Николай Шундик - На Севере дальнем

— Я сам думаю об этом. Башка трещит, а ничего не при­думаю,— признался Кэукай. — Он нам своей трубкой весь ум отшиб...

— А в яранге этой, верно, очень темно, работать труд­но?— обратился Петя по-чукотски к Кэргылю.

Старик оторвался от своего занятия, проницательно по­смотрел на Петю. В глазах его промелькнуло что-то лукавое.

— А ты, Петя, уже совсем хорошо на нашем языке гово­ришь,— ласково, но с оттенком иронии промолвил Кэргыль.

Петя ущипнул Кэукая за ногу, что должно было означать: смотри, мол, как я удачно начал!

— Так вот, я говорю — темно, совсем темно в яранге тво­ей, — откашлявшись, снова повторил Петя.

— Да, да. Ты говоришь, что темно в яранге моей, — тем же тоном отозвался Кэргыль. — А дальше ты так скажешь: в яранге темно, зато в доме очень светло. Окна большие, солн­ца много, места много — переходи, старик Кэргыль, в дом! Так, что ли, а?

Петя смутился, глянул на Кэукая, как бы говоря: «Ничего не понимаю! Не то Кэргыль добрый сейчас, не то, наоборот, злой...»

— А ты что скажешь? — обратился старик к Кэукаю.

— Да я что, я не знаю... — замялся Кэукай, на всякий слу­чай оглядываясь, чтобы посмотреть, не слишком ли близко возле Кэргыля лежит его палка. — Если правду говорить, де­душка, то выходит так, как ты сказал: в доме светло, окна большие, солнца много. Там хорошо тебе работать было бы, а то в темноте глазам твоим плохо.

— Ну что ж, за то, что о глазах моих заботитесь, спаси­бо,— уже ласково, без всякой усмешки, промолвил Кэргыль и глубоко вздохнул.

Старик долго сидел неподвижно. Лицо его постепенно ста­новилось суровым, задумчивым.

— Что-то еще сказать ему надо, — шепнул Пете Кэукай.

Кэргыль вздрогнул, словно очнувшись от забытья, и про­молвил с глубокой грустью:

— Жалею я, что не в ваше время родился. Годы у меня большие-большие, как вода в реке в осенние дожди. Умирать пора, а не жизнь начинать заново... Спасибо, мальчики, вам! Приходите ко мне еще. Только о доме никогда не говорите больше. Слышите?

Кэукай и Петя молча потупились.

— Ну, вот и всё. А теперь идите. Я один посидеть хочу. Я один люблю сидеть, когда в мою седую голову печальные мысли вселяются.

Петя и Кэукай вышли из яранги Кэргыля невеселые. Им стало очень жалко старика и от этого еще сильнее захо­телось помочь ему, сделать для него что-нибудь особенно приятное.

— Послушай, Кэукай, что я придумал! — вдруг остано­вился Петя. — Ты помнишь, Кэргыль все на глаза свои жа­ловался: он плохо видит, и работать ему трудно.

— Ну, помню...

— Давай исправим ему глаза!

— Что ты болтаешь! Разве глаза — пуговицы, которые пе­ском отчистить можно? — нахмурился Кэукай.

— Очки! Понимаешь, очки Кэргылю достать надо! — выпа­лил Петя.

— Ай, как хорошо ты придумал! — искренне восхитился Кэукай. — А где их достать, эти очки?

—  Побежали к доктору! Я знаю, это доктор очки людям прописывает.

Нахлобучив как следует на голову свой легкий малахай, чтобы он не слетел во время бега, Кэукай сорвался с места. Петя побежал за ним. Через несколько минут они уже стояли у двери Сониного дома и, прежде чем постучать, пытались хотя бы немножко отдышаться.

Степана Ивановича дома не оказалось. Мальчики уже хотели было уйти, как дверь в соседнюю комнату открылась, и на пороге они увидели Соню. В пушистом лыжном костюмчике красного цвета она показалась сегодня друзьям старше, чем обычно.

— Вот как хорошо, что пришли! — радушно сказала девоч­ка. — Проходите сюда, не стесняйтесь, будьте как дома,— приглашала она, подражая маме.

Петя и Кэукай приняли приглашение.

К своему изумлению, в комнате Сони, кроме неразлучной ее подруги Каали, друзья увидели Эттая. Но главное было не в этом: Эттай сидел на полу и, как самая настоящая девчонка, нграл в куклы. Видимо, он настолько был поглощен этим за­нятием, что не сразу заметил появление Пети и Кэукая.

—  Ты посмотри, посмотри, что он делает! — воскликнул Петя, указывая на Эттая.

Эттай вздрогнул и быстро оглянулся. Необычайно смущен­ное лицо его стало пунцовым; казалось, он готов был прова­литься сквозь землю.

— Мы с ног сбились, дела разные выполняем, а он тут с девчон... с девочками в куклы играет! — продолжал Петя.

Кэукай молчал, но, казалось, всем своим видом говорил: «Хорош, хорош, нечего сказать!»

Соня недоуменно поглядывала то на Эттая, то на своих новых гостей.

—  Зачем вы Эттая обижаете? — наконец вмешалась она.

Но Кэукай не унимался.

—  Он и заметку, наверное, не написал еще, куклами за­игрался, а сегодня нам выпускать стенную газету. Забыл про заметку — так, что ли, говорю? — спросил Кэукай.

Потупив глаза, Эттай молчал.

—  Это она все наделала: затащила меня сюда, — наконец буркнул он, указывая на сестренку. — А тут кукла, у кото­рой глаза сами открываются и закрываются... Вот я и хотел понять, почему так получается: может, машина какая сидит в ее голове?

—  Глаза сами открываются и закрываются? — изумился Кэукай.

Не медля ни минуты, он бросился к Эттаю, встал на ко­лени.

— Вот посмотри! — обрадовался Эттай. — Положишь ее — глаза закрываются; поднимешь — открываются.

Постояв в нерешительности, подсел к друзьям и Петя, хо­тя такие куклы были ему не в диковинку.

Соня была счастлива. Она поманила пальчиком Каалю, по­просила ее помочь вытащить из-под стола ящик с игрушками.

— А у меня вот еще что есть! —торжествующе сказала она и опрокинула ящик.

Самые разные игрушки рассыпались по полу. У мальчи­ков разгорелись глаза. Они бросились к игрушкам, хватали то автомобиль, то пушку, то заводную лодку.

— А юла, юла какая! — возвестил Петя и вдруг с ожесто­чением начал ее крутить.

Опомнились друзья не скоро.

— Это как же так получается? — удивился Петя. — По­шли по важному делу — и вдруг с девчонками да Эттаем за­игрались!

Кэукай решительно поднялся с пола и только тут заметил чучело утки. Чучело стояло у Сони на столике.

— Ай, какое красивое! — восхитился Кэукай.

— Это мне Тынэт подарил, — важно заметила Соня. — Он очень хороший, Тынэт! Он сказал, что мы с ним большие друзья. А потом, у него белые-белые зубы...

— При чем здесь зубы? — спросил Петя, хотя, собственно, возражать Соне ему не хотелось. — А чучело действительно хорошее. И когда только Тынэт успевает все это делать?.. Пойдем, Кэукай, в больницу к доктору, у нас же с тобой важ­ное дело.

— А я с вами пойду? — Эттай заранее нахмурился, буду­чи уверенным, что получит отказ.

— Ну-ну, пойдем, — снизошел Кэукай.

Эттай весело дернул сестренку за косу и поспешил за своими друзьями.

— А вот как машина та устроена, которая сама ездит, я еще потом посмотрю, — обратился он к Соне, останавливаясь на пороге.

Мгновенно поколебавшись, Эттай быстро вернулся и, на­супившись, повертел машину в руках.

— А ты возьми и посмотри дома, — предложила Соня.

Эттай не верил своим ушам.

— Возьми, возьми! — настаивала Соня.

Эттай сунул машину в карман и, споткнувшись на пороге, выбежал на улицу.

— Вот смотрите, какую машину мне Соня дала! — кричал он, снова извлекая игрушку из кармана.

— Ну, теперь ты и спать будешь с этой машиной. — Кэу­кай осмотрел игрушку: он хорошо знал страсть Эттая к тех­нике.

Эттай был влюблен в математику и, так же как и его отец, колхозный моторист Рочгин, в машины. В противоположность своему другу, стремительному, подвижному Кэукаю, всегда чистенькому и аккуратному, Эттай был неповоротлив, комич­но неуклюж, часто ходил вымазанный машинным маслом. По­этому тетради его были всегда в самом плачевном состоянии.

— Как же нам теперь быть? — однажды спросила у него Нина Ивановна. — Задачи и примеры ты решил без единой ошибки, но тетрадь так грязна, что ее просто неприятно взять в руки.

— А вы скажите, какую отметку поставить надо, я сам поставлю. Это неважно, что немножко хуже, чем у вас, полу­чится, — простодушно ответил Эттай, искренне полагая, что нашел замечательный выход из трудного положения.

— Нет, попробуем сделать по-другому, — погасив улыбку, возразила Нина Ивановна. — Сейчас же пойди к школьному умывальнику и как следует вымой руки. А потом возьмешь эту новую тетрадь и аккуратно — слышишь, аккуратно! — пе­репишешь решенные тобой вчера задачи и примеры. Если у те­бя получится чистенько, я поставлю пять.

— Ну что ж, один раз это сделать нетрудно!

— Да, один раз это сделать нетрудно, — согласилась учи­тельница,— но каждый раз переписывать будет трудновато. Поэтому с сегодняшнего дня ты всегда будешь мыть руки пе­ред тем, как садиться за тетради, и все делать сразу начисто.

Эттай озадаченно почесал затылок и направился мыть ру­ки. Но тут же, на перемене, забежав в колхозный склад, где отец его ремонтировал мотор вельбота, снова вымазался в масле; к тому же на руках его появились ссадины.