Вадим Чирков - Доброе племя индейцев Сиу
Она тогда вышла на балкон и долго стояла одна. Города отсюда было видно много, и ее существо вбирало его в себя, как фотопленка вбирает в свою плоть свет и тени предметов.
Она завидовала тому, кто может часто выходить на этот балкон и думать, глядя на город, думать и владеть им, населять, кем и чем хочешь — событиями, музыкой и счастьем, обидой, которую легко выплакать…
Она уже совсем забыла обо всем этом, а сейчас вспомнила, да так, что кожи словно бы коснулось тепло того вечера, а сознания — его грусть. Вспомнила, как спускалась — одна — по мраморной лестнице, как дрожали губы, а внутри разливалось что-то горькое… Неужели это тот город, город ее грусти? Да нет же, чепуха! Чушь, чушь! Просто у нее сейчас такое настроение — как будто кто ее обидел. Ну конечно: Аленкина болезнь, ночь не спала, устала… Город совсем другой. Другой! Она увидела его, когда приехала однажды с каникул рано-рано утром.
Город был чист, тих, прохладен и пах молоком.
Она шла, испытывая радость оттого, что, оказывается, впервые за всю свою жизнь видит утро города — такое: когда все еще спят, когда он не наполнился шумом, грохотом, лязгом металла, машинами, людьми, пылью, солнцем, когда он пахнет молоком, когда краски его мягки, а окна доверчиво открыты…
Конечно, она рисовала этот город!
А впрочем, какое это имеет значение! Аленка попросила — и вот она нарисовала город на стене. Аленка больна! Она нарисовала город, какой знала и какой ей нравится, — южный город с полоской моря над крышами. Город, где она училась. Город, который она мечтала написать акварелью, но все не решалась. И вот наконец решилась…
Усталость вдруг стала тяжелой, как свинец, а сна еще не было. Валерия Александровна сидела, опустив руки, глядя на город и уже не видя его.
На улице прошумел, мчась на всех парах, первый троллейбус.
И вот уже чей-то петух, чей-то крик…
Надо закрыть тюбики, чтобы не засохла краска. И вымыть кисть. Сварить кофе?
Аленка спит уже второй час, не просыпаясь. Может, миновало?
…И чего она только не напридумывала!
Это ведь просто город для Аленки! Он из сказки, из тридевятого царства. Просто город для Аленки!
Валерия Александровна встала и подошла к дочери. Потрогала лоб — прохладный! Спала температура, спала! И дышит Аленка ровно, глубоко. Только ямка на горлышке неспокойна. И губы сухие, измученные.
Валерия Александровна раскрыла свою постель, легла. Вытянулась и — бросила взгляд на город.
Что подумают?! Надо забелить. Конечно, забелить…
Впрочем, как Аленка скажет. Это ведь теперь ее город.
Отчего так и не был пойман шпион
Андрейка, тот самый третьеклашка с пятого этажа, у которого писклявый девчоночий голос, решил сделать рацию. Он думал так: «Шпионы, наверно, и в нашем городе есть. Сделаю рацию, за-пе-лен-гую вражеский разговор и поймаю шпиона. Когда шпионская рация будет уже запеленгована (что означает это слово, Андрейка не знал, он слышал его по телевизору), он побежит на улицу, увидит милиционера или военного, отдаст честь и доложит:
— Товарищ майор, докладывает Андрей Ушастиков! Обнаружена вражеская рация!
Дальше думалось еще легче и еще приятнее. Андрейке покажут пойманного шпиона; шпиону покажут Андрея. Скажут: «Этот мальчик вас обнаружил». «Он? — спросит шпион, — вот этот мальчишка?» «Да». Шпион опустит голову. «Я сделал громадную ошибку, — скажет он, — когда согласился быть шпионом в вашей стране. Здесь каждый мальчик — уже герой…»
А потом суровый полковник приколет к Андрейкиной синей курточке медаль. Или орден…
Что будет за этим, тоже легко представлялось Андрейке. Вот он идет в школу. Пальто на нем расстегнуто.
— Чья медаль? — спросит Вовка Жук. — Отцову нацепил?
— Моя, — ответит Андрейка, — собственная!..
Да-а, ради такого стоит сделать рацию.
Но прежде чем начать собирать ее, надо было о рации всласть поговорить. Такое дело нуждается в одобрении, а главное, в огласке.
Андрейка вышел во двор. День был воскресный. Вовка Жук гонял клюшкой мохнатый и грязный теннисный мячик. Андрейка подошел к нему и сообщил:
— Рацию буду делать. Хочешь — будем вместе?
— Не-а, — сказал Вовка, — я тренируюсь.
Он ударил по мячу, и мяч отлетел от стены к Андрейкиной ноге. Андрейка отпасовал мяч Вовке. Поглядел, как тот снова ударил, и добавил:
— А я рацией шпиона буду ловить.
— Ну и лови, — сказал Вовка, для которого хоккей был важнее шпиона.
— Ну и поймаю, — сказал Андрейка. — А ты можешь играть в свой хоккей! — Он сказал это, а хотел сказать скорее всего так: «Если есть такое важное дело, как поимка шпиона, как можно играть в хоккей!»
— А я и играю, — ответил Вовка. Мячик — бац! — в воротах. Бац — опять в воротах.
Андрей отошел. Ему захотелось сделать рацию немедленно, и он стал вспоминать, что у него для этого есть. Ящик от старого радиоприемника «Минск», где хранятся сапожные щетки, две ручки-настройки, магнит, моток медной проволоки, один наушник. Батарейку он вынет из фонарика, а антенну возьмет на время пеленгации вражеской рации с телевизора.
Андрейка поднимался по лестнице к себе домой. Его теперь сильно беспокоило: а вдруг шпиона не окажется в нашем городе? Он, например, в отъезде. Тогда весь труд пропадет даром.
На площадке третьего этажа Андрейка встретился с соседом, дядей Вилей. Он был совсем молодой дядька — носил усы, бороду и кольцо на пальце. Шляпа на нем была с круглым верхом.
Андрейка сегодня с ним уже здоровался, поэтому сказал сразу:
— Рацию иду делать.
Дядя Виля остановился.
— Рацию? — Он не удивился, а только почесал бороду. — А для чего?
— Шпиона буду ловить.
Дядя Виля потрогал себя за ус и покрутил кольцо.
— Шпиона. Это дело. Это хорошо. Но ты знаешь, — дядя Виля спустился на одну ступеньку, — ты знаешь, что для этого нужны две рации?
— Нет, — сознался Андрейка, — не знаю. А зачем две?
— Понимаешь… — и дядя Виля стал рисовать ногтем на стене и объяснять, как две рации могут запеленговать рацию шпиона.
— Вот, — сказал он и показал перекрестье двух длинных линий, на концах которых находились Андрейкины рации, — здесь он и сидит, твой шпион.
— Понял, — сказал Андрейка.
Дядя Виля поправил шляпу, потрогал бороду и сбежал по лестнице.
Андрейка посоображал и подниматься наверх раздумал. На две рации материала у него никак не хватит, а одну собирать — не стоит дело затевать. С одной шпиона не поймаешь.
«А вдруг в нашем городе вообще нет шпионов?» — подумал тогда Андрейка. Подумал — и стал медленно спускаться по лестнице. В одну минуту ему показалось, что если сейчас выйти во двор и хорошенько ко всему присмотреться, то можно будет как-то там понять, есть в городе шпионы или нет. Во дворе все прояснится. Андрейка заспешил вниз.
Все внизу, во дворе, говорило Андрейке о том, что шпионов в их городе нет. Полоскалось на ветру разноцветное белье. Опершись подбородком на палку, сидел Кузьмич в твердом высоком картузе, Кузьмич, бывший чапаевец. Он смотрел на Вовку, который играл с Цыганкой, черной и ничьей лохматой собакой. На середине двора, за доминошным столиком, четверо играли, а шестеро стояли рядом и смотрели на них.
Андрейка посмотрел-посмотрел вокруг, вздохнул и подошел к Вовке.
— Поймал своего шпиона? — спросил Вовка. Цыганка трепала его за рукав.
— Нет у нас шпионов, — ответил Андрейка. — Мне один человек сказал: нету их пока. Может, потом будут. — Андрейка присел рядом и протянул Цыганке свой рукав. — На, Цыганка, на!
Примечания
1
— Да это настоящая коррида! Смотри, Карл, точно как в Испании!
