Канни Мёллер - Я - Янис
— Это где? — спросила я. Я и не представляла, что такое жить в вагончике и все время быть в пути.
— В Польше.
— Ты там живешь?
— Иногда. Возьми еще бутерброд.
Я уже и забыла, что боялась его. И даже почти забыла про пятьсот крон. Альфред ел медленно и задумчиво.
Я и сама не заметила, как рассказала кучу разных вещей о себе. Еще он спросил меня, как я научилась ездить на велосипеде. Я засмеялась — все умеют кататься на велосипеде.
— Сначала маме приходилось бегать за мной и держать за багажник. Мне, наверное, было лет пять.
— У тебя остался тот велосипед?
— Не знаю. Может, в подвале.
Так мы и отправились ко мне домой. Чем ближе мы подходили, тем больше мне становилось не по себе. Но было еще рано, и во дворе только малыши раскачивали качели. Когда мы проходили мимо, они попросили, чтобы их подтолкнули, и Альфред раскачал их так, что они побледнели.
Потом мы ушли, не дожидаясь сердитых мамаш.
16. О расплате
Он был там, мой первый красный велосипед. За диваном и сломанными стульями. Альфред без труда достал его оттуда и хорошенько накачал: и с покрышками, и с клапанами все было в порядке.
— Пора ему подвигаться, правда?
Он сел на велосипед и поехал, прямо в подвальном коридоре. Выглядело это ужасно глупо: Альфред не помещался на седле и задирал колени выше ушей. Когда он уселся на багажник, я подумала, что велосипед не выдержит. Но он каким-то образом устоял.
— Сколько ты за него хочешь? — спросил Альфред, достав бумажник, который так хорошо был мне знаком.
— Нисколько, — быстро ответила я, стараясь не стучать зубами.
— Ну, пятьсот крон он точно стоит, — Альфред протянул мне купюру.
— Нет! — крикнула я. — Мне не нужны твои пятьсот крон!
Альфред посмотрел на меня и наверняка заметил, что у меня стучат зубы. Так всегда бывает, когда я волнуюсь. Но, может, он подумал, что мне просто холодно в подвале.
Он спрятал бумажник, и я снова успокоилась.
И тогда мне стало хорошо, как никогда: мы были в расчете, Альфред и я. Пятьсот крон — и пятьсот крон. И пусть никто ничего не знает.
Дети на качелях еще не оправились от шока и пускали сопли. Когда они увидели дядьку, который едет, сидя на руле самого маленького в мире велосипеда, один свалился с качелей. Мы не стали останавливаться и смотреть, грохнулся второй или остался болтаться.
У заправки Альфред остановился. Он выпрямился и вытащил велосипед из-под согнутых коленок:
— Постереги! — и нырнул в стеклянные двери.
Кажется, моему старому велосипеду было неплохо. Я думала, у него будут кривые спицы и овальные колеса: с виду Альфред был довольно тяжелый. Но велосипед остался цел и невредим. Мне тоже захотелось попробовать. Сидеть задом наперед, на руле — можно ведь попытаться.
Начать оказалось трудно. Может быть, и дальше было бы не легче, но об этом я ничего не знаю, потому что никакого «дальше» не получилось. Когда сидишь на руле, управлять приходится задницей. А для равновесия приходится вытягивать перед собой руки. Я проехала несколько метров и резко остановилась. Кто-то ухватился за руль. Этот кто-то заливисто смеялся.
С трудом обернувшись, я оказалась нос к носу с Линусом. Его собака прыгала и вертелась так, будто всю жизнь мечтала встретить именно меня.
— Как у тебя здорово получается! — сказал Линус. Улыбался он от уха до уха.
— Да это не велосипед, а ерунда, — ответила я.
— Велосипедные трюки — это для тебя! — сказал он.
— Тебя будут показывать по телевизору, это точно! Ты можешь многого добиться.
Не успела я толком понять, что передо мной стоит Линус и нахваливает меня, как вернулся Альфред.
— Так ездить — это же круто, понимаешь? — продолжал прекрасный голос Линуса. Если бы мы были одни, я, наверное, решилась бы его обнять. Но теперь мы были не одни. Определенно не одни.
Линус посмотрел на Альфреда, оглядел его с головы до ног.
— Ты ее папа?
— Нет, — сказал Альфред. Он засмеялся, и мне захотелось провалиться сквозь провонявший бензином асфальт.
Альфред выдохнул сигаретный дым левым уголком рта и ухмыльнулся:
— Хотя точно сказать никогда нельзя!
То, что произошло в следующее мгновение, мне трудно объяснить. Я толкнула велосипед, который стоил пятьсот крон, прямо в живот Альфреду. Непонятно почему? Потому что я ненавижу мужицкие шутки! Да, некоторые толком не знают, кому они папы, а кому нет — это что, смешно?
Не сказав никому ни слова, я ушла.
Наверное, ни Линус, ни Альфред не поняли, что произошло. Подумали, пожалуй, что я просто чокнутая.
Я уехала в парк за школой. Парни из седьмого класса катались на скейтах по рампе. Настроение у меня было ни к черту, поэтому я нарочно подъехала, чтобы им помешать, а потом пришлось изо всех сил крутить педали, чтобы они не догнали. Скейтер, которого вывели из себя, — это вам не шутки.
Я позвонила в дверь Глории пять раз, продолжать не было смысла. Может, она и завтра не откроет. Тогда не будет никакого цирка. Наверно, оно и к лучшему. Не уверена, что хочу идти туда снова. Из-за Альфреда.
Иногда люди вроде как разочаровывают.
Особенно те, которые сначала кажутся лучше других.
17. О разочарованиях и, может быть, немножко о любви
Так вот бывает. Иногда разочаровываешься в людях. Разве Зак не обещал, что больше не будет тусоваться с Адидасом и его гориллами? Обещал. И все-таки я должна была и дальше продолжать эту возню с окном: цветочные горшки на пол, окно приоткрыть. Вы, конечно, скажете: а зачем ставить обратно горшки, пусть стоят себе на полу? И окно можно не закрывать, зачем? Совсем мозгов нет, что ли? Очень жаль!
А я тогда отвечу, что вы не видели мамы, которая влетает в комнату, как бешеный торнадо, и спрашивает, почему так холодно и цветы стоят на полу. Так что все эти вылазки Зака — ужасная морока. Ради брата многим можно жертвовать, но есть же и предел.
В общем, в ту субботу мы поссорились.
— Не валяй дурака, — сказал он. — Можешь оставить себе перчатки.
— Сам носи свои проклятые перчатки, — крикнула я. — Все равно у тебя не будет никакого мотоцикла, потому что ты попадешься полиции и все — врубись, наконец!
Зак дико посмотрел на меня, двинул цветочные горшки так, что земля просыпалась на пол, и вылез в окно. Я рассвирепела.
Потом бросилась в холл, надела куртку и башмаки и ринулась вниз по лестнице.
Когда я выбежала на улицу, Зака уже не было. Он, конечно, не стал дожидаться, пока я выйду и стану кричать дальше.
Вечер был тихий и ясный, и мне совсем не хотелось тут же возвращаться домой. Березы зазеленели, и я заметила это только теперь, но тепло еще не пришло. Скорее, казалось, что зима и лето этой ночью готовятся к заключительной битве. Звезды жадно глазели, как зрители на трибунах.
Я села на качели из большой тракторной покрышки и откинулась назад, чтобы смотреть прямо в вечность. Небо было бирюзового цвета, который я так люблю. Когда у меня появится своя комната, там будут такие стены.
Я смотрела вверх, и на небе появлялись новые и новые звезды. Разной величины, разной яркости. В такие минуты начинаются всякие мысли. Про то, как все устроено. Началось ли все с Большого взрыва. И что во вселенной полно мертвых звезд. И что у тебя внутри тоже полно звездной пыли. Иногда трудно понять, откуда берутся слова. Наверное, это вещи, которые ты слышал раньше.
Звездная пыль. Которую можно хранить в баночке. Сделать дырочки в дне и посыпать людей. Только избранных. Может, это будет давать власть над ними? Может, тогда они будут тебя любить — если ты, конечно, этого хочешь? Вот это вещь! Я подумала про одного человека, стала бы я его посыпать или нет.
Не знаю, как долго я качалась на качелях. Можно всю ночь провисеть так, глядя в небо. Правда, шея заболит, конечно.
— Привет, — сказал кто-то совсем рядом со мной. Я обернулась и увидела каштановую собачку и голубые джинсы.
Я не стала и отвечать и даже не выпрямилась. Раз уж он увидел меня на детских качелях, лучше оставаться на месте. Или хуже. Все равно. Я прекрасно знала, кто носит эти голубые джинсы.
Он велел собаке лечь и не шевелиться, а потом бросился на качели рядом. Цепи зазвенели, а внутри у меня раздался какой-то хлопок. Как будто короткое замыкание. Голубые молнии и потом — большая красная. Большой взрыв. Стало жарко, но я дрожала, как от холода.
Я смотрела в небо и была готова к чему угодно. Может быть, он протянет руку и коснется меня. Наверное, я тогда умру — ну и ладно. Я стала бы самым счастливым трупом на свете.
— Гляди! — Линус показал вверх. — Спутник!
Одна из светящихся точек двигалась слева направо. Наверное, это было очень высоко. Я бы и не заметила, если бы он не показал.
