Анвер Бикчентаев - Дочь посла
Потом мы битых пять минут спорили: я говорила «нет», а он утверждал, что касты есть повсюду. Из-за этого «да» и «нет» мы крепко разругались. Домой я прибежала вся в слезах.
Лал
После больших огорчений женщина должна лежать с сухими глазами. Про это я узнала из одного фильма, который нельзя было смотреть детям до шестнадцати лет, но я его все-таки посмотрела по телевидению. Женские глаза остаются сухими тогда, когда выплаканы все слезы и больше их невозможно проливать даже при большом желании.
Как раз когда я изображала «сухие глаза», вернулся с буровой Муса.
— Ну-ка поднимайся: — сказал он. — Хватит баклуши бить.
Страдающая женщина должна упрямиться, чтобы вызвать к себе жалость. Поэтому я сказала.
— Отстань!
— Нам пора обсудить серьезно вопрос об экспедиции, — сказал Муса, напустив на себя важность. — Если ты не хочешь, я сам поговорю с Лалом.
Этого позволить я тоже не могла — а вдруг мальчишки уйдут искать нефть? От них всего можно дождаться.
Я, пересилив себя, сказала:
— Ладно, обсудим все вместе.
Утром с Мусой двинулись на буровую. Как мы и ожидали, Лал вертелся тут же, рядом со своим отцом, дядей Мухури. Он очень удивился, снова увидев меня после вчерашней истории, но ничего не сказал. Без долгих слов я раскрыла ему нашу тайну. Как мы и ожидали, он здорово заинтересовался.
— Для подобных дел годятся только самые храбрые люди, — проговорил он. — Как говорится у нас в джунглях, на земле имеется только три храбреца: буйвол, кобра и кабан. Они нападают на своих врагов первыми и никогда не отступают. Я, Лал, родом из джунглей. Ребята из джунглей — знаменитые заклинатели змей. А насчет оврагов не беспокойтесь. Вокруг нашей деревни их сколько хочешь. Тысячи! Наверное, среди них найдутся и такие, в которых ключом бьет нефть!
Наш друг мгновенно загорелся нашей мечтой.
— Мой род всегда защищал Индию, — продолжал он. — Если хотите знать, мой дед был солдатом знаменитого Гархвалийского полка! Это он в тридцатом году отказался стрелять в демонстрантов и отдал свое оружие горожанам, поднявшимся против англичан!
Конечно, его дед и нам здорово понравился.
— Что касается отца, то он тоже бунтарь. В городе Шаолапуре он вместе с другими текстильщиками поднял восстание и на целую неделю выгнал англичан из города. Конечно, ему пришлось потом сидеть в тюрьме и сменить профессию.
Отличный отец у Лала! Мы и так знаем его.
— Как же я, Лал, могу поступать иначе! — продолжал шуметь он. — Я тоже отдам свое сердце Индии!
Потом, когда он немного успокоился, я спросила:
— Ты сумеешь найти дорогу к своему дому?
— Кто же не сумеет? — удивился он. — По реке Брамапутре три дня плавания. Если бы тут была высокая-превысокая гора, я бы даже отсюда его показал.
Потом я обратилась к брату.
— Слушай, Муса, — сказала я, — как мы поступим с родителями: скажем им, куда едем, или нет?
Муса рассердился:
— Если скажем, они нас никуда не пустят. Сама видишь, как нас берегут: на реку не пускают, пугая крокодилами, в лес не разрешают ходить, опасаясь тигра. Нет, не думай, не разрешат нам поехать в джунгли. И не мечтай!
Плот как плот
Когда живешь большими планами на будущее, невозможно не рисковать; но все же становится страшно, как только я подумаю, что наш путь лежит в джунгли. Вдобавок ко всему Лал лезет со своими неуместными советами.
— Может быть, тебе, Шаура, не стоит идти с нами? — говорит он. — Честно говоря, джунгли — не девичье дело. Бывает, и мужчинам туго приходится.
В таких случаях я не скрывала своей глубокой обиды.
— Я тоже хочу помочь Индии, — отвечала ему. Против этого он уже никак не отваживался возражать.
Ведь в то время джунгли представлялись мне чем-то вроде башкирских лесов, а они у нас что надо: такие прелестные березовые рощи, густые дубравы, веселые перелески.
Но одно дело кичиться своей храбростью, произносить громкие фразы и совсем другое — взять вот и податься в непроходимые чащи, заселенные хищниками.
«Как же это так, — говорю я сама себе, — не сказав родителям, рискнуть на такое опасное дело? Что делать? Что делать?»
Но теперь отступать уже поздно. Только этим и утешаю себя. Да и отлучаемся мы самое большое на неделю. Семь дней — не такой уж большой срок.
Желая полностью оправдаться перед своей совестью, я спрашиваю себя: как бы поступили на моем месте мама и папа? При подобных обстоятельствах они, в этом у меня нет и тени сомнения, пошли бы на любой подвиг, чтобы помочь Индии.
Успокоение приходило, но ненадолго.
Чтобы не оставаться наедине со своими тревожными думами, я под любым предлогом ухожу из дому вместе с братом. Муса в эти дни, под видом рыбалки, помогает Лалу связывать наш плот, будущий наш плот, на котором мы собираемся уплыть в джунгли.
Неподалеку от дворца, на высоком берегу, много бревен, заготовленных для нужд буровой. Бревна крепко-накрепко перевязаны джутовыми канатами, чтобы их не унесло во время ливней. Для нашего плота леса сколько хочешь!
Мои мальчики уже облюбовали несколько бревен, толстых и сухих.
— Нам не нужен громоздкий плот, — доказывает Лал. — Возьмем пять бревен! Больше не надо.
Однако окончательный срок отплытия все еще не намечен.
— Муссон только разгулялся, ливням лить и лить, — вздыхает Лал. — Кто-кто, а я уж знаю его капризы!
Беда нагрянула неожиданно. Однажды мама, обняв нас, радостно произнесла:
— Вот что, дети, вам пора подумать и об учебе. В городе Дели есть школа для советских ребят. Учителя там хорошие, да и мы сами будем наезжать к вам в гости.
Ошарашенные этой новостью, мы почти в один голос воскликнули:
— Когда нам выезжать?
— Как только прекратятся муссоны, сразу в дорогу, — ответила мама.
«Ситуация», как любил говорить инженер дядя Серафим, коренным образом изменилась. Теперь все предприятие поставлено под угрозу.
Лал, узнав, что нас отправляют учиться в Дели, сразу повесил нос.
— Обычно между муссонами бывает перерыв, иногда на неделю, иногда и на две, — проговорил он задумчиво. — Быть может, нам стоит рискнуть и воспользоваться первым ясным днем?
Мы с его доводами согласились. Куда же деться — выбора нет.
Теперь Лал стал нашим капитаном. Без него ничего нельзя предпринимать.
— Продуктов не берите, не надо, — говорил он.
— А как же без пищи?
— Об этом не беспокойтесь. Индия нас прокормит. Индия и я. Пусть будет вам известно, тут на каждом дереве растет что-либо: то «хлебец», то кокосовый орех, то другие плоды. Вот только термосами запаситесь. В джунглях глоток чистой воды на вес золота!
Кому верить, как не ему, парню из джунглей?
Муса захватил с собой перочинный нож, а я — запас еды на всех троих, дня на четыре. Мало ли что может случиться в пути!
Как подумаешь о предстоящем путешествии, сладкий трепет охватывает сердце. Страшно и радостно!
Накануне отъезда Лал заговорил и об одежде.
— Обычно в джунглях днем бывает жарко и душно, а по ночам — прохладно. Куда ни взглянешь, всюду болота, — предупредил он. — На всякий случай захватите с собой резиновые сапоги. И обязательно противомоскитные сетки, иначе пропадем.
— А как вернемся назад? — вдруг спросила я. — Надо же и об этом подумать.
— Обратный путь на поезде, — ответил Лал. — К тому времени вода уйдет и железная дорога начнет работать полным ходом.
— Так бы и сказал, что надо взять деньги на проезд.
— Вот этого и не следует делать, — обиделся он. — Для меня все поезда Индии бесплатны. — А вы — мои гости. Кто же осмелится спросить у гостей железнодорожные билеты? Сами подумайте!
Все же Муса усомнился:
— Как-то нам не с руки ездить бесплатно, тем более по чужой стране.
Лал, ударив себя в грудь, воскликнул:
— Индия и я — одно и то же, понятно?
После этого заявления, конечно, у нас не осталось никакого повода для дальнейших пререканий. Ему лучше знать, как поступить.
Меня мучает совесть
«Трагедия одних оборачивается комедией для других», — частенько говорит мой папа. Мне не совсем понятна эта мысль. Но все же трагедия, как я полагаю, — это горе, а комедия — смех.
Другим в эту минуту, быть может, очень весело, но в моей душе — трагедия. Ведь на рассвете назначен побег.
Мы с братом проводим последние часы во дворце магараджи.
Перед побегом всех беглецов должна мучить совесть. Меня тоже мучает совесть. Ворочаюсь на постели, будто заведенная, сон никак не идет.
Заранее уговорившись с братом, мы очень рано легли спать. И пожалуй, допустили ошибку.
То и дело мама заглядывает в нашу комнату — то она поправит на Мусе одеяло, то подойдет и остановится у моей кровати. Мама прислушивается, как я дышу.
