Александра Анненская - Младший брат
— Стоит ли об этом говорить? Приведите его сегодня же.
— A что он — большой мальчик? Не будет ли он обижать Петю? — тревожно спросила Вера.
— Нет, об этом не заботьтесь, — поспешила успокоить Анна Матвеевна. Он не посмеет идти против Петеньки. Отец ужасно строго держал его, да и я объясню ему, как он должен вести себя, он хоть и не велик, — ему только что минуло шесть лет, — a поймет.
— Это пустяки, — прервал Андрей Андреевич: — Пете надо привыкать играть с товарищем; хоть и подерутся, так не беда.
Вера не разделяла этого мнения отца и с неудовольствием думала о маленьком госте: ей все казалось, что он или научит чему-нибудь дурному, или как-нибудь обидит ее любимца, и если бы дело зависело от нее, может быть, отказала бы даже в приюте сироте. Но так как Андрей Андреевич имел обыкновение распоряжаться вполне самовластно, не спрашивая согласия своих детей, то на ее неудовольствие никто не обратил внимания, и в тот же вечер Анна Матвеевна привезла маленького Сережу. Это был очень худенький, тихенький, — видимо, сильно запуганный ребенок. Он глядел на всех робкими, заискивающими глазами, ходил на цыпочках, пугался каждого громкого слова. Перед ним четырехлетний Петя, вовсе не отличавшийся крепким сложением, казался молодцом. Вся его маленькая фигурка была такая жалкая, что на него нельзя было смотреть без сострадания. Даже Вера смягчилась и, забыв все свои опасения, ласково обошлась с бедным сироткой.
Петя скоро познакомился с новым товарищем и тотчас же воспользовался его кротостью и уступчивостью. Во время их игр тихого голоска Сережи почти не было слышно, зато громко раздавался звонкий, повелительный голос Пети: «Я так хочу! Не тронь этого, я не позволяю! — Пошел прочь, не подходи сюда! Оставь лошадь, я сам буду ее возить! Подай мне собаку!» Так распоряжался Верин питомец, a когда Сережа не достаточно быстро исполнял его приказания, он бесцеремонно толкал и хлопал его.
— Однако же, — заметила Жени, прислушавшись к играм детей: — ты, Вера, напрасно боялась, что Петя дастся в обиду; он, напротив, сам обижает Сережу. Какой он недобрый мальчик!
Вера и сама видела, что Петя относится к маленькому товарищу не так, как следует; ей неприятен был заносчивый, повелительный тон ее любимца, несколько раз пробовала она останавливать его, но все было напрасно. Что же было делать? Отнестись к мальчику строго, наказать его — нет, она помнила, как дурно действовали наказания на нее и на братьев, когда, в былые годы, отец пытался этими наказаниями уничтожить их ссоры. Она попробовала другое средство. Вечером, укладывая Петю спать, она стала объяснять ему, как несчастен Сережа, y которого совсем нет папы, a мама уехала далеко; как страшно и грустно ему жить среди чужих людей; как он будет рад, если эти люди окажутся добрыми и будут ласково обращаться с ним. Она говорила самым простым языком, стараясь, чтобы Петя повял и прочувствовал каждое слово. И мальчик, действительно, понял; не успела она закончить, как слезы брызнули из глаз его, и он проговорил прерывающимся от рыданий голосом:
— Бедный Сережа, мне жаль Сережу, я буду любить Сережу!
— A ты любишь Сережу? Ты будешь ласкать его? — спросил через несколько минут мальчик, успокоенный ласками сестры.
— Да, конечно, люблю и буду ласкать! — отвечала Вера, сильно покраснев. Она чувствовала, что говорит неправду: она была совершенно равнодушна к маленькому сиротке; дурное обращение с ним огорчало ее только потому, что выказывало нехорошие свойства ее любимца: только бы ее Петя вел себя как следует, a до Сережи — ей не было дела. Но, все равно: Петя мал, он не понимает ее чувств, a с завтрашнего дня она покажет ему пример ласкового обращения с маленьким гостем.
Петя был очень неглупый для своих лет мальчик. Слова сестры произвели на него сильное впечатление. На другой день он не только не кричал на Сережу и не бил его, но даже предлагал ему свои игрушки и несколько раз целовал его, приговаривая: «Мне тебя жаль, я тебя люблю!» Вера и словом, и делом старалась поддержать доброе на строение мальчика; она выказывала усиленную заботливость о Сереже: подарила ему несколько мелких вещиц, беспрестанно заговаривала с ним самым ласковым голосом; начиная какую-нибудь игру с Петей, призывала и его принять в ней участие. Маленький Сережа не понимал, конечно, что все это делается только ради «хорошего примера» и очень скоро искренне привязался к доброй тете Вере. Он не осмеливался выражать эту привязанность ласками или словами, но все замечали, что при входе Веры в комнату лицо его радостно сияет, что он старается всегда садиться как можно ближе к ней и ищет случая оказать ей какую-нибудь услугу. Эта робкая, застенчивая любовь трогала Веру и, мало-помалу, она сама почувствовала нежность к бедному мальчику; она стала заниматься им, интересоваться его судьбой, но уже не ради Пети, a ради его самого.
Вместо двух недель, Сережа прожил y Петровских целых два месяца. Под влиянием привольной жизни мальчик видимо поздоровел, стал менее прежнего вял и застенчив и от души привязался к приютившему его семейству. С Петей он очень подружился, и дружба эта была полезна Пете: благодаря ей, y него стали развиваться чувства справедливости и великодушия, которым трудно было проявиться, пока ребенок рос один, среди взрослых. Вере очень приятно было подмечать зародыши этих чувств в маленьком братишке и она давала себе слово стараться всеми силами, чтобы они не заглохли. Если бы от нее зависело, она навсегда оставила бы y себя Сережу; заботы о нем не пугали ее, она была уверена, что его привязанность и сознание того добра, какое это принесло бы и ему, и Пете, вполне вознаградят ее. Но, к сожалению, дело зависело не от нее. Через два месяца Анна Матвеевна получила письмо от Сережиной матери; она сообщала, что заболела на дороге в Петербург, принуждена остановиться в Москве, где пробудет y родных всю зиму, и умоляла Анну Матвеевну привезти ей туда Сережу, о котором она сильно скучала. Желание матери нельзя было не исполнить, и добрая Анна Матвеевна, готовая всякому помочь и услужить, живо собралась в путь чтобы отвезти мальчика. Сереже грустно было расставаться с людьми, которые были так добры к нему, и особенно со своим другом Петей, но он очень любил мать и рад был ехать к ней. Петя навзрыд плакал, прощаясь с ним, и по щекам Веры текли слезы, когда она в последний раз укутывала и целовала его.
— Странный человек наша Вера, — вскричал Митя, видевший эти слезы: — никого на свете не может любить кроме ребят! С Петей — Бог знает как возится, о чужом мальчике — плачет!..
— Что ни говорите, y Верочки доброе сердце, — заметила Анна Матвеевна: — злой человек не может быть добр к детям, a ведь как она заботилась о Сереже, — нет, она предобрая!
Вера слышала эти слова, но они не казались ей справедливыми. Она чувствовала, что во всем мире любит одного только Петю, для него одного готова забыть себя. Сережу она также несколько полюбила, но разве этого довольно, чтобы заслужить название доброй? Разве она добра, если ничье горе, ничья радость не трогают ее, если y нее нет ни малейшего желания услужить, помочь кому бы то ни было, если ей нужно одно: чтобы Петя был счастлив и любил ее, a до остального — и дела нет?.
Дня через три после отъезда Анны Матвеевны Вера сильно утомилась возней с Петей, который скучал без своего маленького друга, и потому капризничал более обыкновенного; уложив его спать, она и сама прилегла. Голова и грудь ее сильно болели, ей необходим был отдых. Только что ей удалось заснуть и во сне забыть свою боль, как около нее раздался голос:
— Вера Андреевна, встаньте, пожалуйста.
— Что такое? Что случилось? — встрепенулась Вера.
— Евгения Андреевна очень нездоровы, — объяснила будившая ее горничная: — пожалуйте к ним.
— Ах, Боже мой, да что же мне с ней делать! — с неудовольствием вскричала Вера: — y меня y самой голова страшно болит… Разбудите папеньку, пошлите за доктором! — и она опять закрыла глаза.
Горничная проворчала что-то насчет сестер, которые хуже чужих, и с неудовольствием вышла вон.
На другое утро Петя, по своему обыкновению, поднялся с постели рано и, пока Вера одевалась, принялся, также по своему обыкновению, бегать по комнатам. Он стучал ногами, хлопал дверями, пел и хохотал, не стесняясь тем, что в доме еще не все проснулись.
— Барышня, нельзя ли хоть вам унять Петеньку, — заметила горничная, входя в комнату Веры: — он шумит так, что страсть, a ведь Евгения Андреевна очень больна. Я его останавливала, да он и слушать меня не хочет; что это, право, — никакой жалости нет к больной.
Вера тотчас позвала к себе маленького шалуна.
— Петя, — серьезным голосом сказала она ему: — ты слышал, что Жени больна, зачем же ты шумишь, беспокоишь ее?
— A я здоров, я хочу бегать, — отвечал мальчик.
— Но если этим ты делаешь больно Жени? Неужели тебе не жалко ее? — убеждала Вера.
