Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
— Сейчас умру, — задыхаясь, проговорила она и упала рядом.
Повернувшись на спину, она поглядела в синее небо, и в ее глазах отразились пролетающие над берегом чайки. Бабочка летела в сторону рощи и вскоре запорхала среди серых пальмовых стволов.
Улыбнувшись, женщина слегка повела половой в сторону рощи. Теперь ее сощуренные глаза ожили: идем?
— Жаль, не умею ловить бабочек, — сказал я.
— Эле-ен! — тревожно проблеял толстяк.
— Очень жаль. — Она кинула в меня обломком раковины и ушла.
Я соврал: в свое время переловил их уйму… Наверно, и сейчас в каком-нибудь музее хранится коллекция бабочек и мотыльков, собранная мной по указанию шефа отделения полевой тайной полиции зондерфюрера Рольфа.
1
— Вовка! Подъем. А ну-ка освежись!
Холодная вода плеснулась Володе в лицо. Он вскочил: в распахнутое окно, повиснув грудью на подоконнике, заглядывала почтальонша Люба. Она хохотала, в руке — пустая кружка.
— Письма тебе. Четыре!
— Дай сюда!
— Чего захотел. Ну-ка, утренний кросс.
Прыгая на одной ноге, Володя суетливо впихнул ногу в брючину: письма!.. С неделю назад он послал своим друзьям, и вот! Может, и от Нины?.. А, ч-черт, запутался, чуть не упал… Затянул ремень и через окно выпрыгнул во двор. Люба уже катила на своем велосипеде, размахивая письмами. Дед Иван колол дрова в сарае. Слышно было, как он, ухая, ударял колуном в поленья. Его старенький, стянутый кое-где проволокой велосипед стоял у крыльца. Володя схватил его, разбежался, кинулся в седло и что было силы завертел педали.
— Люба-а!
— А догони!
Держа руль одной рукой, она помахивала в воздухе белыми конвертами. Повернула к настигающему ее Володе свое раскрасневшееся веселое лицо с серыми, в колючих ресницах глазами. И тут велосипед вильнул в колдобину. Люба ахнула и повалилась на дорогу.
Володя соскочил с велосипеда и подбежал к ней. Закусив губу, она крепко держалась за коленку. Отняла ладони: из большой ссадины текла кровь.
— Так тебе и надо, — запыхавшись, сказал Володя. — Отдай письма! Да и книгу верни.
— Письма, письма! — передразнила его Люба. — Видишь, девушка разбилась, а тебе хоть бы что. Ой, ка-ак больно…
Он встал возле Любы на колени. Она морщилась и тихонечко вздыхала.
Письма были от мамы, Герки, от Жеки и… и от Нины!
«Как ты там? — писала мама. — А у меня все по-прежнему. Работы много. Слониха совсем расклеилась, все у нее болит… Папка наш обещает скоро вернуться…» «Волк! Получил твою вестку из леса… Перевели меня все ж в следующий класс. Говорю директору, кого теряете? Лучшего гранатометчика. Спасибо за приглашение, но приехать не могу — на „американках“ вкалываю. Я уже вагонеточник. Ух и ношусь! Колька Рыба привет тебе шлет и отпечаток своего пальца (большого, правой руки) к письму этому прикладывает. И от Лены привет. Жму! Лапу! Бди!! Герман». Володя посмеялся и открыл письмо Жеки: «…пытаюсь устроиться хоть юнгой, но никуда не берут. Говорят: детский труд у нас запрещен. А где же романтика, куда она подевалась? С нетерпением жду возвращения Морского Скитальца. „Тайфун“ уже на подходе к Сингапуру. Жека (Адмирал)». Так. Теперь Володя открыл письмо от Нины. Как мало написано! «Вова, привет. Спасибо за приглашение. Оно кстати: у нас недельная передышка, прикачу к тебе на несколько дней, Бип уже разрешил. Встречай 21 июня, приеду утренней электричкой. Нина».
Ура! Скорее домой!
Дед Иван сидел под окнами и глядел в лес. Шарик, небольшой пес, подбежал и ткнулся Володе в колени.
— Нина едет, — сказал Володя и помял Шарику мягкие горячие уши. И пес закрыл глаза и вроде бы как заулыбался.
— И хорошо, что едет, — задумчиво сказал дед Иван.
Многие годы, еще с царских времен, дед был лесником. Вот тут, в этом доме, поставленном на громадные валуны, и жила Володина мама, и бегала в лес и на озеро, как бегает в лес и на озеро нынче он. У «лесного» деда в сараях или на чердаке постоянно обитали животные и птицы. Мама девчонкой возилась с ними, воспитывала, лечила, так и привязалась к зверью.
Теперь дед Иван работал сторожем во Дворце-музее императора Павла и имел служебный револьвер системы «наган», а в свободное время сооружал на околицах ближних и дальних деревень качели. Его и звали-то по всей округе «качельником». Денег за них дед не брал, объясняясь так: «Качели — моя утеха. Для счастья человечьего я их строю. А за счастье деньги брать нельзя».
— Что ж, пускай приезжает, — сказал дед Иван и поднялся.
На вокзале Володя появился за час до прихода электрички. Сильно пекло солнце, от разогретых шпал исходил острый смолистый запах. С аэродрома доносился рев двигателей, и время от времени Володя видел, как взлетают или идут на посадку стремительные, верткие истребители.
Электричка пришла точно по расписанию. С сильно бьющимся сердцем, размахивая букетом, Володя побежал вдоль вагонов. Выходили все. Володя метнулся в одну сторону, потом в другую, он на бегу подпрыгивал, чтобы не пропустить Нину.
— Я тут, Во-олодя! — услышал он и, приподнявшись, увидел, как Нина, лавируя между людьми, сумками и корзинками, бежит ему навстречу. Она схватила букет, прижалась к нему лицом, зажмурила глаза и с жадностью втянула в себя воздух. Не зная, что сказать, Володя, улыбаясь, глядел на нее и видел, что за эти несколько недель, что они не виделись, Нина тоже вытянулась, лицо у нее было совсем смуглым, наверно, загорела на озере в Петровском парке, и что-то в ее лице появилось более взрослое.
— Бери сумку, — сказала Нина. — Куда мы?
— Сейчас поедем… О, у тебя свой транспорт?
Нина устроилась на раме велосипеда. Вскоре они въехали в тихий старинный парк. Нина шумно вдыхала душистый, свежий воздух. Мимо полевого аэродрома проехали. На его обширном зеленом поле стояли самолеты. Слышался тугой гул моторов. Проехали деревню Химки. Еще с полкилометра они ехали по пыльной, в коровьих лепехах дороге, а потом начался «тягун» и лес. Вскоре показался забор и бревенчатый, под крышей из древесной дранки, дом «лесного» деда. Из распахнутой калитки с заливистым лаем выкатился Шарик, Володя соскочил с велосипеда. Дед из окна выглянул, кивнул.
— Ну что ты шлепаешь? Я же прошу: ти-ше…
Нина стояла позади него, зажимая рот ладонью. Ей отчего-то было все время смешно. Увидела, что Володя, перед тем как войти в тростники, надел старые, с дырками, по бокам, чтобы выливалась вода, дедовы калоши и привязал их к ногам, и опять расхохоталась. Володя объяснил: тростники ломаются, а из дна торчат короткие, твердые, как железо, обломки, что тут с голыми ногами и бегемот не пройдет, она опять рассмеялась. Потом ей было смешно, когда Володя складывал в противогазную сумку разные продукты, ей казалось, что берет их слишком много; потом она хохотала, когда Володя с лицом Соколиного Глаза опробовал свой лук. И вообще она хохотала всю дорогу до озера.
Володя осторожно раздвигал руками тростники — следом шла Нина. Подгребая лапами, плыл Шарик. Володя дернул за веревку. Шарик закрыл глаза, перестал шевелить лапами и закачался в воде, как толстая сарделька. Нина фыркнула. Где-то тут, рядом, уже должен быть тот плесик. В прошлый раз он подошел к уткам метров на восемь. Обломок тростникового стебля больно деранул по ноге, Володя закусил губу и сделал еще шаг. Только бы ветер вдруг не стих! Ветер прокатывался по тростникам, они колебались, терлись друг о друга, шуршали, и в этом сонном шуме озерных джунглей исчезали все иные звуки.
Поправив лук, Володя пошел тише и вдруг замер: штук пятнадцать крупных, кряковых селезней спокойно спали на сверкающей солнечными бликами воде. Володя затаил дыхание, осторожно уложил стрелу на древко, вставил тетиву в пазы, наклонился вперед и стал ловить глазом цель. Один из селезней вдруг встрепенулся, закрутил головой.
Туго завибрировала тетива…
— Есть! Попа-ал! — закричала Нина.
— Ухнешься! — крикнул Володя, — Нинка, стой!
Нина вдруг вскрикнула и провалилась с головой в глубокую скрытую водой яму. Володя бросился к ней. Вынырнув, она отплыла чуть, нащупала ногой дно и встала. Теперь уже Володя расхохотался. На голове у нее висели тонкие зеленые пряди тины, а волосы были усыпаны зеленой чешуей ряски.
Шарик поплыл к берегу. Вскоре послышался его лай. И Володя понял, что земля уже близка. Над колышущимися метелками тростников показались лохматые вершины елей, стало мельче, и они вскоре вышли на сушу.
Быстро разожгли костер. Володя отправил Нину к ручью, впадающему в озеро, чистить селезня.
Зашуршали кусты. В плотно облепившем тело платье на полянку вышла Нина с общипанным и выпотрошенным селезнем. Она встала у костра на колени, кинула селезня и начала выжимать косу, как мокрое полотенце. Володя насадил тушку на заостренную с двух сторон палку, посыпал снаружи солью и уложил над огнем на двух рогульках.
