Юрий Сальников - БУПШ действует!
— Ладно уж. Оставляй эту здесь. — И еще раз улыбнулась, кивнув нам. — Если они так ручаются за ее сохранность.
— Ручаемся, ручаемся! — закричали мы хором, а она засмеялась и ушла, прижав к груди наши книжки.
Рудимчик подлетел к Сашуне и прочитал на красной корочке:
— Шота Руставели.
— «Витязь в тигровой шкуре»? — сразу догадалась Люся, взяла книжку и стала ее перелистывать. — Да, — сказала она. — Очень хорошее издание. У моего папы есть, но без картинок, а здесь — видите! Это храбрый витязь Тариэл. Герой грузинского народа. А это его друзья — Автандил и Фридон.
Маша-Рева и я прилепились с краю и тоже разглядывали. В книжке были напечатаны короткие строчки.
— Стихи, — поморщился Рудимчик.
Я тоже хотел поморщиться: стихи не очень люблю. Но Люся сказала:
— Поэма. Очень интересная. Героическая.
И положила книжку на стол в общую кучу.
Вика застучала ладошкой по своему портфелю:
— Пора открывать абонемент. Маша, займи свое место. — Перед входом в БУПШ уже толпились малыши. — Становитесь в очередь, — приказала им Вика и принялась расставлять их в затылок друг другу.
Сашуня подмигнул мне: «Начальница!» Я махнул рукой и сказал:
— А ловко с твоей матерью вышло — агитнули! — Сашуня засмеялся, его щеки опять надулись, как паруса.
— А давай, — сказал я неожиданно для самого себя, — ты мою книжку возьмешь, а я твою.
— Давай, — согласился Сашуня.
Мы подошли к Маше, и она записала нам по книжке.
Я держал поэму про храброго витязя Тариэла. Она лежала на моей ладони — тяжелая, красивая, дорогая, с золотыми буквами на толстых корочках. И я отвечал за нее перед всеми, потому что мы поручились, что она останется в целости и сохранности. От этого она сделалась словно еще дороже: свою собственную я трепал и перегибал, как хотел, а эту надо очень беречь. Мы ведь сообща дали такое обещание Ангелине Павловне, и она доверила нашему БУПШу…
Борис вернулся!
Нет, все-таки не вовремя начал я писать дневник!
Так много каждый день случается, что просто не успеваешь! Или это пока не было БУПШа, все шло потихонечку, а теперь — попробуй угонись.
Вот уже два раза ходили в кино. Вчера смотрели «Друг мой, Колька». Эту картину я видел и раньше. Но опять здорово переживал, когда на Кольку напали жулики. А еще перед этим были в зоопарке. С малышами. Когда шли назад, одна лупоглазая девчушка пристала ко мне: «Давай я буду птичка, а ты волк. Ешь меня!» Я сделал страшные глаза и раскрыл рот, а она захохотала и завизжала: «Ой, я уже улетела!»
В паре с ней шел озорной пацан. Вдруг он надумал:
— Давай перевернемся. — Повернулся и пошел.
Пришлось его как нужно устанавливать.
Забавная мелюзга!
Но овраженский Гошка признался:
— Без них спокойнее.
Это верно. Зато матери, забирая каждая своего, радуются: «Спасибо, выручили. А то целый день будто руки связаны». Наши девочки, конечно, довольны. Только Вика-Жига опять потребовала:
— Пишите справку, сколько матерей обслужили сегодня.
Она отыскала где-то большой портфель — старый, потертый, с оторванной ручкой, но с двумя застежками и таскает его под мышкой.
— Брось ты эту бухгалтерию, — посоветовала ей Римма, но Вика сделала такие глаза, будто под ее ногами началось землетрясение.
— Что вы! А как мы докажем при отчете, что сделали летом?
Тима засмеялся:
— Ладно! Копи доказательства.
Но, по-моему, зря ей взрослые разрешили. Только все портит. Вчера рыжий Серега хотел тренировать не футболистов, а боксеров. Пришел вечером и сказал-:
— Давайте сегодня заниматься боксом.
Так Вика раскричалась:
— Это не по плану! По плану у вас футбол, вот и не срывайте.
Или с этим Пушкинским переулком.
Два дня мы заваливали его песком. Не весь, конечно, только полквартала — как раз между Овраженской и нашей, Кудряшевской. Так Жигалова тоже сначала не хотела: это, говорит, не наша территория. Я сказал:
— Что ты делишь? Чужая страна за углом, что ли?
И ребята меня поддержали. А я был настойчивый вот почему.
Прихожу три дня назад домой вечером, а мама лежит в постели. И встретила меня ворчанием:
— Долго будешь до поздней ночи шататься?
— Да еще не темно совсем, — сказал я, хотя в комнате уже горело электричество.
Мама сказала:
— Вот ногу сломаешь.
Я засмеялся, а дед накинулся:
— Правильно она говорит. Не видишь — лежит! Оказывается, мама подвернула ногу в Пушкинском переулке.
Там всегда грязь. После дождя лужа разливается на всю улицу. Один раз «Волгу» трактором вытягивали. А когда дождей нет, грязь засыхает, как камень, и торчит острыми кочками. Вот мама и подвернула ногу. Я уже не смеялся. Дед весь вечер ворчал:
— За великого поэта обидно. Назвали его именем, а порядок навести ни у кого руки не доходят. И дело-то пустяковое — впадину засыпать. Три машины песку привезти.
Я помалкивал, но в голове у меня зрел мировой план.
На другой день я, как начальник разведки, внес его на рассмотрение БУПШа.
— А где же ты возьмешь столько песка? — поинтересовалась Вика, когда увидела, что все ребята поддерживают меня.
Ей ответил Сашуня:
— Да вон его сколько хочешь!
Совсем недалеко, в Крыловском переулке, экскаватор накопал огромную кучу. И мы объявили всеобщую мобилизацию. Собрали ведра, корзины и начали таскать песок. К делу привлекли всех, даже Рудимчиковых дружков — они вооружились лопатами и разравнивали. В БУПШе не осталось никого. Тима пошутил:
— Как в гражданскую войну: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».
— А мы на трудовой! — отозвался Назар.
— Фронт так фронт, — согласился Тима и через некоторое время привел нам «подкрепление» — Славку Криворотого с его компанией.
Как уж он уговаривал их, не знаю. Сначала они взялись за ведра, посмеиваясь, а потом начали бегать наперегонки: устроили между собой соревнование. И дело пошло быстрее. А вечером из домов вышли жители и тоже стали нам помогать.
Вика-Жига в первый день бегала с карандашом в руках и все подсчитывала, сколько получается ведер. Потом сбилась со счета и сказала:
— Хватит, кончайте.
— Да ведь не засыпано еще, — ответили ей.
— А сколько можно? — возмутилась она. — Второй день никакой работы по плану. Ну, засыпали немножко — и хватит. Всем видно, что мы делали.
Как будто самое главное — вид делать!
Домой я пришел поздно и такой усталый, каким еще не бывал сроду. Даже когда целый день гонял футбол. Адмирал объяснил, что ноги у нас к футболу привычные, а плечи и руки к ведрам с песком — нет. Вот у носильщиков наоборот. Сашуня чуть не стонал: «Умираю!» Но Тима весело говорил:
— Не волнуйся, от работы еще никто не умирал.
А песок очень тяжелый. Когда я приношу воду, то без отдыха тащу почти полное ведро целый квартал, а тут полведра песка — и то я часто останавливался и махал рукой, как маятником, чтобы прогнать из нее усталость.
Ужинать я не захотел, и мама опять рассердилась:
— Просто невыносимо становится. Посмотри, на кого стал похож. Кожа да кости. Избегался совсем.
Леха подбавил:
— Да, брат, крутишься ты, как шпиндель.
Я ничего не ответил. Пусть сами потом пройдут по Пушкинскому переулку и увидят, что уже никаких кочек, никакой грязи. И не утонет теперь никто, и ногу не подвернет.
Но спал я плохо. Никак не мог приладиться к подушке — то в плечо давила, то в шею. И я вертелся с боку на бок безостановочно, словно заправдашний шпиндель.
А утром не вытерпел и побежал в Пушкинский переулок «осмотреть при дневном свете. И не узнал места, честное слово! Дорога была вся, от тротуара до тротуара, желтая, ровная, притоптанная, ну прямо загляденье! И песка на ней, наверное, не три, а — я даже не знаю сколько! — все десять машин.
Я думал, что буду один такой любопытный, но на другом углу стояла Маша-Рева и тоже смотрела на переулок. Я крикнул ей:
— Что рано встала?
Она ответила:
— На тебя посмотреть. — И вдруг сказала: — А знаешь, Борис приехал.
— Где? — кинулся я к ней.
— Сейчас встретила. Туда шел, — махнула она рукой в сторону БУПШа.
Я побежал.
И еще за целый квартал увидел Бориса, почти у БУПШа. Около него стояла Вика Жигалова. Борис был какой-то совсем другой — непохожий на себя: чисто одетый, аккуратно причесанный.
Вика опять наседала на него. Даже издали было видно, как она трясла своими кудрями и размахивала растопыренными пальцами. Борис вдруг тоже что-то сказал ей — очень коротко, всего одно слово. И пошел. Но не навстречу мне, а еще дальше, к оврагу.
— Борис! — крикнул я. Он оглянулся, но не остановился. Я подскочил к Вике. — Что он сказал тебе?
Она повернулась со злым лицом:
— Что и всегда. Нагрубил, как самый последний хулиган.
