деньги к Жене. — Приходи со старшими. Кого ты искать-то собралась?
— Как «уходи»! — Женя в отчаянии смяла деньги. Вот они тут, за стеклом, открытки, которые помогут ей найти Зину! Был бы здесь сейчас дядя Саша… Но он далеко, и теперь никого у нее не осталось. — Дайте мне карточки!
— Куда тебе сто штук? — строго сказала девушка. — Тогда пусть твоя мама придет. Пусть мама ищет, если надо, а ты отравляйся-ка домой.
И девушка снова занялась своими конвертами.
Пусть Зину ищет мама! Да если бы мама была жива! Мама!.. И Женя точно снова увидела, как они втроем мама, Зина и Женя — ушли в деревню из захваченного гитлеровцами Минска. В деревне мама стирала на немцев, а по ночам куда-то уходила. Она вместе с соседкой уносила из дому большую корзину с бельем. Но под бельем лежали патроны. А как-то раз Женя заметила и пистолет…
К окошку подошла женщина в военном, и девушка отпустила ей конверты. Два мальчика купили марки и, весело переговариваясь, долго налепляли их на узкий, длинный пакет.
А Женя ничего не слышала, не замечала. Ей снова представилось, как на рассвете эсэсовцы пришли за мамой. Мама только что откуда-то вернулась, и они ее, видно, выследили. Маму арестовали и увели.
Женю фашисты водили на допрос. Они били ее, а маму заставляли смотреть. Эсэсовец все требовал, чтобы Женя сказала, с кем мама разносила белье.
Мама плакала и кричала:
«Терпи, Женечка, доченька! Молчи!»
И Женя молчала.
Тогда фашистский офицер поставил ее к стене, прицелился прямо в лицо и выстрелил… В комнате запахло палеными волосами.
Он и еще стрелял, и еще… А мама глаз с Жени не сводила и шептала одно:
«Молчи, доченька, молчи!»
И Женя молчала…
А потом настал этот страшный день 29 ноября 1941 года. Сейчас, когда Женя снова вспомнила о нем, у нее часто-часто застучало сердце, ей нечем стало дышать. Она словно опять очутилась на площади в Залесье. Небо было серое, в тяжелых тучах. Падал густой снег. Дул резкий, холодный ветер.
Эсэсовцы согнали на площадь всех жителей села. Посреди площади стоял столб с веревкой, и к нему подвели маму. На груди у нее висела доска, на которой черными неровными буквами было написано:
ПАРТИЗАН
По толпе пронесся ропот. Люди стали снимать шапки. Женя с Зиной на руках бросилась к маме. А Зина увидела маму, обрадовалась, потянулась к ней.
«Мама! Мама!» — кричала Женя.
Мама взяла у нее Зину, высоко подняла и крикнула:
«Товарищи, сберегите сирот! Сталин вырастит их! И эту возьмите!»
И показала на Женю, которая рвалась к ней.
Солдат оттолкнул Женю, и она упала в снег.
В толпе кто-то зарыдал.
Мама крикнула:
«Не плачьте! Придут наши! Придут!»
Офицер наотмашь ударил ее рукой в кожаной перчатке — она зашаталась. Зина пронзительно заплакала. Незнакомая старушка, бледная, с трясущимися руками, подбежала к маме и взяла у нее девочку.
«Душегубы, мучители!» — проговорила она и стала утешать плачущую Зину.
Ударил барабан. Народ притих. Женя закрыла лицо руками. Хотела крикнуть: «Мама!», но голос у нее пропал…
Молчаливые, угрюмые люди начали расходиться. Офицер что-то сказал по-немецки, и переводчик велел старушке отдать девочку Жене. И объяснил:
«Кто партизанских детей к себе пустит, тот тоже будет повешен!»
Толпа загудела.
Офицер вынул из кобуры пистолет…
Крепко прижимая к себе сестренку, Женя медленно побрела по дороге. Она пошла в лес. Она слышала от ребят, что стоит только войти в лес, как тут сразу встретятся партизаны. Но Женя шла долго, измучилась. В ее дырявые валенки набрался снег, и ноги от холода точно одеревенели. Руки отказывались держать Зину, которая в своем овчинном полушубке с каждым шагом становилась все тяжелее и тяжелее.
А партизан не было.
Зимний день короток, стало смеркаться. Снег повалил еще гуще. Дорогу замело. И вдруг где-то совсем неподалеку послышался странный звук.
Женя прислушалась. Это был скрип.
«Партизаны! — обрадовалась она. — Конечно, это партизаны! Они едут из леса, и на снегу скрипят полозья саней…» Жене и голоса почудились. Но она уже не могла нести Зину. Посадила ее прямо на снег и бросилась к лесу.
И сейчас Женя словно опять увидела себя среди сугробов, как она проваливается в них, натыкается на заметенные пни и сучья.
Ей тогда казалось, что она ни за что не доберется до деревьев. А скрип доносился все яснее и яснее. И вдруг стало даже видно: за деревьями что-то движется.
Но не обоз.
Так что же это?
Собрав последние силы, Женя сделала еще несколько шагов и остановилась под деревом. Скрип раздавался над самой головой. Женя посмотрела вверх. Это раскачивался сухой, черный сук. Когда-то в него, видно, ударила молния, а потом ветром его надломило, и он, покачиваясь из стороны в сторону, жалобно, надрывно скрипел.
Так никаких партизан здесь нет!
Женя больше не могла ступить ни шагу, ноги ее подкосились. Она опустилась на сугроб и заплакала. Снег был мягкий, пушистый. И вдруг Жене стало так тепло, даже жарко, хотя на ней была только дырявая, старая вязанка. Спокойно стало и хорошо. Тяжелые веки сами собой закрылись.
Потом ей почудились невдалеке голоса. Какая-то женщина сказала:
«Гляди, Васильевна, девочка-то замерзла!»
А Васильевна откликнулась:
«Нет, что ты, жива она! Шубка на ней старенькая, а ладная. Только поморозилась, верно».
Кто-то долго возился в снегу. И сквозь оцепенение Женя подумала: «Зину люди нашли». Ей хотелось крикнуть, позвать, но сил не было.
«Да ты, Васильевна, девочку-то под кожушок, под кожушок! Укрой получше. Согреется она — отойдет».
И что-то опять говорила Васильевна. Но голос уже доносился издалека. И это был как будто мамин голос…
Скоро все стихло.
Женя очнулась в санчасти, у партизан. Партизаны сказали, что около деревьев никого не было, что на снегу никаких следов не оставалось.
Но Жене и до сих пор слышатся голоса этих женщин. Нет, не во сне это было, а на самом деле.
И Зину надо искать. Жива, не погибла она! И если разослать карточки во все города…
— Девочка, ты все еще здесь? — удивилась девушка в белом платье, выглядывая из окошка. — Да ты плачешь! — испугалась она, увидев красные от слез глаза Жени. — Почему ты домой не идешь? Мама, небось, давно беспокоится. И кого ты искать собралась?
— Я ищу Зину, сестру. А мамы у меня нету… никого у меня нету… Я живу в детском доме, — ответила Женя еле слышно.
— Вот так история… — пробормотала девушка. — Валя, поди-ка сюда!
Она поманила девушку в гимнастерке, которая сидела напротив за перегородкой, где было написано: «Справочное бюро Мосгорсправки».
Стеклянная перегородка открылась, и Валя из «Мосгорсправки» подошла к Жене.
— Валя, вот ей сто адресных карточек надо. — Курчавая девушка кивнула на Женю. — Она сестру ищет. Что делать? Живет она в детском доме, никого у нее нет.
Валя обняла Женю, спросила, где и когда ее сестра потерялась. Под Минском, в Залесье, когда туда фашисты пришли? И до сих пор никаких следов?..
— Да, трудно тебе будет ее найти… — начала было она, но посмотрела на Женино расстроенное лицо и торопливо заговорила: — Ничего, девочка, найдется твоя сестра. Обязательно найдется! — И стала припоминать случаи, когда родители находили сына или дочку, оказавшихся на оккупированной фашистами земле.
— Валя, посоветуй, что же ей делать? — горячо сказала курчавая девушка.
— Что?.. Да что ж тут посоветуешь…
Они зашептались. А потом Валя объяснила, что надо сходить в управление, которое разыскивает детей. Это тут рядом, на Фуркасовском. Только пусть кто-нибудь из взрослых пойдет. А написать в разные города тоже стоит. И еще председателю сельсовета, в Залесье, раз Зина потерялась где-то там неподалеку.
— Напиши, что ты из детского дома, и тебе ответят. Непременно ответят. И никаких карточек не нужно. Пошли простые письма. А на свои двенадцать рублей купи конфет.
Женя расправила измятые трехрублевки и сунула их в окошко:
— Нет, дайте карточки!
Курчавая девушка улыбнулась:
— Настойчивая какая, прямо беда!
Она отсчитала пятнадцать карточек. Открыла стол и вынула листы только что полученных красно-коричневых марок.
— Одну наклеишь сюда, где запрос, — стала она объяснять, — а вторую…
— Понятно! — подхватила Женя. — Вторую сюда, где ответ.
Девушка завернула карточки в большой лист жесткой серой бумаги, сунула туда четыре трехрублевки и, протягивая Жене, сказала:
