Юрий Сальников - Шестиклассники

— Послушай, Гроховский. Ты всё-таки нарисуй плакат о чистоте, ладно?

Он остановился.

— Какой плакат?

— А я дам текст.

— Давай, ладно…

Он стоял и не уходил, разглядывая землю под ногами, хотя говорить было больше не о чем. Аня тоже не уходила, а смотрела на Гроховского и чув­ствовала, что, наверное, ему трудно сейчас идти домой. Совершенно ясно, что никто из них — ни он, ни Галкин — не болел никакой болезнью, а просто прогуляли.

— Значит, нарисуй, — ещё раз сказала Аня и вдруг неожиданно для самой себя спросила: — Вы почему вчера не были-то?

Всё так же разглядывая землю, перекатывая ботинком какой-то камешек, Гроховский ответил нахмурившись:

— В лес ходили. Коллекцию Галкину собирали.

— Могли бы и в другое время, — заметила Аня. — Не обязательно, когда уроки.

— Так и хотели, да не получилось. А отклады­вать нельзя было. Ну и вот. — Гроховский вздох­нул. — Ладно, давай завтра текст.

— Хорошо, — кивнула Аня и добавила: — А в редколлегию хочешь выберем? Вот будем выби­рать в отряде, и я тебя выдвину. Только не знаю как… Надо лучших, а у тебя двойка и прогул ещё…

— Да говорят, не нарочно! — рассердился Стасик. — Ну, так получилась. Ведь не хотели. И двой­ка из-за этого альбома. Сидел, сидел, все дни делал, спешил. Да что там говорить! Не выберут —не надо!

Стасик махнул рукой и пошёл по тротуару, за­сунув чёрный потёртый портфелик под мышку и да­же сгорбившись, как показалось Ане. Он удалялся, освещённый красноватым закатным солнцем, по светлой стороне улицы, и на землю от него ложи­лась длинная синяя тень.

И Аня подумала: «Вот как бывает! Хотел чело­век помочь другу-товарищу, а вышло из этого для самого одно горе. И хотя прогуляли они вчера не просто из озорства, Таисия Николаевна всё равно будет сильно ругать, да ещё, пожалуй, и в редкол­легию Гроховского не выберут. А ведь ничего пло­хого он не хотел, наоборот, хотел одного хорошего… Вот и разберись тут!»

Да, должно быть, в жизни не только у папы с мамой бывают такие вопросы, в которых не сразу разберёшься.

Глава 12

СТАСИК В ЗАТРУДНЕНИИ

Стасик Гроховский мучился.

Он твёрдо считал, что на земле нет другого такого несчастного человека, как он. Неприятности сыпались на него одна за другой. Ну, посудите са­ми. Попал под влияние беспечного Галкина и начал учёбу в новой школе с двоек. Обманул маму и про­пустил уроки. Обманул учительницу и совсем запу­тался, потому что и дальше придется тоже всем лгать и вывёртываться — ведь нужна записка от родителей, завтра опять спросит Таисия Николаев­на. Правда, она похвалила его сегодня за дружбу, но она ещё не знает, к чему эта дружба привела. И, может быть, уже никогда больше не будет его так хвалить перед всем классом!

Галкин ничего этого не понимает. Вот в классе восхитились тем, что Стасик помог товарищу, а сам Гал­кин этого даже не ценит — он ни разу не похвалил Стасика. А когда после уро­ков стояли в подъезде, Гал­кин опять только спорил о пустяках.

Из двери подъезда вид­нелся краешек голубого не­ба, на котором одиноко ви­села едва заметная звёздоч­ка. Как и все звёзды, она мерцала и подмигивала Ста­сику.

Стасик вздохнул и ска­зал, что надо было им сразу признаться про лес, когда заговорили о коллекции.

— Как это признать­ся! — заспорил Галкин. — Ведь мы объяснили, что болели.

— Объяснили, объясни­ли, — передразнил Ста­сик. — Теперь вот объяс­няй дома.

Одинокая звёздочка про­должала нахально подмигивать. И Стасик, опять вздохнув, неожиданно спросил:

— Знаешь, почему звёзды мерцают?

— А ты знаешь? — вопросом на вопрос ответил Лёня.

— Я у тебя спрашиваю.

— А я не обязан на всякие твои вопросы отве­чать, — отрезал Лёня. — Вчера про луну, сегодня про звёзды. Нужны они тебе!

— Вот и нужны! — заупрямился Стасик и сразу вспомнил о маме, которая хотела узнать о звёздах у папы.

Да, сколько ни оттягивай, а разговаривать с ма­мой о школьных делах тоже придётся.

Но неизвестно, как бы Стасик повел себя дома, если бы, расставшись с Галкиным, не встретил слу­чайно у ворот Аню Смирнову. Когда Аня заговори­ла о плакате для класса, Стасик вдруг решил, что дружба дружбой, а подчиняться Лёньке Галкину хватит, и сразу согласился написать плакат. А вме­сте с этим решением словно что-то повернулось у него внутри: захотелось также изменить свою жизнь и не скрывать больше ничего дурного ни от мамы, ни от учительницы. Придя домой, Стасик выбрал удобную минуту и во всём признался маме.

Она сидела перед ним на стуле и слушала, не прерывая, а он как мог рассказывал о том, что рисовал для Галкина альбом, запустил занятия, вчера даже прогулял, и учительница теперь требует записку — правда ли он болел, как объяснил ей.

Выслушав, мама спросила:

— Это всё?

— Всё.

— А по-моему, ещё не всё. Где ты рисовал этот альбом?

Стасик покраснел: значит, ей уже и про «каби­нет» известно.

— Да это просто так… Оборудовали мы, — на­чал он, — чтобы никто не знал, для интереса. Играть там интересно.

Мама встала.

— Ну что ж, — голос её звучал спокойно. — Я не запрещаю, играй.

— А ты откуда узнала? — робко спросил Ста­сик.

— Анна Сидоровна сообщила, не утерпела, ла­зила вчера к вам по лестнице. Я и ей сказала: пусть играют. Только учёба из-за этого не должна стра­дать.

— Постой, — воскликнул Стасик, видя, что ма­ма направилась в кухню, словно считая разговор законченным. — А как же теперь со мной?

— Что с тобой? — обернулась Прасковья Дмитриевна.

— Ну вот, прогулял… Двойка…

— А тут, по-моему, все ясно. Ты добровольно открылся мне. Значит, сам считаешь: поступил пло­хо. Из этого я делаю заключение: больше так по­ступать не хочешь. О чём же ещё говорить? Проби­рать тебя? Вот и исправляйся.

— А в школе-то как? Таисия Николаевна запис­ку ждёт…

— Ну, дорогой мой, ложь твою мы с папой при­крывать не будем. Стыдно признаваться перед классом, что солгал? Однако придётся. За ошибки всегда учись расплачиваться. Имей на это му­жество.

И Прасковья Дмитриевна ушла из комнаты, как будто была уверена, что Стасик обретёт мужество, чтобы расплатиться за ложь.

Стасик понимал, что и вправду говорить больше не о чем — не пойдет же мама в школу объяснять, что он соврал. А обманывать учительницу он уже не сможет, и мама это знает. Поэтому теперь только от него самого зависит, как выйти из создав­шегося положения.

С мыслью подойти к Таисии Николаевне и так же, как маме, честно признаться во всем Стасик пришел на следующий день в школу.

Но прежде чем он успел увидеть учительницу, его поймал на лестнице Галчонок.

— Записку притащил? — широко улыбаясь, спросил он.

— Нет, — ответил Стасик.

— Я тоже нет. Но на сегодня можешь быть спо­коен. Таисия Николаевна меня уже спрашивала, и я сказал, что принесу завтра, а у тебя завтра в школу мать придёт.

— Как придёт? — не понял Стасик.

— Ну, так сказал я Таисии Николаевне!

— Ведь это же неправда!

— А что делать? Сознаваться, что прогуляли?

— Лучше сознаться…

— Попробуй только! Хочешь меня подвести?

— Всё равно раскроется.

— Когда ещё там! — отмахнулся Лёня. — А пока никто не знает. Думаешь, Таисии Николаев­не только и дела о нашем прогуле помнить? Забу­дет, и всё уляжется!

Галчонок запутывал Стасика ещё сильнее. Ко­нечно, новый его обман ни к чему хорошему не приведёт. Но невозможно было теперь подойти к учительнице — выдать товарища. Стасик в конце концов решил, что обо всём расскажет маме и по­просит её в самом деле сходить в школу. А попадать в неприятные истории из-за Лёни надоело. И когда Лёня решил удрать с отрядного отчётно-выборного сбора, Стасик взбунтовался.

— Можешь один удирать! А меня оставь в по­кое!

— Ух ты, паинька! — засмеялся Галчонок. — Луна, звёзды!

Почему он вспомнил про луну и звёзды, о кото­рых у них были мимолётные разговоры, неиз­вестно. Как бы там ни было, на уроках Стасик и Галкин сидели уже отодвинувшись друг от друга.

А на большой перемене к Стасику подошёл Ше­реметьев.

— Зря ты Галкину альбом делал, — заявил он.—Только время терял. Лучше бы свои рисунки закончил. Больше пользы.

— Какой пользы? — спросил Стасик.

— Так ведь рисуешь ты вон как здорово! На выставке-то первое бы место занял. А ему всё это ни к чему, — пренебрежительно махнул он рукой в сторону бегающего по коридору Галкина. — Он у нас всегда такой, отстающий.

Шереметьев только что на уроке истории на «отлично» отвечал у доски. И, слушая его сейчас, Стасик подумал, что на самом деле нет никакого интереса стараться для Галкина, гораздо лучше от­вечать на уроках, как Шереметьев, с блеском, по­ражая всех своим красноречием.

Но Димке он ничего не сказал.