Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)
— Эге! За вами!
Сергей Николаевич бросился к воротам.
Машина была легковая. Шофер, открыв дверь, окликнул:
— Кто тут будет товарищ учитель?
На ходу застегивая френч, выскочил Мирон Дмитриевич. Сергей Николаевич крепко пожал ему руку:
— Спасибо, Мирон Дмитриевич!
— Добрый ты хлопец, а горячий, — с улыбкой сказал ему директор.
Они обнялись.
Хлопцы окружили шофера:
— Ну, яки там новости?
Шофер был хмурый, невыспавшийся.
— Погано. Сильно напирает фашист, — хрипло сказал он.
Люди, встревоженные его сообщением, ближе придвинулись к машине.
Сергей Николаевич тронул шофера за плечо:
— Поехали, поехали, товарищ! К большому лесу. По шоссе.
Машина загудела, попятилась назад и, вырвавшись на лесную дорогу, помчалась, мягко подпрыгивая на ухабах.
Глава 16
СНОВА В ПОХОД
Мазин вытер губы и повторил:
— Война!
Ребята, тесно сдвинувшись вокруг, молча и тревожно смотрели то на него, то на Митю. Митя, ошеломленный неожиданным известием, старался сохранить спокойствие; он неестественно улыбнулся, пожал плечами.
Мазин, прерываемый взволнованным Петькой, начал рассказывать:
— Мы вышли на шоссе, а тут — скот гонят, люди идут…
— Неожиданное нападение! — перебивая его, кричал Петька.
Ребята забрасывали их вопросами:
— А что говорят? Где сражение? Зачем скот гонят?
Девочки прижимались друг к дружке, смотрели широко открытыми глазами на Митю:
— Что же это, Митя? Война? Настоящая война?
Митя поднял руку. Он чувствовал, что надо успокоить ребят, что-то сказать им, но про себя он уже спешно решал вопрос, что делать: ждать учителя или двигаться к нему навстречу?
— Ребята! Война, конечно, является неожиданностью не только для нас, но и для всей нашей страны — Митя остановился, посмотрел на серьезные лица ребят. — Но у нас, у советских людей, у коммунистов, комсомольцев и пионеров, есть такое отличительное свойство: перестраиваться на ходу. Мы не теряемся ни при каких обстоятельствах. А потому наше дело: спокойно, стойко, как подобает пионерам, принять это известие и срочно перестроиться на военный лад… Трубачев, ты остаешься командиром отряда!.. — Митя посмотрел на мирную полянку, на дымящуюся на костре картошку. — Сей — час лагерь снимется с места и походным порядком выйдет на шоссе. Вареную картошку разделить — съедим на ходу. Консервы, мешки с мукой, лишнюю посуду и лишние тяжести сложить в яму и замаскировать. Уладится дело — заберем. Каждый идет налегке — понятно?
— Понятно! — серьезно ответили ребята.
Митя взглянул на часы:
— Полчаса на сборы.
На поляне закипела работа.
Снимали и связывали палатки, складывали в незаконченную землянку консервы, чугунки, удочки. Мазин и Русаков занимались маскировкой. Они искусно выложили дерном и забросали валежником яму. Синицына с Зориной раздавали горячую картошку. Кто-то из ребят потребовал соли. Синицына возмутилась:
— Какая соль еще? Война, а он "соли"!
Трубачев о чем-то советовался с Одинцовым. Через полчаса все было готово. Стоя посередине полянки с легкой ношей за спиной, ребята с сожалением поглядывали на изумрудную зелень, на затухший костер, на черные ямки в том месте, где так уютно стояли их палатки. Было странно, что они должны уходить отсюда потому, что на их землю пришел враг. Было непонятно и тревожно слово "война", знакомое ребятам только по книгам и рассказам.
— Нам не страшно… Нам только самую чуточку страшно, — сознавались шепотком девочки.
Ребята были настроены воинственно. У них появились толстые палки с острыми концами. Два кухонных ножа бесследно исчезли под чьими-то куртками.
— Готово? — спросил Митя.
— Готово!
— "Если завтра война, если враг нападет…" — решительно запел Трубачев.
— "Если темная сила нагрянет…" — звонко подхватили голоса ребят.
Они шли, крепко ступая по земле, презирая колючки и крапиву, ломая на своем пути сухие ветки. Шли с песней, как идут бойцы.
Когда первый боевой пыл улегся, стали решать, как быть, если Сергей Николаевич запоздает. Посыпались и другие вопросы. Ребята забеспокоились о родителях — что они думают? Мамы уже, верно, плачут. Надо послать телеграмму, успокоить их. И вообще, что будет дальше? И как это так все неожиданно случилось?
Над головой сквозь темную зелень розовело небо, трава была еще мокрая, но в воздухе уже не чувствовалось ночной свежести.
— А вдруг мы этих самых фашистов встретим? — тревожно оглядываясь, спросила Надя Глушкова.
— Встретим — так будем драться! — крикнул Трубачев, с силой сбивая палкой молодые кусты.
— Трубачев, отставить! — прикрикнул Митя. — Во-первых, мы их не встретим, во-вторых, таких вояк никому не нужно, а в-третьих, наша прямая обязанность — возможно скорей убраться восвояси, чтобы не затруднить собой взрослых.
— Как — восвояси? Сейчас же? Домой? — разочарованно протянули ребята.
— Да над нами все смеяться будут — скажут, что мы струсили.
— Тут война, а мы "восвояси"! — возмущался Одинцов.
— Ну, а куда же нам? Конечно, по домам надо, — рассудительно сказал Саша.
— Конечно. В школу надо… — задумчиво поддержал его Сева.
Трубачев был недоволен:
— Что мы, маленькие, что ли? В гражданскую войну и не такие, как мы, воевали!
— Я никуда не поеду! — решительно заявил Мазин.
— Я тоже! — крикнул Русаков.
Митя рассердился:
— Кто это смеет рассуждать, поедет он или не поедет! Как старшие решат, так и будет. (А старшие — то есть он, Митя, и Сергей Николаевич, — без всякого сомнения, посадят всех в вагон и вывезут. А потом Сергей Николаевич пойдет на фронт, а может быть, и он, Митя.) И прекратить лишние разговоры! Давайте лучше слушать, не горнит ли Сергей Николаевич.
Но горна не было слышно. Митя с каждым шагом испытывал все большее беспокойство. Что, если Сергей Николаевич не встретит их и потом будет искать в лесу? Поляна еще хранит следы пребывания лагеря. Учитель, наткнувшись на нее, вероятно, поймет, что Митя увел ребят в село. Но что будет, если, не услышав ответа на горн, учитель двинется в глубь леса и, разыскивая отряд, напрасно потеряет время? Надо было бы как-нибудь дать знать, куда снялся лагерь…
Митя подозвал Трубачева.
— Мы с тобой, брат, маху дали, — тихо сказал он.
— А что? — встрепенулся Трубачев.
— Да надо было Сергею Николаевичу какой-нибудь знак на поляне оставить, что мы ушли в село.
— Знак? Я оставил! Мы с Одинцовым письмо в клеенку завернули и над костром к железке привязали, — сообщил Васек.
Митя просветлел:
— Ну, тогда все в порядке! Если и разойдемся, то он нас догонит.
Шли долго. Дорога казалась очень длинной и незнакомой. Несколько раз останавливались, прислушивались и хором кричали:
— Сергей Николаевич! Ау!
Но в лесу не было слышно ни одного человеческого голоса. Мазин и Русаков то и дело забегали вперед — проверять свои дорожные знаки.
— До шоссе осталось два километра! — сообщили они.
Ребята заспешили.
До них доносились какие-то смешанные звуки: неясный равномерный шум, стук колес, гудки машин. Митя сквозь деревья увидел красноармейцев. Они шли и шли ровным, широким шагом. Кое-где двигались за ними орудия, ехали грузовики, торчали вверх черные стволы винтовок. Ребята замерли.
— Красная Армия пошла на врага! — торжественно сказала Валя Степанова.
— Бойцы! Бойцы!
Ребята врассыпную бросились к шоссе. Митя перепрыгнул через глубокий ров, отделявший его от дороги, и остановился, с волнением вглядываясь в суровые лица шагавших бойцов. Увидев пионеров, некоторые из них поворачивали серые от пыли лица и улыбались. Ребята радостно ловили эти улыбки.
Сева Малютин, подняв вверх худенькую руку, махал и махал ею в воздухе. Петька схватил Мазина за плечо.
— Пойдем за ними! — возбужденно зашептал он.
Мазин нагнул голову, раздумывая:
— Сейчас нельзя, не по-товарищески.
Трубачев, Булгаков и Одинцов стояли на пригорке, освещенные лучами солнца. В немом восхищении они отдавали салют идущим в бой красноармейцам… И вдруг за сплошной движущейся массой, откуда-то с другой стороны шоссе, раздался призывный звук горна.
— Сергей Николаевич!!!
Митя схватил за плечо Белкина:
— Давай! Давай!
Тра-та-та-та! — изо всех сил забарабанил Белкин.
Глава 17
ПЕРВАЯ РАЗЛУКА
Учитель с горном в руках стоял по ту сторону шоссе. Он видел взволнованные лица ребят, видел Митю. Тягостное беспокойство, которое он испытывал в последние часы, сменилось в нем горячей нежностью. Он махал ребятам шляпой, время от времени подносил к губам горн и, раздувая щеки, горнил еще и еще, извещая их о том, что он здесь.
