Александр Валевский - Тайны поселка Званцево
Когда старшая пионервожатая Татьяна Сергеевна предложила ребятам написать о том, какими бы делами они хотели в лагере заниматься, поступило много записок. Тут были заявки шахматистов и рыболовов, туристов и ловцов певчих птиц, спортсменов и вышивальщиц, сборщиков ягод и грибов, певцов и танцоров, музыкантов и садоводов. Нашелся даже охотник, который хотел истреблять волков. А одна девочка высказала желание организовать ансамбль «пионерской березки» и поехать на гастроли в Польшу, где живет ее подружка, с которой она переписывается. Удивил Татьяну Сергеевну Митя Кудрявцев. Он проявил особый, повышенный интерес к… малярному делу. «Футбол — это, конечно, хорошо, но красить интересней!» — приписал он в скобках и жирно подчеркнул последнее предложение.
— Что же ты хочешь красить? — спросила его Татьяна Сергеевна.
Она посмотрела вокруг себя, словно поискала глазами какой-нибудь предмет, который бы нуждался в окраске, но ничего не нашла. Кругом сверкали лаки и эмали, начиная от флагштока на пионерской линейке и кончая ярко пламеневшими пожарными ведрами на белоснежной стене столового павильона.
— Я, право, не знаю, что тебе предложить… — недоумевающе пожала она плечами. — Впрочем, есть одно дело. Перекрась, пожалуйста, два щита: один для объявлений, а другой для стенгазеты. Они какого-то неприятного коричневого цвета. Сделай их белыми. Кстати, у меня на подоконнике стоит кем-то забытая большая банка гуаши.
— Это не годится, — сказал Митя.
— Почему? — удивилась Татьяна Сергеевна.
— Гуашь не масляная краска, слиняет от непогоды. А белый цвет утомляет зрение. На солнце и вообще в ясную погоду на таком щите ничего не прочитаешь — до боли будет слепить глаза, заплачешь. А потом… и щиты белые и бумага белая — сольется всё.
Татьяна Сергеевна внимательно посмотрела на Митю и одобрительно улыбнулась:
— Я не знала, что ты так разбираешься в этом деле. Ну что ж, хорошо. Я напишу записку завхозу, чтобы он выдал тебе нужные краски и всё, что полагается. А ты крась по своему усмотрению, как находишь нужным. Пока щиты, а там посмотрим…
Сразу же как только горн прозвенел на полдник, Митя вскочил с кровати. Он не спал и нетерпеливо дожидался окончания часа отдыха. Быстро развязав свой рюкзак, он достал небольшой целлофановый мешочек. Сквозь прозрачную оболочку ясно были видны две кисти и маленькая щетка, похожая на сапожную или платяную, но с ручкой.
— Это для чего? Зачем? — заинтересовались ребята. — Неужели привез с собой, в лагерь, а? Потеха! Вот чудак-то! Покажи хоть…
И они, не спрашивая его разрешения, бесцеремонно вытряхнули содержимое мешочка на кровать.
Митя терпеливо дал всем поглядеть и спокойно объяснил:
— Да, привез. Ну и что? Это мне всё папа подарил. Плоская кисть называется «флейц», а которая вроде щетки — «макловица». Для набивки «под торцы». Понятно?
Все удивленно промолчали, и никто ничего не понял. Только Сенька Горохов, который имел въедливую привычку говорить презрительно в нос и прибавлять чуть ли не к каждой фразе «Вот так, понимаешь!», сказал:
— Понятно! Мазила! Вот так, понимаешь!
Митя не обиделся. У него был миролюбивый характер. Да и стоило ли принимать близко к сердцу каждую мелочь? Но когда Митя явился к ужину с большим ультрамариновым пятном под глазом и голубенькими крапинками, которыми были усеяны его высокий лоб и волосы, дежурная по столовой Нюра Быстрова задержала его. А Сенька Горохов, который дежурил с ней на пару, сказал:
— Мазилы не пройдут! Вот так, понимаешь!
Пришлось идти в гараж к шофёру дяде Косте и оттираться ацетоном, а по возвращении в столовую выдержать придирчиво-строгий обзор бдительных контролеров и уже прилепившуюся кличку «мазила».
Но щиты были покрашены. Их поверхность, покрытая ультрамарином, казалась такой гладкой, словно к ней и не прикасалась кисть. По краям шла тонкая белая каемка. К ней очень искусно была пририсована синеватая полоска тени, и потому каемка издали выглядела выпуклой, как багет.
Митя считал эту работу пустяковой, и то, что на нее никто не обратил внимания, нисколько его не удивило. Татьяна Сергеевна, правда, похвалила. Но она всем, кто более или менее добросовестно выполнял ее поручения, говорила: «Молодец!»
Вслед за покраской щитов появились новые задания: надо было освежить эмалью волейбольную судейскую вышку, затем для военной игры потребовалось нарисовать на дощечках полтора десятка опознавательных знаков и покрасить руль у шлюпки. Словом, это была мелкая, поделочная, неинтересная работенка. Она не могла всерьез увлечь такого прирожденного маляра, каким был Митя Кудрявцев. Но Митя был рад и этому. Он красил… Ребята часто видели его в ветхой, застиранной до дыр и вымазанной всеми цветами радуги куцей футболке. Завидев Митю в этой рабочей спецовке, они отдавали салют и задорно кричали: «Привет главному мазиле!»
Слов нет, это была невеселая слава!
В один не очень прекрасный день, когда накрапывал мелкий дождичек, в лагерь неожиданно пожаловал санитарный инспектор. Тщательно осмотрев всё хозяйство, сопровождаемый завхозом и начальником лагеря, инспектор дошел до изолятора. Изолятором служил маленький стандартный павильончик с невысоким потолком и легкими стенами, покрашенными белой масляной краской. В первой комнате стояли три кровати, вторая комната, совсем маленькая, предназначалась для медсестры. Здесь были стол, стул и подобие буфета, где хранились медикаменты. Изолятор пустовал.
Оглядев его, инспектор спросил:
— Почему не произвели ремонт?
— Ремонт производили в прошлом году, — сказал завхоз.
— Всё кругом свежее, чистое, находится, как видите, в полном и образцовом порядке, — поддержал завхоза начальник лагеря.
— Я вижу, — строго прервал его инспектор. — По инструкции полагается производить побелку и окраску каждый год.
— Мы думали, что постольку поскольку… — начал было оправдываться начальник лагеря, но инспектор снова прервал его:
— Вам надо было не думать, а действовать согласно инструкции.
Он достал блокнот, написал в нем крупно «изолятор», поставил рядом большой вопросительный знак и сказал:
— Сегодня объездил половину района. Завтра всё закончу и снова буду у вас. Если к моему приезду изолятор не будет отремонтирован и в нем, к тому же, окажется больной ребенок, то вы понимаете?..
Инспектор молча пожал плечами, словно и сам не знал, что тогда произойдет. Он сунул свой блокнот в карман, сказал: «Желаю здравствовать!» — и отбыл из лагеря.
— Чудное положеньице… — почесал в задумчивости голову начальник лагеря. — Благодарю покорно. Где мы этому формалисту за сутки маляра найдем!
— Эх, вот незадача, — вздохнул с досадой и завхоз. — Я бы и сам сделал. Десять квадратных метров площади — подумаешь, проблема! Да ведь вы знаете, Андрей Петрович, — сказал он начальнику лагеря, — лес мне надо вывозить, а то в новом году опять без клуба останемся.
Словом, положение создалось не из приятных. Стали думать и гадать, как своими силами разделаться с этим ремонтом, который свалился как снег на голову. И тут вдруг неожиданно завхоз вспомнил про Митю Кудрявцева.
— Есть маляр! — закричал он обрадовано. — Честное пионерское, есть! Толковый паренек. Настоящий маленький мастер.
И завхоз рассказал начальнику лагеря о Кудрявцеве.
Через десять минут Митя с деловым и сосредоточенным видом придирчиво оглядывал изолятор. Постучав по стенкам, шаркнув несколько раз метлой по потолку, отколупнув с подоконника краску, он сказал:
— Справлюсь за день. Но нужен один подсобник на черную работу. — И, лукаво улыбнувшись, он назвал имя Сеньки Горохова. — Только прикажите, Андрей Петрович, чтобы Сенька слушался меня беспрекословно.
Завхоз оказался запасливым хозяином. В его кладовой удалось обнаружить две килограммовые банки зеленой масляной краски, около двадцати коробок сухих белил, литр сиккативу и даже несколько четвертушек отличного тихвинского живичного скипидара.
Митя внимательно проверил качество материала. Пять коробок сухого пигмента забраковал, — дата выпуска была двухгодичной давности, — а к остальному отнесся весьма снисходительно и сразу же отдал распоряжение своему подручному:
— Значит так, Сеня. Пока я буду приготовлять тут краску, ты натаскаешь в ведре с дровяного склада опилок и густо засыплешь площадь пола всего объекта, затем оботрешь сыроватой тряпкой стены, окна и подоконники. Ясно?
— Ясно, — повторил Сенька и мрачно прибавил: — Зашьешься ты, мазила, с этим делом. Но уж ладно, я помогу, раз меня сам Андрей Петрович просил. Я не гордый. Вот так, понимаешь!
И, взяв ведро, он отправился за опилками. Но на каждом шагу останавливался и объяснял всем встречным ребятам, что он получил от самого начальника лагеря специальное, особое задание, чтобы выручить Митьку-мазилу, который без него, Горохова, зашьется, а тогда будут такие неприятности всему руководству, что, может быть, даже лагерь закроют. Вот какое дело!
