Гапур — тезка героя - Ахмет Ведзижев
Бабушка принялась толочь чеснок, чтобы приготовить соус для жижиг-галнаша[9]. Потом стала месить тесто — ведь жижиг-галнаша без кукурузных галушек не бывает.
А я все еще думал, что надо сделать, чтобы побольше походить на настоящую ведьму.
Плохо, что неделю назад мама обрезала мне ногти — теперь они совсем короткие. «Ладно, обойдусь и такими, — решил я. — А вот что делать с волосами? У ведьмы ведь длинные волосы…» Прикидывал я так и этак и надумал прикрыть голову мешком — он вроде платка будет. «А бабушкино платье чуточку подкорочу, — размышлял я. — Тогда в подоле не запутаюсь…»
Короче, бабушка не успела сделать чесночный соус и галушки, как я уже все рассчитал. Первым долгом нашел ножницы, потом выскочил на улицу и, прячась за кустами тута, пробрался на огород.
Сняв одежду с чучела и подрезав подол у платья, я спрятал обноски в свой тайник, — я ж вам уже говорил, у меня есть тайник за дровами, в сарае, там и бабушкина кочерга лежит.
Теперь нужно было ждать вечера. Часов в пять возвращалось с лугов колхозное стадо, и Жовхар выходила на дорогу, чтобы отогнать коров, которые норовили залезть в ее сад. Рядом с садом у знахарки был небольшой клочок кукурузных посадок. Туда я и рассчитывал забраться.
В начале пятого я снова заглянул в дровяной сарай, взял платье и мешок и через три минуты был в кукурузе.
Здесь я переоделся, густо намазал лицо угольком, прихваченным из дома, и стал прислушиваться: не идет ли стадо?
Не знаю, сколько я ждал — час или полтора, но вот земля подо мной загудела эхом далекого топота. Прошло минут десять, и коровье «му-у! му-у!» заполнило всю улицу.
— Хьайча[10]! Хьайча! — послышался голос Жовхар, и я вздрогнул от неожиданности.
«Пора!» — решил я, готовясь встать на ноги.
— Хьайча! Хьайча! — повторила знахарка, отгоняя коров.
Теперь она стояла недалеко от меня: я видел сквозь кукурузные заросли ее лицо — кругленький ротик, кругленький носик и выгнутые полукругом брови.
Я осторожно раздвинул кукурузу и привстал. Жовхар оглянулась, хотела, верно, крикнуть «Хьайча!», но, заметив меня, застыла как камень. Ужас отразился в ее глазах. Если раньше они были кругленькие, то сейчас стали квадратные, — во всяком случае, никогда больше я у Жовхар таких глаз не видел…
Да и понятно, в это мгновение я меньше всего был похож на Гапура: лицо в саже, на теле рваное платье, голова, словно чалмой, замотана старым мешком, — ну, ведьма и ведьма!
— Ты и здесь не даешь мне покоя! — выкрикнул я тонким голоском. — Смотри, знахарка!..
И только я это произнес, как Жовхар завыла на всю улицу:
— Вай! Вай! Вай!
Не переставая вопить свое «Вай!», она подхватила подол платья и бросилась наутек. Это меня так развеселило, что я крикнул ей вдогонку:
— Держи ее! Хватай!
Чуть позже к бабушке заявилась племянница Жовхар. Она сказала, что тетя на той не придет, не может, лежит, мол, в постели, — заболела. Племянница добавила, что от нас она сразу же отправится к доктору Ивану Ивановичу — болезнь у тети Жовхар серьезная, без доктора тут нельзя.
Я сидел ни жив ни мертв. Теперь я ругал себя на чем свет стоит: нужно же было придумать мне такую злую шутку! А если Жовхар умрет? Лоб у меня покрылся холодным по́том от этого предположения…
Бабушка бросила ступку, которой сплющивала чесночные дольки, и, накинув платок, поспешила к Жовхар. Страх за жизнь знахарки погнал меня к калитке. Я осмелился даже заглянуть в окно к Жовхар: что там творится, может, в эту минуту бабушкина подруга умирает?..
Ничего страшного с Жовхар не произошло. Полежала она денек и встала. А как встала — снова принялась обманывать людей.
Но это я вперед забежал. Если же рассказывать все по порядку, то прежде всего надо описать, какое лицо было у бабушки, когда она вышла от Жовхар. В глазах огоньки, будто там кто-то костер зажег, и на щеках красные-красные пятна, — я бабушку такой не видел, честное слово!..
«Жовхар узнала меня и пожаловалась бабушке!» — испугался я.
Надо было предупредить грозу, и для этого у меня был только один выход. Бабушка быстро приближалась ко мне, и тут я закричал:
— Я не хотел, чтобы Жовхар заболела! Бабушка, не хотел!..
Бабушка замахнулась на меня, но не ударила. Она так и стояла рядом с поднятой рукой.
— Ты сведешь меня раньше времени в могилу, — устало и горестно произнесла она.
— Не сведу! — уверял я ее. — Честное-пречестное, не сведу!
Но бабушка не верила мне. Она все качала и качала головой, будто говорила про себя: «Эх, ты!»
Весь вечер в глазах у бабушки горели костерики обиды. Наверное, она жалела, что, встретив меня у калитки, не всыпала как надо. Теперь она исправляла ошибку и ругала меня изо всех сил.
— Я не удивлюсь, если земля разверзнется под тобой! — говорила она. — Ведь со дня своего рождения ты не совершил ни одного хорошего поступка! Люди не видели такого дуралея, как этот шалопай!
Я молчал, боясь еще больше разозлить бабушку. Я даже не сказал ей, что она говорит неправильно: первый раз у нее получилось: «Люди не видели такого дуралея, как этот шалопай!», а во второй: «Люди не видели такого шалопая, как этот дуралей!»
Часов в семь пришел первый гость. Это был дядя Абу. Потом появилась мама — она немного задержалась на ферме, так как хотела закончить вечернюю дойку. Вслед за мамой гости пошли косяком: тетя Напсат и ее муж-киномеханик — отец Сулеймана, внучатый бабушкин племянник, недавно вернувшийся из армии, объездчик Ина́л, двоюродный брат Инала, который, кстати сказать, приходится троюродным братом моему папе…
Набралось людей — полон дом. Все поздравляли меня с переходом в шестой класс, все мне улыбались.
