Владимир Арро - Мой старый дом

— Нашли куда собаку привязывать! Никуда не деться от них!

— А детей зачем оставлять? Кто ж детей без присмотра оставляет?

— А куда ж его деть?

— А собаку куда деть?

— А детей?..

Собаку, детей, детей, собаку…

— А если кирпич с крыши свалится?

— А если собака сорвётся?

— А если дом обвалится?

— А если трах-тара-бах?..

Собака лает, бросается на прохожих, грудняк заливается в коляске, аж покраснел весь, а они спорят. Чего тут спорить? Всё ясно. «Ну, — думаю, — довели вы меня. Ну, спасибо. Сил никаких нет, до чего довели. Это ж разве можно допустить, чтобы так грудняк плакал? Не-ет, это недопустимо. Это просто ни в какие ворота не лезет. Я этого так не оставлю!»

Подошёл я к коляске, взялся за ручку и покатил. Малыш ещё немного повсхлипывал и успокоился. А я качу себе коляску по нашей улице. За спиной собака лает, люди переругиваются. Я потряхиваю коляску легонько, качу её вперёд и напеваю: «Аа-аа-а!.. аа-аа-а!..» Даже сам успокоился. Всю жизнь так шёл бы и напевал. Ну конечно, не с пустой коляской, а чтобы в ней человечек лежал. Если б нужно, я бы и бегом её вёз, только бы он не плакал.

Полевая клубника

«…Аа-аа-а!..» Дорога дождём прибита, все отпечатки на ней видны. Только что проехала лошадь с телегой. А с двух сторон высокие колосья. И васильки. Тут васильки, там васильки. Они как будто бегают с места на место. Только ты его взглядом отпустишь, а он уже вперёд забежал. Даже в глазах от них рябит, до чего их много.

Впереди только небо и под ним — колосья. Дорога на взгорок идёт. Колосья набухли водой, потемнели, склонились к дороге. А в некоторых местах полегли совсем. Теперь уж не встанут. Небо после дождя ещё неспокойное, всё переволновалось, разлохматилось. Облака сползают в одну сторону — видно, что-то ещё замышляют.

А ел ли ты полевую клубнику? Ягодка такая, не слыхал? Бледно-рубиновая. На ней мутная поволока, туманчик такой, дымка, ну, понимаешь? Она мелкая ягода, но жуть как ароматная. Она сверху сочная, а дальше мясистая. Она от соцветий плохо отрывается. Оторвёшь, а на соцветии обязательно останется розово-молочная мякоть. Тут где-то она есть, там в поле проплешинка такая, ну, камни, берёзы. И вот там она у меня и есть. Для тебя припасена. Правда, немного.

А ты посмотри, как высоко забрались жаворонки! Значит, дождя больше не будет. Нам он и не нужен, дождь.

А хочешь, поедем к лесу, на край поля. Там, как войдёшь, сразу направо — малиновый куст. Только тебе самому рвать нельзя будет, это я сразу предупреждаю. Малина ягода такая: чуть недогляди — а там червяк. Внутри, в красной пещерке. А зачем тебе червяков, ещё не хватало. Я каждую ягодку просмотрю — и тогда ты её получишь. И можешь сколько угодно совать в рот.

Если заехать подальше в лес, то я знаю, где растёт красная смородина. Мне батя показывал. Мелкая, блестящая, как бусины. Знаю, знаю, тебе бы она понравилась, но у неё, понимаешь ли, косточки крупные, как бы тебе не повредило. И рот от неё вяжет — от кислоты всего передёргивает.

Ну, про черёмуху я уж не говорю. Её — полный лес. Но черёмухи я тебе не предлагаю. Она на любителя. Вот я, например, любитель. Я люблю, а мама не любит. Батя — тот весь в меня, как найдёт черёмуху, так и загребает её своими ручищами. Наестся до того, что у него рот на сторону воротит, да ещё с собой наберёт — испеки, видишь ли, ему пирог с черёмухой. В общем, дело вкуса.

Погоди, вот ты смеёшься, а слёзки зачем?..

А что я такого сделал?

…Остановился я, чтобы утереть ему влагу, а он, видишь ли, руки ко мне тянет. Чтобы я его взял. Ишь догадался! Посидеть на руках захотелось. Во все стороны позыркать. Да, да. Любопытство разобрало. Скука замучила. Ну конечно. Одиночество заело. Ишь ты какой.

Он мне улыбнулся, я ему улыбнулся. Я ему пальцем погрозил, а он мне всей пятернёй замахал. Сообразительный! И тянет, и тянет лапки свои, коротышки. И вдруг как сморщится! Скорей, значит, скорей! Почему не берёшь, тянешь резину, сейчас как зареву! Эх-эх, а ты с характером. Да ты просто молодчина! Мы с тобой поладим.

Только я приготовился его на руки взять, как вижу — бегут. Почему-то люди бегут. Почтой стороне бегут и по этой. А те, кто не бежит, те останавливаются и смотрят на тех, которые бегут.

— Украли, — кричат, — украли!

— Чего украли?

«Ну, — думаю, — час от часу не легче, чего-то теперь украли. У нас такого ещё не было».

— Ребёнка украли!

— Кто, цыгане?

— Да какие цыгане! Вот он, вот!..

Закрутилось всё, завертелось, только что мы были вдвоём, а тут толпа, водоворот, человековерчение!..

— Ах, несчастье какое!

— Ах, счастье какое!

Ничего не поймёшь, что хотят сказать. Галдят кругом, за руки меня хватают… Да зачем за руки-то!.. Каждый будет хватать…

— Да ты что ж это наделал?

— Да разве так можно?

«Как? Ну как нельзя-то?»

— Да зачем он тебе, зачем?

— Поиграл бы и бросил!..

«Кого бросил? Кого бы я бросил? Ничего не понять».

Кто-то схватил ребёнка. А, это мать. В одной руке щука, хвостом чуть до панели не достаёт. Мать плачет, слёзы текут рекой, прижимает его к себе, целует, а он доволен, что взяли наконец на руки.

«Вот видишь, как всё хорошо кончилось!»

— Да ты кто такой?

— Кто, я?

— Да, ты! Чего смотришь? Ты что, ненормальный?

— Я? Нормальный, — отвечаю. — А что?

— Нет, вы слышите, он и в самом деле ненормальный!

— Оставьте его в покое! — кричат из толпы. — Он не виноват. Виновата собака.

— Какая собака?

— Чёрная.

— При чём тут собака? Собака какая-то. Граждане, была собака?

Орут, глазами сверкают, руками и щуками размахивают.

— Где?

— Там! Она была привязана!

— Кто?

— Мать!

— Да помолчите вы! Кто привязал?

— А я говорю — мать виновата!

— Лаять стала!

— Да не мешайте вы своими дурацкими репликами!

— Кто ж детей без присмотра оставляет?

Как без присмотра? А я что, за ним не присмотрел?

В соседнем доме уже окна начали открывать. Машины притормаживают, народ с той стороны улицы, нарушая правила, перебегает.

«Вот что мы с тобой наделали!»

А кругом крик стоит.

— Он виноват!

— Он не виноват!

— Кто, я, что ли? А что я такого сделал? Я бы до угла и обратно.

— Ну, и куда б ты его потом дел? Нет, интересно, куда?

Я говорю:

— А в чём дело? В магазин «Мясо — рыба».

— Куда-куда? Да он и в самом деле чокнутый!..

— Эй, поаккуратней! Он правильно говорит: в магазин «Мясо — рыба».

— Ну и вы какую-то чепуху мелете.

— Придержите язык.

— Сами придержите.

— Кто, вот этот? Я его знаю, — сказали в толпе.

«Дядя в шляпе. Здрасте, дядя».

— Он телефон-автомат сломал.

— Когда?

— Давеча.

— Вот видите?

— Кто, я? — кричу. — Да вы сами по нему изо всех сил колотили!

— Заткнись, грубиян. Вместо того чтоб признаться, ты ещё и грубишь. Был бы я твоим отцом, я бы тебя просто выпорол.

«Много вы понимаете, дядя!»

— Ребёнка украл, автомат сломал — да за такие вещи знаете что полагается?

— Вы поаккуратней, он сам ещё ребёнок!

— Хорош ребёнок. Что за фантазии!..

Малыша тем временем положили в коляску, что-то там поправили, подоткнули и повезли. Щука всё по земле волочилась, оставляя мокрый след.

«Так я и не угостил тебя полевой клубникой. Может, никто и не догадается. Ну, прощай».

Освобождение

Многие стали расходиться, но я всё ещё стоял в кольце, и люди вокруг меня спорили.

— Согласитесь, что поступок необъяснимый.

— Ах, оставьте его!

— Ах, бросьте!

Но тут раздался знакомый голос с придыханием:

— Чего к мальчишке привязались, подите все по домам.

— А вы кто такая?

— А я его ростила. Он ничего худого не сделает. Пойдём, Саня. Чего есть, то и говорю. Да! А ты на себя погляди! Воротила! У самого нос красный! Нашёл кого обидеть. Иди свою жену обижай. А нечего младенцев разбрасывать. А то нарожают и разбрасывают. Вот и говори! Ты сам роди, потом и говори. За одним поглядеть не могут. У меня двое инженерами работают да один в армии служит. Саня, пойдём, я тебе конфет куплю. И бубликов куплю. А ты их не слушай.

Я говорю:

— Тёть Сима, я его только прокатил.

— Ага, — говорит тётя Сима, — я знаю.

Я говорю:

— Там собака лаяла, чёрная такая собачина, клыкастая!

— Ну конечно, — говорит тётя Сима. — Собака лает, а ветер носит.

— А он как заревёт!

— Кто?

— Ну, про кого мы говорим.

— Да бог ведает. А письма-то всё нет?

Я говорю:

— Письмо будет!

— Ага, — говорит тётя Сима.

— Не сегодня, так завтра!

— Ага, — говорит тётя Сима. — Оно уже идёт. Везут его в почтовом вагоне за семью печатями.