Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...

Но больше всего поразила Азата вышитая дорожка, которую можно увидеть в любом доме. А на большом винтовочном патроне, вместо гвоздя забитом в стену землянки, висела красная дамская сумочка.

«Тут, в лесу, случилось большое недоразумение, не иначе, — решил он. — Просто так не поставили бы во главе партизан женщину. Почему с ней так считаются? Может, потому, что она красивая?»

Красоту ведь понимает каждый человек, тут уж ошибиться никак невозможно.

Наверху послышались шаги. Мальчик посторонился, чтобы пропустить в землянку Артиста и немца.

Пленный оказался высоченного роста, под стать начальнику разведки. Только ужасно рыжий. Даже ресницы отливали медью. А глаза бесцветные, светлые, как снятое молоко.

Такого лица, с тяжёлой-отвисающей челюстью, Азату никогда ещё встречать не приходилось. «Неужели он отвисает оттого, что во рту у него полным-полно золотых зубов?» — подумал мальчишка.

Пленный, казалось, должен был бы дрожать в страхе или, во всяком случае, молчать. А этот вел себя так, словно к друзьям пришёл. Не дожидаясь вопросов, залопотал по-своему.

— Что он говорит?

— Он уверяет, что у нас опытные и смышлёные разведчики, — стал переводить дядя Ваня. — Его, говорит, очень ловко сцапали… Почти не по правилам…

Оксана Белокурая — так звали командира, — повернувшись к Артисту, спросила:

— Разве так и произошло — не по правилам?

— Пожалуй, он прав… мы все были одеты в немецкую форму. Он принял нас за своих. Мы сняли его за километр от Красного моста. Перехватили, так сказать, между постами. Он не попал к своим зенитчикам, зато попал сюда. Ему повезло. Ведь для него война уже кончена.

— Обыскали его?

Начальник разведки выложил из полевой сумки пистолет, записную книжку и несколько фотографий. Оксана стала просматривать личные вещи пленного, и её внимание задержалось на записной книжке.

— На каждой странице автографы на русском или украинском языке. Всего девятнадцать подписей. Любопытная штука… Как он объяснит их происхождение?

— Утверждает, что это автографы друзей. Все, кому он оказал хотя бы небольшую услугу, ставили по его просьбе свои подписи. Он говорит, что рисковал: это могло не понравиться гестапо.

— Немец чувствует свою погибель, — заключил дядя Ваня. — Вот и запасается справками.

— Странный фашист, — проворчала Оксана. — Не правится он мне. В своих показаниях он ничего нового не дал о Красном мосте?

— По его словам, он прибыл сюда лишь три дня назад, — сообщил начальник разведки.

Она не стала задавать пленному вопросы, наверно, решила, что им займутся другие, войсковые разведчики.

— Завтра переправим его на аэродром. Он нам не нужен. Показания его тоже…

— Куда его пристроим? — спросил Артист. — У нас же нет тюрьмы.

— Мы его возьмём к себе, — предложил дядя Ваня — Тем более лазарет пустует.

— Правильно, — согласилась Оксана. — Вас всех прошу задержаться, а хлопец отведёт его в лазарет. Один справишься?

— Чего же не справиться? — улыбнулся дядя Ваня. — Азат — опытный воин. И к немцам привычный.

— Оружие ему выдать, — распорядилась командир.

— У меня уже есть карабин, — доложил Азат.

— Пусть для него это будет первым боевым заданием, — сказала Оксана. — А теперь веди его.

После тёмного блиндажа очень уж ярким показалось весеннее небо.

Тот и другой — пленный и конвоир, — точно сговорившись, прищурили глаза.

Немец, однако, не особенно радовался весне и солнечным лучам. Он вышагивал, понурив голову, точно стыдясь встречных людей. Особенно обидным было то, что его, офицера фашистской армии, конвоировал мальчишка.

Одно утешение — никто из своих не видит его в столь унизительном положении.

Мальчишка не знал, что творится в душе пленника, не освоился он и с новой для него ролью конвоира, не представлял и того, какую тяжёлую обузу возложили партизаны на его слабые мальчишеские плечи.

В этот миг его грудь распирала большая шальная радость. Ведь не кто иной, а сама Оксана, командир отряда сказала: «Пусть для тебя это будет первым боевым заданием».

Он шел, горло вскинув голову. Если говорить честно, то Азату здорово хотелось, чтобы побольше людей видели его.

Пусть глядят! Пусть завидуют!

Разве он мог предположить, что ему суждено на всю жизнь запомнить это утро, каждый шаг небольшого пути, который отделяет его сегодня от землянки командира до лазарета?

— Эй, новенький! — окликнул его кто-то. — Не спускай глаз с этого гада.

Азат не оглянулся. Он знал свои обязанности и не нуждался в подсказке.

За долгую зиму партизаны стосковались по теплу. Каждому хотелось собственными глазами посмотреть, как, не спеша с сосулек, падают капли, как набухли почки, и услышать журчание ручейков.

И вот высыпавшие под тёплые лучи солнца люди увидели фашиста, бредущего под дулом карабина. Партизанам показалось знаменательным, что вражеского офицера конвоирует мальчишка. «Время фашиста уходит, приходит наша весна».

Азат зорко наблюдал за Рыжи, однако успевал бросить взгляд и на партизан. Одни из них молча провожали фашиста, другие, сердито сплюнув, отворачивались.

Азата очень удивил Сидоренко. Этот бывалый партизан, казалось, не хотел сойти с тропинки. Он смотрел на фашиста с ненавистью. Старого партизана можно было понять: каратели поизмывались над его семьёй.

Сидоренко не уступил дорогу. Ссутулившийся фашистский майор волей-неволей должен был обойти сурового партизана.

А минутой позже произошёл совсем уже опасный и непредвиденный инцидент. Неизвестно откуда на тропку выскочил Титов, весельчак и шутник. Юный конвоир не сразу признал разведчика: глаза у того от ярости стали узкими щёлочками, лицо побледнело, словно в этот миг вся кровь его отхлынула к сердцу…

Выхватив пистолет, Титов начал не торопясь целиться в немца.

— Стой! — крикнул Азат, становясь между партизаном и немцем. — Отойди прочь! Вот доложу командиру, тогда узнаешь!

Отчаянный крик конвоира возымел своё действие. Титов, очевидно, не ожидал, что ему помешают, да ещё какой-то мальчишка. Нехотя он опустил свой пистолет и сказал, криво улыбаясь:

— Береги его, малыш, как следует. Помяни моё слово, ему очень не нравится в нашем лесу.

Азат ничего не ответил.

— Давай, давай!.. Шагай, шагай! — прикрикнул он па пленника.

Ему поскорее хотелось убраться подальше от Титова. Ведь тот так и не спрятал оружия.

Гитлеровский офицер хотел распахнуть дверь, но Азат задержал его и показал, как старательно надо вытирать ноги.

— Тафай, тафай! — сумрачно проговорил немец, запомнив странную команду, услышанную из уст Азата. — Шакай, шакай!

Появление пленника вызвало переполох в избушке лесника. Мишка, сбросив одеяло, вскочил на ноги. Микола Фёдорович недовольно отложил ручку: он как раз писал письмо.

— Чего ты притащил фрица? — спросил он.

— Не твоё дело.

— Разве он больной?

— Не знаю.

— Так чего же ведёшь в лазарет кого попало?

— Распоряжение командира отряда.

Это произвело впечатление, но даже добродушный Мишка заартачился:

— Не стану ему готовить, сам будешь варить…

Рыжий немец, не обращая внимания на ребячью перепалку, уселся на табурет. Уставившись невидящими глазами в окно, он вполголоса запел песню. Чужую и грустную.

— Пусть прекратит! — вскипел Микола Федорович. — Не хочу я слушать немецкую песню.

Азат, подумав, сказал:

— На то не имею права. Командир такого приказания не отдавала.

— В таком случае я сам заставлю его замолчать. Не желаю слушать, и все!

— Только я один могу разрешить или запретить ему петь, и больше никто, — строго сказал Азат.

Микола Фёдорович что-то хотел было возразить, но, махнув рукой, отошёл. Видать, здорово рассердился.

— Тебе и раньше приходилось охранять пленных? — осторожно спросил Мишка, желая как-то уладить ссору. — Ты же говорил, что отец твой комбат? Раз он у тебя военный, наверно, и пленные у вас бывали.

— Я же не служил в его части, как ты не понимаешь? Микола Фёдорович не вмешивался в их разговор. Он обиделся на Азата. Мишка это чувствовал.

— Послушай, Микола Фёдорович, — проговорил он — Чем сердиться, рассказал бы лучше Азату, как ты попал в наш отряд.

— Вот ещё, стану я рассказывать каждому!

— Уж этот мне Микола! — вздохнул Мишка. — Другой бы на его месте во всё горло кричал о своём подвиге, а этот — нет… Но я должен рассказать Азату твою историю… Микола Фёдорович лишь с виду тихоня.

— Молчи, — попросил его Микола Фёдорович…

— Может, слыхал, как мальчишки в наших местах свой партизанский отряд организовали? Нет? Сейчас я тебе расскажу всё по порядку… Микола сделался командиром того отряда. Насобирали мальчишки всякого оружия и до поры до времени его припрятали. Чего полагается делать вооружённому до зубов человеку? Конечно же, стрелять. И Микола так и решил. Он, может, никогда бы в наш отряд не попал, если бы не стал пулять из винтовки. Первым делом он решил пугнуть полицаев в своем селе. Ночью зарядили винтовки и открыли пальбу. Полицаи, наверно, подумали, что это партизаны на них напали, и дали дёру. А ребята ещё целую неделю палили в небо. Кто их знает, сколько они ещё тратили бы патронов, если бы однажды не угодили в засаду, к счастью, она оказалась партизанской. А той засадой руководил дядя Ваня. Схватил он за шиворот Миколу и спрашивает строго: «Кто, такие-сякие?» Микола струхнул, но виду не подал. «А вы сами кто такие?» — «Мы партизаны! — отвечает ему дядя Ваня. — А вот вам незачем в небо палить, как в медную копеечку. Вы мешаете проводить военные операции, срываете ночные вылазки». После этого любой мальчишка сдался бы, но не Микола. Вот до чего упрям! «Быть того не может, чтобы мы мешали!» — сказал он в ответ. Дядя Ваня понял, что с Миколой по-доброму не договориться, и отдал приказ отобрать у мальчишек оружие. «Так-то оно лучше, — сказал дядя Ваня на прощание. — Если ещё раз услышу стрельбу, худо будет». Микола, конечно, чуть не ревел от обиды, а потом, видать, решил: «И почему это я должен подчиниться! Я сам командир!» Тем более о партизанах ни слуху ни духу. Вооружил свой отряд и айда палить. И снова попал в засаду. В этот раз дядя Ваня задал Миколе отменную трёпку. «Почему нарушил приказ?» — «Я думал, — говорит Микола, — что вы из наших мест куда-нибудь подались». Ничего другого не оставалось делать дяде Ване, как опять обезоружить мальчишек: покончить с этим раз и навсегда! Вот тут Микола и не выдержал: отнимают честно добытое оружие! Ух и разозлись он: «Если у вас, партизан, не хватает оружия, я ещё штук сорок винтовок и три автомата смогу подкинуть!» Дядя Ваня недолго думая забрал весь мальчишеский арсенал, а заодно и самого Миколу. Вот с тех пор он в нашем отряде. А почему он такой сердитый? Да потому, что никак не может забыть, что его разжаловали из командиров в рядовые…