Лидия Будогоская - Повести
Ева завернула на Покровскую улицу. Перед домом стоит Настя в одном платьишке, даже без головного платка. Растерянная, вся в слезах.
— Настя! — воскликнула Ева. — Что ты тут делаешь?
— Вот стою и думаю, чего бы сделать. Ах, где ты раньше была? Только что собачники Кривульку поймали и увезли.
— Где собачники? — спросила, бледнея, Ева.
— Укатили. Теперича на Зеленой ловят. Изверги. Удавить бы их этой самой петлей. Разве можно так животную тварь? Как накинули петлю, как затянули, да как поволокли Кривульку по грязи, да как швырнут в ящик… Уж не знаю, целы ли Кривулькины косточки. Я выбежала из ворот и кричу: «Что вы делаете? Наша собака. Не трожьте!» А они и ухом не повели.
Ева кинула Насте книги и побежала.
Бежит, не разбирая луж. Брызги во все стороны летят из-под ног. А ветер точно рассвирепел, срывает пальто, с плеч, платье с колен. Сорвал с головы шапочку. Ну, да черт с ней, с шапкой. Если жизнь Кривульки на волоске, если каждая минута дорога, — не гоняться же Еве за шапкой.
Ева метнулась на Зеленую и видит: посреди улицы стоит собачий ящик на колесах. В ящик запряжена понурая кляча. И рядом с клячей мужик в засаленном балахоне, в черной мохнатой шапке. А два других мужика крадутся по мосткам на цыпочках, заглядывают в ворота. Балахоны у них подобраны, сапожища в грязи, в руках наготове аркан с петлей.
Вокруг ящика ватага мальчишек. У кого ранец за спиной и на шинели голубой кант городского училища, а у кого ни ранца, ни канта, так, просто уличный оборвыш. Все заглядывают в ящик через решетку и галдят. А один взял палку и ткнул в решетку.
Ева остолбенела. По мирной улице везут на лютую казнь беззащитных зверей, а люди даже не вступятся. Оглянутся, посмотрят — и ничего. А мальчишкам даже как будто и весело.
Ева перепрыгнула через канаву, кинулась в ящику и закричала:
— Кривулька!
Сквозь отчаянный лай и вой Еве послышался жалобный голос Кривульки. Ева прижалась к решетке лицом и отшатнулась. Как из темной ямы, смотрят на нее собаки горящими глазами, дышат тяжело, морды оскалены.
— Эй, — крикнул Еве мужик, — отваливай!
— Отдайте, пожалуйста, мою собаку хромую, — взмолилась Ева и двумя руками вцепилась в вонючий балахон.
— Пошла! — отмахнулся мужик.
— Отдай! — крикнула Ева, не отнимая рук. Ева будет держаться за балахон и кричать до тех пор, пока ей не отдадут Кривульку.
Мужик с силой оторвал от себя Еву и толкнул. Ева упала коленями в грязь. Ватага мальчишек застыла, разинув рты.
Ева поднялась. Лицо белее полотна, в черных брызгах. С колен и с рук стекает грязь. Ветер вздул рыжие волосы.
— Тьфу, — сплюнул мужик, — рыжая ведьма.
И выругался.
Мальчишки разразились хохотом.
Ева стиснула зубы, отбежала, нагнулась, хватила из канавы булыжник, размахнулась с закидкой и запустила булыжник в мужика. Мужик ахнул и нагнул голову. Если бы не нагнул, прямо бы в голову попал булыжник. А так — пролетел и со всего маху — в клячу.
Кляча брыкнулась, тряхнула гривой, подняла хвост и понеслась.
Мальчишки завизжали от неистового восторга.
Разбрызгивая грязь, мчится с воем и лаем по Зеленой улице собачий ящик. За ящиком по грязи шлепает балахон. И два других балахона с арканами, крича и ругаясь, тоже бегут за ящиком. А за ними вся ватага мальчишек. Мальчишкам понравилось, как рыжая кинула булыжником.
— Бей их! — кричат мальчишки и, хватая на бегу камни, кидают собачникам вслед. А впереди всех Ева — как черт огненноволосый, выпачканный в грязи, с камнем в руке.
Свист пошел по Зеленой улице. Из ворот выбегают люди. Из-за угла выскочил полицейский со свистком в зубах. Увидев полицейского, вся ватага мальчишек повернула назад — и врассыпную. Оглядываются на Еву, машут ей.
— Рыжая, — кричат, — Рыжая, убегай!
Ева повернула и побежала.
Женя сидит на синем плюшевом табурете перед трехстворчатым зеркалом и замшевой щеточкой начищает ногти. И папа тут же. В кресле. Заложил ногу на ногу и читает газету.
И вдруг дверь разлетелась — Ева, выпачканная в грязи, ворвалась к ним.
— Папа, — кричит Ева, — папочка! Спасай Кривульку! Кривульку собачники увезли!
Женя выронила из рук замшевую щеточку. Оба во все глаза уставились на Еву.
— Ева, — воскликнул папа, — ты никак спятила с ума!
— Ева! — ужаснулась Женя. — На кого ты похожа!
— Ты мне ответь, — крикнул папа, — где ты вывалялась в грязи?
— Совсем, совсем испортила новенькое пальто, — проговорила Женя, — а платье, а чулки, а башмаки!
Ева взглянула на пальто, на платье, на чулки, на башмаки и расплакалась.
— Если бы ты пошел! — говорит Ева. — Если бы ты пошел к собачникам, тебе бы отдали.
— Так я и пошел! У меня, видите ли, богадельня для всякой дряни. Всякую дрянь я должен терпеть на своем дворе! И я терпел. Ты мне не можешь сказать, что я не терпел. Но чтобы я пошел выручать, — это уж слишком. Ей давно место в собачьем ящике. Еще взбесилась бы и перекусала бы нас всех!
— Ах, — воскликнула Женя, — она уже, наверное, бешеная! В собачьем ящике наверняка ее бешеные укусили. Это ужасно!
Ева повернулась и ушла.
Спустя немного времени папа заглянул в комнату к Еве. Ева сидит за столом и плачет, уткнув голову в руки.
Папа усмехнулся.
— Ты вчера ревела и сегодня опять ревешь, — сказал папа.
Ева вскочила вне себя и отшвырнула стул.
— Вы хуже чертей! — крикнула Ева папе. — Я убегу от вас и никогда, никогда не вернусь.
И кинулась в дверь мимо папы.
— Стой! — сказал лапа и схватил Еву за плечи. — Опять к своей вотячке задумала задать стрекача? Что я говорил, — как из гимназии приходишь, никуда за порог, ни шагу! Мне надоели твои дикие выходки! Я накажу тебя за дерзость.
Толкнул Еву в комнату, захлопнул дверь и запер дверь на ключ.
Ева сидит под замком. Стены давят, потолок давит. И не вырваться — прямо как в тюрьме. Только не хватает на окне железной решетки.
Долго сидела Ева не двигаясь. За окном спустились сумерки. Ева зажгла свет и подошла к двери. Послушала — тишина. Заглянула в скважину — темень. Осторожно подергала дверь — не подается. Отошла и снова села.
И вдруг представилась Еве Кривулька. Как наяву представилась. Страшный балахон вытаскивает Кривульку за шиворот из собачьего ящика. Кривулька скорчилась вся, лапки поджала, хвостик поджала, дрожит всем своим черным худеньким тельцем, мордочка оскалилась от ужаса.
Ева вскрикнула и кинулась к двери. Может быть, еще не поздно? Может быть, еще можно спасти Кривульку?
— Эй, — крикнула Ева, — отпирайте!
И задергала дверь. Никто не отвечает Еве. Что они, умерли все? Может быть, вор залез с террасы и всех передушил? Ева размахнулась и что было силы ударила кулаком в дверь и слушает. Вот хлопнула дверь папиного кабинета, кто-то прошел по гостиной. Должно быть, Женя в свою комнату прошла. А папа, верно, в кабинете. А Настя на кухне внизу. Все дома, ничего не случилось. И папа слышит, и Женя слышит, но никто не отвечает. Нарочно не хотят открыть дверь и не отворят, пока на самом деле Ева не спятит с ума. Ева кинулась к двери и начала с остервенением бить кулаками, плакать, кричать.
Никто не ответил, никто к двери не подошел…
Ева выбилась из сил. Кинулась на постель, захлебнулась слезами и затихла.
Ева спит. Сквозь сон она слышит, как пришли в столовую, как пили в столовой чай, как Женя жаловалась на кого-то папе. А потом опять все затихло.
Когда Ева проснулась, часы на соборе ударили два раза. Два часа ночи. За окном густая мгла. Все спят, а Ева не спит. Одетая, грязная, растрепанная, с распухшим от слез лицом, Ева лежит на скомканной постели. На столе под белым матовым колпаком горит лампа.
Вдруг шорох за дверью. Кто-то прижался к дверям. Слышно, как дышит. А потом чей-то голос прошептал в замочной скважине.
— Ева!..
Ева вздрогнула всем телом. Сорвалась с постели, подскочила одним прыжком к двери и губами прижалась к скважине.
— Настя! Это ты?
— Я, родненькая, я! Насилу дождалась, пока все уснут. Не плачь, моя ласточка, Кривульку можно достать. Степан бегал дознаваться. И дознался — можно выкупить за рубль.
— А разве ее не убили?
— Нет, нет! Три дня ожидают. Завтра чуть свет Степан пойдет за Кривулькой.
— Стой! Я денег дам. Может быть, мало рубль? Два дам. Десять.
— Рубль хватит.
Ева подбежала к столу и шепчет: «Спасение, спасение!»
Выдвинула ящик и из ящика выхватила копилку-свинью, в которую складывала бабушкины деньги.
Дурацкая копилка! Если бросишь в нее деньги, потом уже не достанешь назад. Не открывается. Можно только выбить дно. Ева размахнулась и швырнула копилку об угол стола. Дно с треском вылетело, и деньги раскатились по полу.
— Ева, — шепчет Настя за дверью, — как ты грохочешь! Ты всех разбудишь.
