Евгений Титаренко - На маленьком кусочке Вселенной
Два дня назад он воспользовался случаем побывать в районе. Захватил все, какие у него были, деньги и несколько часов изучал ассортимент двух промтоварных магазинов. Сначала продавцы ворчали на него, потом, когда выяснили, что усатый папаша выбирает для дочери подарок не какой подешевле, а какой получше, приняли самое энергичное участие в его хлопотах и, наверное, впервые убедились, что, когда речь заходит о выборе того, что «получше», они бессильны. Наконец заведующая райунивермагом, девчушка лет двадцати, что-то вспомнив, бросилась искать своего кладовщика, привела его из дому и под единодушное одобрение продавцов выложила на прилавок совершенно волшебное пальто: желтое, с меховым воротником в пятнах и с такой же отделкой по низу. А вдобавок теплые румынские ботинки. Растроганному дяде Мите впервые в жизни захотелось дать кому-нибудь магарыч, но, глядя в сияющее лицо заврайунивермагом, он не решился.
Два дня пальто и румынки, все в той же магазинной упаковке, лежали у него дома, а как отдать их, дядя Митя не знал.
Наконец догадался выяснить у вахтера Иван Иваныча, в какой смене работает Сана, и, дождавшись нужного часа и захватив покупки, решительно направился к домикам.
Он вошел без стука. Прикрыл дверь за собой.
– Здравствуй, Ксанка…
– Здравствуй, дядя Митя. – Ксана была рада ему и, по привычке теребя косу, остановилась посреди комнаты.
Дядя Митя кашлянул, глянул в угол, хотел подергать себя за ус, но руки его были заняты. Повернулся, чтобы куда-нибудь сунуть эти несчастные покупки, шагнул вперед и, перегнувшись, чмокнул Ксану в затылок (надо же, впервые в жизни поцеловал – и то, видать, не как следует). Но Ксана тоже ткнулась носом куда-то в ключицу ему, и дядя Митя окончательно смешался.
– Чего ты, дядя Митя? – не поняла Ксана.
– Чего – чего?
– Хмурый такой!
– Да вот… – не глядя на нее, объяснил дядя Митя. – Принес тебе тут… – И, водрузив покупки на стол, принялся деловито развязывать шпагаты, которыми они были опутаны. Ох, как не умел дядя Митя делать подарки! Тетрадку раз дарил… Ну, это плевое дело. А тут по-взаправдашнему… – Примерь-ка вот… – Он встряхнул пальто. – Меховое вроде. Барс или тигр… – мрачно сказал он о воротнике.
– Дядь Мить… – Ксана даже чуть отстранилась, испуганная. – Дядь Мить! – умоляюще повторила она, прижав к губам ладошку.
Ее растерянность вернула дяде Мите всегдашнее самообладание.
– Чего еще? А ну… – Одной рукой небрежно повернул Ксану и набросил пальто на ее плечи. – Вдевай рукава. Эка невидаль… пальто. Подумаешь!
Пальто будто шилось на Ксану. И такая она стала в нем непохожая на себя, разрумяненная, с влажными (не понять – испуганными или счастливыми) глазами.
«Красавица, и только!» – определил дядя Митя без преувеличения.
– Зачем ты, дядя Митя, дорогое такое?! – укоризненно спросила Ксана, держась за отвороты и явно не желая расставаться с обновой.
– Никакое не дорогое. Ерунда все… – проворчал дядя Митя.
– Вовсе не ерунда! Ой, спасибо… – виновато и радостно поблагодарила Ксана.
– Не за что.
Ксана изогнулась, чтобы глянуть на себя сзади.
– И где ты разыскал такое?
– Ерунда! – повторил дядя Митя. А про себя, разворачивая ботинки, поклялся, что найдет заведующую и – пусть она даже сопротивляется – отблагодарит ее.
Опыт преподносить подарки теперь был у него, и теплые румынки он подал Ксане с легким сердцем.
– Еще вот, к зиме.
Но для Ксаны это оказалось уже слишком. Румынки она, дабы не расстраивать дядю Митю, надела и даже повернулась кругом, прошлась, чтобы он от удовольствия подергал себя за ус… Но представила, чем обернутся ей эти покупки, и радость ее улетучилась.
– Тепло будет! – подытожил свои наблюдения дядя Митя. – Я боялся, маловаты окажутся, – кивнул он на ботинки.
Соврал, потому что знал, какой номер обуви носит Ксана.
– Спасибо, дядя Митя, – повторила Ксана, медленно расстегивая пуговицы пальто. – Я еще никогда не видела такого…
Дядя Митя не уловил перемены в ее голосе, махнул рукой.
– Говорю, ерунда! Заладила: спасибо… – И сдвинул брови, будто рассердился. – Лучше расскажи, как там у тебя: школа, прочее…
– Хорошо, дядь Мить! – Ксана улыбнулась.
– Это первое. Учиться – ты, Ксанка, учись. А я тебя не оставлю.
– Я знаю, дядя Митя… – опустив голову, проговорила Ксана.
– Вот и ладно. Это главное. Вот и хорошо.
Про Димку он спросить не отважился. Но, используя собственные возможности, он уже навел кое-какие справки о нем и убедился, что доверять парню можно.
Минут пять еще поболтали о всякой всячине.
Ушел дядя Митя очень довольный собой, почти счастливый.
А Ксана, проводив его до крыльца, аккуратно уложила пальто на материну кровать, чтобы сразу бросалось в глаза, поставила рядышком, на полу, румынки и больше не притрагивалась к ним до возвращения матери.
Вечернее солнце над Мельничным прудом светило мягко и выжидающе. Димка впервые вышел на рыбалку, и еще не знал, что так светит вечернее солнце всем рыбакам на земле, рыбакам да охотникам.
Валерка сидел, почти касаясь подбородком колен. Мыслей, что кружат в его большой голове, не угадать. И чтобы очистить свою совесть перед другом, Димка признался:
– Я вчера в лесу был…
Он думал, Валерка спросит о чем-нибудь: когда был, зачем, или: один – не один, тогда Димка сказал бы ему, что в лесу был вместе с Ксаной. Но Валерка заговорил о другом:
– Дядя Василий, что книги мне возит, рассказывал недавно: километров двести отсюда есть озеро – большущее! – а посредине островок. Вот бы на следующее лето взять удочки, хлеба побольше и на месяц или два – туда! Книги взять… А? Давай? Брезенту достанем на палатку, спичек запасем, кастрюлек разных… Ксанку бы еще взять – ее не отпустят… Давай? – повторил Валерка.
И, глядя на отражение зари в воде, Димка почувствовал необыкновенную легкость на душе, словно бы что-то хорошее-хорошее – не свершилось уже, но свершается – долгое, а потому вдвойне радостное. И гладь воды под неярким солнцем, и вкрадчивый шорох камышей, и ожидание – все это объединилось в одном не изведанном ранее чувстве наслаждения…
Нынешнее лето оказалось у него сплошь из открытий – так многое случалось впервые. Как будто ничего и не было раньше – как будто все начиналось только теперь.
Ксана стояла у двери в свою комнату, когда пришла с работы мать.
Пришла, по обыкновению, усталая и раздраженная. Одной рукой медленно стянула с головы платок и, когда хотела бросить его на кровать, увидела пальто. Выпрямилась. Перевела взгляд на ботинки возле ножки кровати, снова на пальто. Скулы ее заострились.
– Откуда?
– Дядя Митя принес.
– И часто вы видитесь, когда меня дома нет?
– Сегодня первый раз… – сказала Ксана.
– Может, к нему уйти собираешься? – Голос матери напрягался от слова к слову. – Может, он и сводничает тебя? С кем стояла запрошлый раз?.. И не впервой, слышу! Заглядываться начала? – Сбросив на ходу жакетку, мать прошлась по комнате вдоль противоположной стены, как бы выдерживая максимальное расстояние между собой и дочерью. – Одна так позаглядывалась в Холмогорах, теперь и взвыла бы, да толку что! – Остановилась напротив, страдальчески стиснув зубы. – Гляди у меня! Слышишь?! – Нервным движением выхватила заколку, и коса, туго развернувшись, упала ей на спину. – Что молчишь? Ну!..
Без короны, которую образовывала на голове коса, мать всегда делалась какой-то неестественной, будто маленькой.
«Гляди! Гляди у меня!» – это Ксана слышала всю свою сознательную жизнь, лет с пяти, и потому давно не реагировала на предостережения.
– Зачем он притащил это?! – Мать схватила пальто, крутнула его перед собой. – Ишь! Может, заневестилась, потому и одеть решил? Говори! – выкрикнула она. – Слышишь?! Язык проглотила?
И оттого, что Ксана молчала, мать разнервничалась еще сильней.
– Ишь… подарочек… Ишь! – приговаривала она, то выворачивая пальто шелковой подкладкой наружу, то перехватывая в руке меховую отделку воротника, рукавов. – Хоть под венец!.. Подарочек!.. Доченьке!.. Любимой!.. Где уж нам!.. – Чем больше говорила мать, тем больше распаляла себя.
Ксана почти наверное знала, чем все кончится. И минут через пять, когда, не выдержав, мать разразилась слезами («Живите! Я мешать не буду! Живите без меня!»), и немного погодя, когда она швырнула пальто Ксане («На! Радуйся!»), – та была почти готова к этому.
Стукнув пуговицами, желтое пальто скользнуло по полу и, заметая воротником «под барса» плетеные коврики, задержалось у ног Ксаны.
Ксана глянула на него и, не тронув, ушла в свою комнату. Легла на кровать. Она всегда так делала в ожидании, пока мать успокоится… Успокоится или устанет.
«Ясно! Где Сане на такое пальто разориться! Сана жадная! Она всё в чулок деньги!.. А им проще! Надо? Пожалуйста!..»
