Чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев
Он потрогал покрасневшее левое ухо, которое, действительно, выглядело немного больше правого.
— А почему ты решил, что тут дело нечисто? — Тайка пожала плечами. — Сам же говоришь, что дружно они не жили. Да и я слыхала, как твой папка на домашних орёт. Голос-то у него зычный, на пол-улицы разносится.
— Да не, он просто громогласный. Поорёт и перестанет. Я-то думал, что за столько лет уже привык, а вчера вдруг таким гневом меня накрыло… думал, убью его прямо там. Еле сдержался.
А вот это и впрямь было уже подозрительно. Лёха, может, и бедовый парень был, но вообще-то не злой. Помнится, когда Тайка ещё в школу не ходила, показывал ей слепых котят, которых сам из пипетки молоком выкармливал. И за местную малышню всегда вступался, если кто обижал.
— Я думал из дома свалить от греха подальше, переждать. Но, боюсь, у них и без меня скоро до смертоубийства дойдёт, — он глянул на Тайку с такой надеждой, что та не смогла отказать.
— Ладно, посмотрю я, что там у вас завелось. Может, и правда барабашка. Но придётся тебе меня в гости позвать. И лучше бы тайком, чтобы родители не видели.
— Не выйдет, — Лёха вмиг погрустнел. — У бати сейчас отпуск, дома сидит. А мать — так вообще на больничном, у неё артрит, ноги… Могу тебя разве что пригласить к нам на ужин. Ну, как свою девчонку. Типа познакомиться.
— С ума сошёл? — щёки у Тайки вспыхнули.
— А чё такова? Это же понарошку будет. Потом скажем, мол, прошла любовь, завяли помидоры.
Идеи получше всё равно не было, так что пришлось Тайке скрепя сердце согласиться.
— Я приду, — буркнула она. — Но если вздумаешь руки распускать, прокляну, понял?
Кажется, Лёха и впрямь испугался, потому что попрощался тихо и как-то скомканно, поспешив побыстрее улизнуть. А может, и впрямь торопился домой, кто его знает?
К вечеру Тайка неохотно вылезла из любимых джинсов и надела платье, которое ей прислала мама из города. Если уж она собиралась предстать перед родителями «жениха», то нужно было соблюсти хотя бы видимость приличий. Впрочем, она и не думала обольщаться на свой счёт: такая невеста вряд ли кому понравится. Не зря же ведьмой кличут! Раньше бабку Таисью боялись, а теперь вот Тайку сторонятся…
Пушок, конечно же, увязался следом. Вот же настырный шельмец: и захочешь — не избавишься. С Никифором они, к слову, так и не помирились. Не помогли даже пирожки, которые Тайка состряпала к обеду. Что ж, теперь эти же пирожки пригодились в качестве гостинца: негоже на смотрины — пускай даже и не настоящие — с пустыми руками идти.
Улыбающийся Лёха встретил её у калитки в чистой футболке и с зализанными назад волосами — типа тоже принарядился.
— Слушай, они там ваще обалдели! Мать салатов накрошила, запеканку картофельную стряпает. А батю я еле отговорил шашлыки затевать.
— Так они помирились, что ли? — Тайка поджала губы. Ей очень не хотелось думать, что она пришла зря.
— Не-а, — мотнул головой Лёха. — Только пуще разругались, но при тебе обещали вести себя мирно. Мол, неча сор из избы выносить. А то «что Таюшка о нас подумает»…
— Хм… а я-то думала, меня в деревне не любят, — от того, что к её приходу готовились, Тайке стало совсем неудобно. Пусть всё это и было ради благой цели, но, как ни крути, они собирались соврать Лёхиным родителям.
— Тебя, может, и не любят. А вот домик твой и участок всем очень даже по нраву. Мамаша-то твоя из города в деревню ни за что не вернётся. А значит, бабка тебе наследство отписала. Так что по местным меркам ты теперь, как ни крути, а завидная невеста получаешься — с приданым, — хохотнул Лёха.
От этих слов Тайке стало совсем противно. Ну почему люди такие корыстные?
— Ладно, всё равно это не по-настоящему…
Она решительно отворила калитку и вошла в сад. Радушный хозяин шагнул следом за гостьей. Он не увидел, как невидимый Пушок развернулся на Тайкином плече и — бэ-э-э! — показав Лёхе язык, прокурлыкал:
— Не слушай, Тая. Ерунду он мелет. Главное, что мы тебя любим…
* * *
Стоило Тайке переступить порог, как она сразу поняла: Лёха опасался не зря — в доме определённо было нечисто. Во-первых, она не почувствовала присутствия домового, без которого не обходилась ни одна деревенская изба. А тут даже молоко в блюдечке, стоящем на подоконнике, успело свернуться и высохнуть. Во-вторых, с потолка то тут, то там свисали лозы какого-то странного растения, листья которого были опутаны серой паутиной.
— Что это? — шёпотом спросила Тайка у Пушка.
Коловерша защекотал ей усами ухо:
— Не пялься ты так, за чокнутую примут. Эти кусты только нечисти да ведьмам видны, а для обычных людей их вроде как не существует.
— Да я уж поняла. Кто бы стал держать у себя дома такой рассадник паутины и пылищи, фу!
— Это разлад-трава. Растёт в тех местах, где люди вечно ссорятся. Или, наоборот, — все ссорятся там, где она растёт. Тут, знаешь ли, как в загадке про курицу и яйцо: не поймёшь, что раньше появилось.
Тайка украдкой подёргала зелёную плеть: ух, и прочная, зараза! И захочешь — не выдернешь, даже листочек не отщипнёшь. Она хотела спросить, не знает ли Пушок, как выполоть эту разлад-траву, но тут её как раз встретили с распростёртыми объятиями Лёхины родители. Пришлось знакомиться, расшаркиваться и садиться за стол.
Жили соседи небогато, но и не бедно. Обычно, в общем-то, жили. Если бы не эти покрытые паутиной заросли, их дом ничем не отличался бы от десятков других домов в Дивнозёрье: кружевные салфетки, белый тюль на окнах, хрустальные бокалы в серванте и рассохшиеся скрипучие половицы. Лёхина мама — Марина Андреевна — суетилась так, будто судьба её сына зависела от того, понравится ли Тайке запеканка. Отец, которого в деревне все называли просто Сансанычем, сменил привычную тельняшку на хорошо выглаженную рубашку — спасибо хоть галстук не надел, но и так выходило слишком уж официально.
— А мы и не знали, что у Алёшеньки девушка есть, — улыбнулась Марина Андреевна. — Проходи, Таюша, садись. Сейчас будем кушать.
— Ты, может, не знала, а я догадывался, — Саныч хмыкнул в усы.
— Это ты сейчас так
