Елизавета Кондрашова - Дети Солнцевых
— О, нет! Я слушаю; ты говорила, что в старшем классе…
— Да, — заговорила Надя очень быстро, — они еще в кофейном [48] кровью подписали клятву, и их дружбе до сих пор все удивляются. А Торина и Энгель! Это тоже настоящие друзья. Торина выжгла себе имя Энгель на руке, а Энгель…
— Как выжгла? Зачем? — перебила Катя свою подругу.
— Я сама не видела, конечно, как она это делала. Меня даже тогда еще и не было здесь, но говорят, что она как-то раскаляла стальную булавку и накалывала ею кожу, потом чем-то крепко терла. Вышло прекрасно, и такие красивые буквы! Это уж я сама видела.
— Зачем же это она делала? — повторила с удивлением Катя.
— Как зачем? Из любви!
— И вы тоже это делаете?
— Вы? Отчего ты мне говоришь «вы»? — спросила Надя обиженным тоном. — Это делают только истинные друзья, — пояснила она, сделав ударение на слове «истинные».
Катя молча, будто извиняясь, протянула ей руку. Надя крепко пожала ее и продолжала свой рассказ, но, не окончив его, она нагнулась над Катей и прислушалась.
— Уснула, — прошептала она, улыбнувшись, — да и поздно уже.
Она перекрестилась, завернулась в одеяло и тоже скоро задремала.
Свечка догорела. Фитиль с треском погас в воде. Все в комнате спали, только Катя не могла успокоиться. Она лежала с закрытыми глазами, и невеселые мысли опять теснились в ее голове и не давали покоя. Под утро она уснула тем неприятным, тяжелым сном, который не освежает и не бодрит, после которого просыпаешься еще более утомленным, разбитым.
Ей снилось, что она куда-то очень торопится. Мадемуазель Милькеева идет впереди такими большими шагами, что ей, как она ни бежит, не удается ее догнать, и, к ее ужасу, расстояние между ней и мадемуазель Милькеевой растет с каждым шагом. Вдруг мадемуазель Милькеева пропадает, а Катя остается одна и в таком тесном месте, что едва может пошевелиться, хочет крикнуть и не может. Она собирает все свои силы, вылезает… из ящика какого-то большого комода красного дерева с медными бляхами. Вылезает — и попадает в другой такой же ящик, только еще теснее. Она бьется, высвобождается и попадает опять в ящик. Все эти ящики задвинуты друг в друга и один теснее другого, она задыхается, не может издать ни малейшего звука, в ужасе делает сверхъестественное усилие и вылезает… Просторно, холодно… Она хочет осмотреться, где она, но яркий свет ослепляет ее и заставляет закрыть глаза. Ничего не видя, она слышит какой-то сильный шум: не то волны бьются о гранитный берег при свисте и завывании ветра, не то дворники скребут лопатами снег с тротуаров. Она открывает глаза: большая комната; на полу, по стенам, на карнизе под потолком бесчисленное множество девочек: больших, маленьких и крошечных в разноцветных камлотовых [49] платьях и белых передниках. Все они усердно грызут стену широкими, как лопаты, большими зубами…
— Катя, Катя, проснись, что с тобой? — говорит Надя Вязнина, дергая одеяло своего нового друга. — Вот заспалась-то!..
Глава V
Варин враг
Марина Федоровна Милькеева привела Варю к двери маленького класса и, не переступая порога, заглянула в комнату. Дети сидели смирно, поодиночке и группами. Они готовили уроки на следующий день. Одни писали, другие перелистывали лежавшие перед ними книги или сосредоточенно перечитывали тетради. У отдельного стола, за которым сидела пепиньерка, стояли две девочки со своими книжками, третьей пепиньерка отмечала что-то карандашом в книге.
— Mademoiselle, je vous ramène la petite. Elle a ètè bien sage [50], — сказала Марина Федоровна.
Пепиньерка медленно встала со своего места и, не торопясь, пошла навстречу говорившей.
Марина Федоровна взяла Варю за плечи и, пропустив ее вперед, нагнулась к ней:
— Ты будешь послушной девочкой? Да?
Варя сделала утвердительный знак головой.
— Смотри же: не плакать, не кричать. А то тебя накажут, и никто тебя любить не будет.
Варя повернула голову и молча прикоснулась губами к пальцам руки, лежавшей на ее плече, но с места не двинулась.
— Иди же, иди, душа моя, и старайся не забыть, что ты обещала быть умницей.
Варя сделала несколько шагов вперед и обернулась. Мадемуазель Милькеевой за ней уже не было.
Все девочки, сидевшие в классе, смотрели на нее и перешептывались.
— Пожалуйте! — сказала ей с насмешкой пепиньерка. — Пожалуйте! Давно пора!
И взяв девочку за руку, она, не прибавив более ни слова, провела ее через весь класс и, ставя у доски, громко произнесла:
— Ты будешь стоять здесь, не двигаясь, до ужина, а вздумаешь реветь по-давешнему — увидишь, что тебе будет!
«Какая она злая!» — подумала Варя, хотя и не поняла, что это было наказание. Она осталась у доски и некоторое время стояла совершенно спокойно, с любопытством разглядывая новую для нее картину. Ее занимало то, что девочки у стола постоянно сменялись. Они молча подавали тетради, терпеливо выжидали некоторое время и, приняв обратно тетрадь, молча возвращались на свои места. Некоторые, однако, пробовали высказывать неудовольствие или порывались объяснить что-то, но громкий окрик пепиньерки: «Silence! À votre place! [51]» мгновенно успокаивал маленьких протестанток, и они, как и прочие, нахмурясь или ворча, неслышно занимали свои места.
Варя стояла смирно, наконец устала, и ей надоело стоять. Она осмотрелась по сторонам: нет ли где-нибудь свободного стула поблизости. Стула не нашлось, но зато на полочке под доской оказалось несколько кусков мела. Она тотчас же выбрала один из них и стала старательно выводить буквы.
Девочки, сидевшие в классе, скоро заметили проделку, как они думали, новенькой, удивились ее храбрости и стали перешептываться, смеяться, но так, чтобы пепиньерка не видела. Варя исписала весь низ доски, насколько могла достать ее маленькая рука и, чтобы написать еще ряд букв повыше, она приподнялась на цыпочки, налегла корпусом на доску, доска с шумом двинулась.
— Ой! — вскрикнула Варя.
Пепиньерка оглянулась. Варя подняла на нее свое покрасневшее от испуга лицо и весело сказала:
— Это ничего, я только испугалась.
— Insolente créature [52]! — крикнула пепиньерка и, почти подбежав к девочке, схватила ее за руку и потащила назад к самовольно оставленному ею месту у доски.
Варя не противилась. Она обомлела и впилась испуганными глазами в лицо рассерженной девушки. Нет сомнения, что через мгновение она разразилась бы плачем, но, на ее счастье, в класс вошла мадам Адлер, которая стояла на пороге комнаты уже за минуту до начала описанной сцены.
— Что это? — произнесла мадам Адлер, подходя к доске. — Que fait cette petite ici? [53] — спросила она строго, глядя на пепиньерку.
— Elle est punie par ordre de madame Якунин [54].
— Punie pour? [55]
— Pour sa désobéissance et sa méchanceté [56], — ответила, конфузясь, молодая девушка.
— Elle y est restée assez longtemps. Ma chére, vous la laisserez prendre sa place [57] — сказала инспектриса внушительно.
Заметив, что Варя старается поймать ее взгляд, чтобы сказать что-то, она отвернулась и, подозвав одну из маленьких воспитанниц, стала громко о чем-то ее спрашивать. Все дети стояли смирно перед своими пюпитрами, и, когда инспектриса, направляясь к выходу, поравнялась со скамейками, они разом присели.
— Неровно, дети, неровно! — сказала она им по-французски. — Поклонитесь еще раз. Плавнее! Сколько раз надо вам повторять: плавнее! Кто в паре с новенькой? — спросила она потом.
— Она сегодня со мной, — ответила, волнуясь и подбирая слова, Нюта, только начинавшая говорить по-французски. — Но она так мала ростом, что ее поставят впереди.
— Ты останешься с ней в паре, мой друг, до тех пор, пока она немного не привыкнет к незнакомой ей обстановке и к нашим порядкам, — сказала мадам Адлер ласково. — Она меньше всех в классе, и мы не позволим ее обижать. Солнцева, поди сюда, — продолжала она, обернувшись к доске.
Варю никогда никто еще так не называл, и потому она, хотя и слышала, что инспектриса позвала Солнцеву, но, не принимая этого на свой счет, продолжала стоять и внимательно следить за каждым движением мадам Адлер.
— Approchez, petite! [58] — сказала мадам Адлер ласково.
Варя не заставила ее повторить приглашение и, не взглянув на пепиньерку, поторопилась подойти, хотя уже далеко не так доверчиво и развязно, как сделала бы это в другое время.
Мадам Адлер положила свою руку на голову девочки и, проводя взад и вперед по ее коротко остриженным волосам, спросила:
— Ты где сидела? На какой скамейке?
— Прежде вот возле этой Верочки, — Варя кивнула головой на свою бывшую соседку, — а теперь эта большая девочка велела мне там стоять.
Она повернула голову к доске.
