Ксения Драгунская - Целоваться запрещено! (сборник)
— Я что, кролик, что ли? — взвыл папа.
— Одуванчик богат витаминами и микроэлементами, — сказала мама. — И вообще, сейчас май, и надо благодарно пользоваться тем, что дает нам природа. Это очень омолаживает организм.
Мы стали есть лобстера. А что, ничего! Тем более что я ел лобстера первый раз в жизни и поэтому загадал желание. Даже целых три — чтобы в Африке побывать, чтобы лето было недождливое и чтобы все собаки и кошки стали пуленепробиваемыми.
Мы с мамой съели лобстера с удовольствием, а папа все ворчал и морщился, особенно когда жевал одуванчики с крапивой. После этого он нажарил себе шпикачек с кетчупом и заметно подобрел.
— Ты, папа, совсем не печешься о своем здоровье, — сказала мама. — Неправильный ты какой-то.
— Может, ты «бэшка?» — догадался я. — Вот я — «ашка», и мама тоже в школе была «ашкой», а ты, наверное, «бэшка».
— Да, — сказал папа гордо. — Я учился в классе «Б».
— Так вот оно что. — Мама даже перестала есть одуванчики. — И почему я не поинтересовалась этим до свадьбы?
— Но потом перешел в «А», — поспешил добавить папа.
— Значит, ты, папа, как Раппопорт.
— Что за Раппопорт еще?
— Псих один, с нами до третьего класса учился. Круглый отличник, а шуток не понимает. Ему говорят «Раппопорт-аэропорт на колесиках приехал», а он ябедничает, что это неприличные слова. Потом ему однажды случайно четверку по математике поставили, его мама обиделась и перевела к «бэшкам».
— У вас там вечно неизвестно что творится, — нахмурился папа.
Папа с самого начала предлагал отдать меня в военное училище с преподаванием ряда предметов на китайском языке, потому что оно ближе всех к дому. Но мама решила, что лучше мне учиться в той же школе, в которой училась она, потому что, во-первых, ее там все хорошо помнят (в седьмом классе мама участвовала в поджоге школы), а во-вторых, фамилия-то у меня другая, никто сразу не догадается, чей я сын, а если вдруг что — мама всегда придет и разберется.
И тут я вспомнил.
— Наша Жанна Аполлоновна говорит, что мои родители совсем не участвуют в жизни класса. Вот бабушка Савченко цветочки в горшках подарила, потому что у Сашкиного младшего брата на них аллергия. Мама Насти Зашкиркиной двух черепашек принесла, а то они по ночам очень шуршат и топают. Все в жизни класса участвуют, а вы — нет.
— Давайте тоже что-нибудь ненужное в класс подарим, — согласился папа.
— Ага, — обрадовалась мама. — Бабушку или дядю Владика.
— Вот не хотел я его в твою школу отдавать, — с горечью сказал папа. — Из этой школы все такие, как ты, получаются. Которые родного мужа голодом уморить готовы, а всех родственников в живой уголок сдать мечтают.
— Во всяком случае, ты должен сходить к учительнице, познакомиться, поговорить по душам, — решила мама. — Учительницы это просто обожают.
— Может, лучше ты? — жалобно спросил папа.
— Нет уж, — сказал я. — Маму прибережем для аварийного случая.
Еще с вечера папа договорился на работе, отложил все важные дела и стал собираться в школу. На специальную бумажку папа записал имя-отчество Жанны Аполлоновны, и что я учусь в пятом «А», и в каком кабинете этот пятый «А» находится. Мама нагладила ему белую рубашку, я начистил ботинки, дворник дядя Леша вымыл папину машину.
Утром папа как следует набрызгался одеколоном и сказал, что надеется быть в школе часам к трем, как раз, когда ученики разойдутся и можно будет поговорить с Жанной Аполлоновной и произвести на нее приятное впечатление.
В школе я предупредил Жанну Аполлоновну, что папа обязательно зайдет к ней сегодня, чтобы поговорить о жизни класса и моем воспитании, а сам поскорее смылся домой сразу после шестого урока.
А дальше вот что было.
Поскольку полдня папа находился на работе и занимался всякими важными делами, он как-то замотался. (Взрослые обожают это слово. А спроси их, во что замотался или чем замотался, ни за что не смогут ответить.) Замотавшись, папа потерял листочек с именем-отчеством Жанны Аполлоновны, перепутал, в каком я классе, не смог толком объяснить, куда идет, и чуть не подрался с охранником.
Наконец ему удалось прорваться вовнутрь. Тут его сбила с ног ватага первоклассников с продленки, которые мчались в столовую на бесплатный полдник — пить молоко с черным хлебом. Папа, можно сказать, чудом уцелел и от испуга неожиданно вспомнил номер кабинета Жанны Аполлоновны.
Но теперь, после общения с охранником и встречи с малышней, у папы был совсем растерзанный вид, и он зашел в туалет привести себя в порядок.
В туалете папа зачитался надписями на стенах и с возмущением пришел к выводу, что многие слова не только на английском, но и на русском написаны с ошибками.
Папа приосанился и зашагал прочь из туалета, торопясь поскорее высказать Жанне Аполлоновне свое беспокойство по поводу преподавания языков и вообще по всем поводам.
Папа поднимался по лестнице и озирался по сторонам, опасаясь, как бы не выскочили еще какие-нибудь дети.
В это время из-за угла на него набросилась дама.
— Ну, наконец-то! — закричала она. — Мы вас ждем, ждем, а вы все не идете и не идете!
Бедный доверчивый папа почему-то решил, что это и есть наша Жанна Аполлоновна, и послушно пошел с ней. Она привела его в класс, а там — целая толпа полуголых восьмиклассниц, из обоих восьмых. Оказывается, у старших классов в этот день был медосмотр, и папу по ошибке приняли за опоздавшего подросткового врача из нашей поликлиники.
Папа еле отбился от восьмиклассниц, принял успокоительное и уже прицельно пошел к Жанне Аполлоновне.
Идет по коридору, а наш учитель по истории Отечества, Ефим Яковлевич, что-то такое на потолке чинит. То ли лампочки вворачивает, то ли пятно от протечки ликвидирует. Он у нас страшный рукодельник, на него вся школа не нарадуется, никаких слесарей вызывать не надо. Словом, Ефим Яковлевич на потолке что-то мастерит, штукатурка вниз сыпется — прямо папе на голову.
Бедный папа уже ослаб от происшествий и ничего не сказал Ефиму Яковлевичу — ни про штукатурку, ни про нашу школу, ни про всю историю Отечества.
С головой, полной штукатурки, папа кое-как дополз до нашего класса, вежливо постучал и открыл дверь.
Жанна Аполлоновна с Ларисой Викторовной примеряли пляжные шлепанцы, потому что уже весна и вообще скоро лето.
И тут — то ли лобстер с одуванчиками подействовал и папин организм резко омолодился, то ли Жанна Аполлоновна тоже за свой рабочий день здорово замоталась, то ли она просто была без очков — она увидела, что папа в дверь заглядывает, и усталым таким голосом ему говорит:
— Мальчик, ну что ты тут ходишь? Что тебе надо? Сколько раз повторять — олимпиада по географии в следующий четверг!
Папа ничего не ответил, просто ушел и поскорее позвонил на работу — предупредить, что берет недельный отпуск и уезжает в оздоровительный центр для людей, переживших сильные нервные потрясения.
А нам с мамой папа вечером сказал:
— Ноги моей больше там не будет! Сами ходите в свой сумасшедший обезьянник номер тридцать — семьдесят шесть.
Ну и зря, между прочим. Мы с мамой любим нашу школу. Смешная она у нас.
Рыжая пьеса
Действующие лица:
Тим, первокурсница, 18 лет.
Соня, 13 лет.
Егор, 16–17 лет.
Егор Владимирович, папа Егора, 40 лет.
Мама Егора, 36 лет.
Нора.
Хали} Друзья Егора
Потомок.
Красивый.
…Это большой город с широкой рекой, по реке ходят теплоходы и грузовые баржи, в городе много важных заводов, город растет, строится, теснит деревни и предместья, на окраинах — одичавшие яблони от сметенных садов, двадцатиэтажки и много железа, оставшегося от строек. Много ржавого железа. А еще — городской парк с лодочной станцией, маленькая речка, ивы, тарзанка с лохматой веревкой… Дело происходит весной. Между первой и второй частями проходит год.
Всякий раз — весна, май.
Первая часть
Разговор. Где-то. Еще не видно где. Может, темно? Или светло, но никого не видно? Просто слышно, что два человека разговаривают.
— Тимофеева? Что вы здесь?.. Занятия давно кончились.
— Жду. Вас.
— Зачем?
Тишина.
— Я вас внимательно слушаю.
Тишина.
— Вам что-нибудь непонятно на лекциях?
— Мне все понятно… То есть ничего не понятно… То есть…
— Сумка у вас смешная…
— Сама сшила.
— Ну, всего доброго. Идите домой, Тимофеева.
— Егор Владимирович…
— Что?
— Я вас так давно ждала. У меня даже волосы замерзли.
— Послушайте, Тимофеева… Оля…
