Игорь Минутко - Лето в Жемчужине
— Петр! Скорей сюда!
Под ветошью были спрятаны три приемника «Урал» и связка плащей.
— Я так и думал, — задумчиво сказал Петр Семенович. — На легковой они. Двумя рейсами вывезли. Сюда, в церковь. А отсюда — дальше. Первую партию, видно, сразу успели. А вот эту ночью собирались.
— Ребята спугнули, — сказал дядя Коля.
— Ребята спугнули… — Петр Семенович потер лоб рукой. — Только зачем он сюда пришел? Не сторожить же! Значит, где-то близко была машина! Ребята, машины поблизости не видели? Какой-нибудь легковушки?
— Нет, — сказал Вовка.
— Нет… — повторил Витя.
Вылезли из церкви. Уже был вечер; в небе замигали первые звезды.
— Ищейку вызвать? — спросил дядя Коля.
— Посмотри на небо, — сказал Петр Семенович.
Мальчики тоже посмотрели — с востока надвигалась темная тяжелая туча с фиолетовыми краями; она уже захватила полнеба.
— Сейчас польет, — вздохнул Петр Семенович. — Интересно, проскочили они или нет?
— На всех постах проверяют, — сказал дядя Коля.
— На всех постах… Нет, не такие они дураки. Где-то отсиживаются. Но где? — Петр Семенович опять потер лоб; видно, у него была такая привычка. — Ладно. Давай погрузим вещи и — поехали. Будем думать, что делать дальше. А вам, ребята, спасибо.
«Сказать, что ли: «Служу Советскому Союзу!»? — подумал Витя. Но постеснялся.
Когда подъезжали к деревне, по крыше «газика» застучали первые капли дождя.
А через час уже вся Жемчужина знала о происшедшем. Мама заволновалась:
— Его могли убить! Больше не смей никуда ходить без разрешения.
Витя насупился, а папа сказал:
— Напрасно ты, Лида. Он уже взрослый парень.
Они еще немного поговорили в своей комнате, но о чем, — Витя не слышал. Он лежал на своей раскладушке и заново переживал последние события.
За темными стеклами веранды монотонно шумел дождь.
15. Витя думает о жизни
Несколько дней была неустойчивая погода: то дождь, то солнце. Плыли по небу тяжелые лохматые облака; дул сильный ветер, и Птаха становилась рябой, серой, в лозняке плескалась мелкая волна. Все было мокрым, свежим, а если из-за туч выглядывало солнце, мир сверкал и казался новым.
Витя и Вовка бегали к дедушке Игнату, ремонтировали свою лодку, о которой, конечно, никто не знал; это была тайна мальчиков. Часто Витя приходил домой с темными от дегтя руками, и мама недоумевала:
— Где ты перемазался?
А папа заскучал по своей работе. Он ничего не говорил, но было видно: сидит хмурый, задумчивый. Или начнет что-то чертить на листке бумаги. Однажды сказал, вздохнув:
— Зарежет без меня Савельев второй вариант. Мама привычно возмутилась:
— Ты можешь отдыхать, как все нормальные люди?
Папа, видно, не мог отдыхать, как все нормальные люди, и поэтому промолчал.
Из-за дождя приходилось часто сидеть дома.
Витя открывал дверь террасы и смотрел, как дождевые капли стучат по листьям, и листья вздрагивают, отряхиваются. Все мокрое кругом — деревья, трава, крыши. А от Птахи прилетает легкий звон — это дождь шумит по воде. Сильно пахнет мокрой землей и дымом — он не улетает в небо, а стелется понизу. На лужах надуваются пузыри и тут же лопаются. Надуваются и лопаются. И так без конца. По двору ходят мокрые куры — им, наверно, приятно гулять под теплым дождем.
Вите нравится сидеть на террасе, когда идет дождь, слушать его спокойный шум, и думать обо всем на свете.
Между прочим, Витя под шорох дождя сочинил стих. Вот он:
Небо туманное, дали пустынные.Ветер все дует и дует в трубу.Скучно в такие денечки дождливыеДома сидеть одному.
Ветер, правда, в трубу не очень дует. Это Витя так, для красоты придумал. Стих он послал Зое. Написал ей письмо и в конверт вложил листок со стихом.
В эти дни Витя сдружился с бабушкой Нюрой. Его заинтересовала корова Зорька. Бабушка Нюра разрешала Вите приходить на дойку. И он приходит каждый вечер.
Зорька стоит в сарае, где полутемно, пахнет теплым навозом и сеном, а на шестах, вверху, сидят куры и рыжий голенастый петух; они тихо переговариваются и сердито поглядывают вниз. Зорька большая, черная, с белым пятном на лбу; она спокойно, мерно дышит, бока ее вздымаются она жует жвачку и смотрит на Витю фиолетовыми туманными глазами, в которых отражаются открытая дверь, небо, деревья.
Приходит бабушка Нюра, говорит ласково:
— Сейчас, Зоренька, сейчас, моя ягодка.
И корова в ответ тихо мычит. Вите кажется, что она все понимает. Бабушка Нюра садится на маленькую скамейку, подставляет под вымя ведро и начинает доить.
Цвирк! Цвирк! — стучит молоко в алюминиевые стенки подойника. Молоко пенится, над ним плывет легкий парок, а Зорька переступает с ноги на ногу, иногда смотрит на бабушку Нюру, мычит протяжно, и с ее мягких губ нитями тянется клейкая слюна.
— Звездочка ты моя, — приговаривает бабушка Нюра, — кормилица. Еще немного постой, красавица писаная.
В дневнике Витя сделал такую запись:
«Я об этом никогда не думал раньше. Пил себе молоко из бутылок и все. И не размышлял об этой удивительной тайне природы. Ведь как интересно! Поела корова травы, воды попила и, пожалуйста! — в ее большом организме образуется молоко, собирается в вымя. Это же настоящее чудо! Обязательно достану книгу про коров и все узнаю про их жизнь».
В эти дождливые дни Витя часто видел бабушку Нюру. Постоянно она что-нибудь делает: то в огороде копается, то в саду ветки собирает в кучу или подрезает что-то, то сарай чистит, то возится у печки. Ни разу Витя не видел ее без дела.
Только вечером бабушка Нюра садится на лавку у окна и смотрит на фотографию сыновей — оба они сняты вместе, еще совсем маленькими. Фотография старая, выцветшая, в деревянной рамке. Смотрит на сыновей бабушка Нюра, тихо улыбается, шевелятся ее губы — что-то шепчет. А что — разобрать невозможно.
Сердце Вити наполняется жалостью.
«Неужели все старые люди были молодыми, — смятенно думает он. — Были мальчиками и девочками, как мы. Играли, бегали. И наоборот. Зоя, например, превратится постепенно в старуху? Согнется, высохнет, станет шамкать беззубым ртом? И моя мама… И я? Как страшно…»
Вечером, прислушиваясь к далеким гудкам катера на Птахе, Витя записывает в дневнике:
«10 июня.
Я часто думаю: как мало я еще знаю о людях, которые живут в нашей стране. Пока мы не приехали в Жемчужину, я даже не предполагал, что есть на свете тетя Нина, Вовкина мать, бабушка Нюра. Мне казалось, что все люди похожи на моих родителей и живут, как мы».
Теперь часто приходил к Вите Вовка. Мальчики играли в шашки или тайком обсуждали предстоящее путешествие на лодке.
Однажды с Вовкой пришла длинноногая девочка в коротеньком платье. Она осталась в дверях, застеснялась, опустила голову. Девочка показалась Вите некрасивой: лицо скуластое, глаза будто выгорели на солнце, рот большой, а волосы редкие, гладко причесанные.
— Познакомьтесь, — солидно сказал Вовка. — Моя двоюродная сестра. Тоже в седьмой перешла.
— Катя. — Девочка протянула Вите загорелую руку, посмотрела на него открыто, смело, лукаво. И улыбнулась. И от улыбки лицо ее стало светлым и очень привлекательным. — Мне о тебе Вовка говорил. Правда, что твой Альт умеет все в зубах таскать?
— Правда, — сказал Витя, пожал тонкую Катину руку и вдруг смутился, даже краснеть начал.
«Чего это я?» — с ужасом подумал Витя и, чтобы как-то исправить положение, сказал:
— Давайте в подкидного дурачка играть. Я сейчас. — И Витя, весь красный, выскочил в комнату — за картами.
Там он отдышался, пришел в себя, поправил перед зеркалом свою челку. На террасе хихикнула Катя.
«Надо мной, что ли?» — с тоской подумал Витя.
Играли в подкидного дурачка, и как раз выглянуло солнышко.
— Айда на Птаху! — вскочил Вовка. — Сейчас водичка — как в бане.
Ребята побежали купаться.
Река ослепительно сияла. Над самой водой, пронзительно, радостно попискивая, летали стрижи.
Долго плавали, кувыркались в теплой воде, потом уставшие, тяжело дыша, упали на еще влажный после дождя песок.
Высоко в небе тянул за собой белую паутинку реактивный самолет, похожий на прозрачную букашку.
Катя долго, прищурившись, смотрела на него и сказала мечтательно:
— Хотела б я сейчас на нем оказаться.
— Зачем? — без интереса спросил Вовка.
— Чтобы на Рио-де-Жанейро посмотреть. Есть такой город необычайный. — Катя вздохнула. — Я в книжке прочитала. Витя так и обомлел:
— Катя! Так не увидать с самолета Рио-де-Жанейро! Хоть он и высоко, самолет, а земля-то в миллион раз больше. Не может быть видно. С него, если хочешь знать, и Москву не видно.
Катя всплеснула руками:
— Это с такой высоты! И чтобы Москвы не было видно? Ну и чудак ты, Витя! Все с него видно, с самолета. Вон он куда в поднебесье забрался.
