Лидия Чарская - Том 34. Вечерние рассказы
— О, я не так молода, как это кажется, мне уже пятнадцатый год! — произнесла тихим голосом девочка, поднимая на Верочку свои ясные, недетские задумчивые карие глаза.
— Ах ты Господи, какая крошка! — произнесла Валентина Егоровна Варкунина, мать Верочки, и, ласково обвив плечи девочки своей худенькой рукою, подвела ее к столу.
— Откушайте с нами, чем Бог послал, — проговорила она, усаживая за стол девочку.
Но та смущенно отказывалась от обеда, говоря, что ей необходимо домой к шести часам.
— Я на минутку только, — словно оправдываясь, говорила она, — а то наши беспокоиться будут. Они не знают, что я здесь… По делу я, уж извините, — закончила она. И, совсем сконфузившись, потупила глазки.
— А все-таки без обеда не отпущу, — решительно протестовала старшая Варкунина. — Ишь, стужа какая на дворе, вы продрогли совсем, а тут супу горячего покушаете, вот и согреетесь. Феклуша, подавай суп! крикнула она в открытую дверь кухарке.
— Ха-ха-ха! — рассмеялась белокурая Верочка. — Ничего, видно, не остается вам делать, деточка, как покориться. Мамочка моя — пререшительная особа, взяла в плен, и никаких разговоров больше. Сидите смирно, милочка, не то две порции вместо одной заставит съесть. Ха-ха-ха! — закончила она смехом свою оживленную речь.
Между тем Фекла внесла дымящуюся суповницу; Валентина Егоровна разлила суп по тарелкам.
— Батюшки! Рассольник! Рассольник мой любимый! — вскричала Верочка и, как маленькая, захлопала в ладоши.
— А вы любите рассольник? — неожиданно обратилась она к гостье. И вдруг рассмеялась, хлопнув себя ладонью по лбу.
— Вот голова-то! Да как же зовут вас, милочка, я забыла спросить ваше имя?
— Женя Снегирева, — получился короткий ответ.
— Ну, кушайте же, кушайте, милая Женя.
* * *Обед прошел весело и оживленно. Веселая, живая Верочка ни минуты не могла посидеть спокойно. Она то рассказывала все происшедшее за день у них сегодня в конторе редакции журнала «Труд», где служила в качестве корректорши, то изображала в лицах разговор с сотрудниками, то и дело оглашая своим звонким смехом столовую, то шумно восторгалась рассольником, немного недошедшими котлетами и поданным к ним сахарным горошком. По внешнему впечатлению, производимому этою молодою особой, никак нельзя было предположить, что она провела нынче, как и вчера и позавчера, и два года тому назад, длинный трудовой день в душной и пыльной конторе. Никто бы, глядя на молоденькую корректоршу, не сказал бы, что эта веселая, жизнерадостная хохотушка-девушка работает с утра до ночи, имея на своих плечах мать, вдову чиновника, и двух сестер, отданных в институт на ее же заработок.
Женя Снегирева впервые в жизни видела Верочку и сразу же отдала ей сердце с первой минуты.
"Нет, такой не страшно рассказать про дело! — мысленно говорила она сама себе, — такая не осмеёт, не «срежет», ей смело можно довериться и открыть тайну!" И робевшая в начале своего посещения незнакомой ей семьи девочка приободрилась немного и смелее отвечала на вопросы, задаваемые ей старой и молодой Варкуниными.
Тотчас же после скромного обеда Верочка подхватила свою юную гостью под руку и увлекла ее во вторую комнатку своей более нежели скромной квартирки.
Теперь здесь приветливо горела лампа, освещая две чистые белые кровати, умывальник, письменный стол у завешенного синей старой занавеской окна и большое удобное кресло.
— Ну, садитесь, давайте дела делать! — с ободряющей улыбкой сказала своей гостье Верочка и, усадив девочку в мягкое кресло, сама поместилась на стуле против нее. — Ведь вы по делу пришли, не правда ли?
— Да, — послышался робкий ответ.
— Да вы не конфузьтесь, милочка, дверь мы закроем, никто не услышит! — и, говоря это, она вскочила с места, плотно закрыла ведущую в столовую дверь и, снова усевшись против Жени, устремила на нее большие вопрошающие глаза.
Девочка вспыхнула до ушей и дрожащим от смущения голосом заговорила:
— Вы меня, ради Бога, простите, Вера Петровна, что я незваная, нежданная, да еще совсем незнакомая вам, ворвалась сюда с моим делом. Но я так много хорошего слышала о вашей доброте и отзывчивости. Ведь вы хорошо знаете Патриковых?… Ну вот, Нина Патрикова, сестра Аглаи Патриковой, учится со мной в одном классе. Она рассказывала мне и еще одной девочке, что вы устроили в вашей редакции рассказы Аглаи, два рассказа. Аглая под фамилией Верной написала их. Аглая Верная. Помните, еще в прошлом году, после Рождества? Ну, вот Нина и говорила о том, что если бы не вы, то Аглая сама бы никогда не рискнула передать свои рассказы редактору. А вы ей устроили это и деньги заплатили. Вот Нина и говорит: тебе бы, Женя, говорит, тоже твои стихи Вере Петровне передать. Я… видите ли, стихи пишу… Вера Петровна… В гимназии девочкам они очень нравятся… Меня все там поэтессой прозвали из-за них… Говорят, что талантливая… Вот я и хочу просить вас передать их в редакцию. Может быть, они понравятся и их напечатают в "Труде"?
Всю свою речь Женя произнесла таким сдавленным голосом, что последние слова у нее вырвались шепотом. Вся алая от смущения сидела девочка перед Верой Варкуниной и теребила кончик своего черного передника.
Верочка молча ласково глядела на нее. В голове ее проползали воспоминания. Вспомнилась худая, бледная, некрасивая Аглая, по профессии учительница русского языка в одной из гимназий, подруга по выпуску самой Верочки, вспомнились с яркой подробностью два ее действительно талантливые рассказа, которые при содействии ее, Верочки, проникли в печать.
Но Аглая была взрослая двадцатидвухлетняя девушка, обладавшая бесспорным литературным дарованием, а эта маленькая четырнадцатилетняя Снегирева, так неожиданно пришедшая к незнакомой ей особе, что, собственно, может она написать, дитя по годам и развитию? И как можно более смягчая интонацией голоса смысл своей фразы, она обратилась к ребенку:
— Мне очень и очень жаль, милая моя Женя, что я не смогу вам быть полезной, но… навряд ли наша редакция согласится напечатать на страницах своего журнала произведение ребенка в полной независимости от того, талантливо оно или нет.
При этих словах последние признаки румянца мгновенно сбежали с лица Жени. Личико ее как-то сразу вытянулось и побледнело, а высохшие в один момент губы произнесли только два слова:
— Бедный папочка!
И она заплакала навзрыд.
* * *— Деточка моя! Что с вами? Что такое? О чем вы плачете, Женя? Милая моя?
Верочка бросилась к девочке, прижала ее голову к своей груди, гладила ее гладко причесанные темные волосы, заплетенные в тонкую косицу, и всячески старалась успокоить ее. Но ничего не помогало. Женя продолжала горько рыдать, спрятав залитое слезами личико на груди своей новой знакомой. Из столовой заглянуло встревоженное лицо старушки Варкуниной, просунулась красная засученная по локоть рука Феклы со стаканом воды, послышались испуганные и сочувственные возгласы, а Женины слезы все еще обильно струились из глаз, и рыдания надрывали маленькую грудку. Наконец лаской, утешениями и чисто сестринской заботой Верочке удалось успокоить ее юную посетительницу.
Слезы прекратились. Рыдания смолкли. Все еще прижимаясь к груди Верочки, Женя срывающимся от волнения голосом лепетала сквозь всхлипывания:
— Бедный, бедный мой папочка! Ах, вы не знаете, Вера Петровна, какое у нас несчастье в доме! Папочка служил в частной конторе… Мамы у нас давно нет… Детей четверо… Старшая Соня — портниха, по домам шить ходит. Помогала папе. А остальные — малыши… И вдруг такое горе! Папочку паралич сразил. Удар случился неожиданно… сразу… Ни рукой, ни ногой двинуть не может… Вот уже лежит две недели. Место потеряет, конечно… А расход увеличился сразу… Доктора… лекарство… Куриный суп надо варить… вино хорошее покупать для поддержания сил папочки… А Соня одна у нас работница осталась… Вот мы думали с нею, думали и решили… Мои стихи попробовать отдать в редакцию… За это ведь деньги получают… Нина Патрикова узнала от Аглаи… По двадцать копеек за строчку. Вот и надумали, чтобы я мои стишки переписала чистенько и вам отнесла бы, а вы передадите редактору… И вот, не вышло… Не принимают детские работы, вы говорите… Значит, денег не дадут… папочке ни лекарства, ни вина, ни куриного супа не будет… Сониных денег едва-едва на квартиру да на стол хватает… А тут болезнь, горе. Бедный, папочка!
И серые печальные глаза девочки снова наполнились слезами.
Пока рассказывала Женя, перед Верочкой Варкуниной прошли целые картины тяжелых переживаний этой несчастной семьи… Представился прикованный к постели сраженный параличом старик Снегирев, живой труп, легший бременем на плечи старшей дочери. И измученная работой молоденькая портниха, и полуголодные ребятишки, и эта Женя… Юная впечатлительная Женя, маленькая, хрупкая, страдающая от бессилия своего помочь старшей сестре. Что-то больно сжало сердце корректорши. Горячая волна жалости хлынула в душу. Быстро-быстро заработали мысли. Прояснились затуманенные на мгновенье глаза, и Верочка, наклонившись к тихо плачущей Жене, проговорила:
