Ульф Старк - Чудаки и зануды

В этот миг небо озарилось пламенем. Раздался ужасный взрыв, нас обдало жаром. Ослепленная, я вцепилась руками и ногами в ветку, которая норовила вырваться из моих объятий.

В нос ударил резкий запах. Это загорелась помойка. А я-то уже вообразила, что молния ударила в наше дерево. Глянув вниз, я ужаснулась – Ингве болтался вниз головой. Шляпа слетела на землю, да и сам он, казалось, вот-вот отправится за ней следом.

Ведь он лез на дерево, чтобы спасти меня! Нет, пусть он и безнадежный идиот, нельзя позволить ему вот так за здорово живешь сломать себе шею.

– Помоги! Господи, да помоги же мне! – взмолился Ингве.

Я спустилась к нему. Лицо у Ингве было белее Трясогузкиного плаща, в глазах застыл ужас.

– Обещай, что не проболтаешься, – потребовала я.

Он согласно кивнул.

– Понимаешь, со временем все как-нибудь само уладится. А так выйдет только хуже.

Он продолжал кивать.

– А с девчонками тебе обязательно целоваться? – поддел он меня.

Я покачала головой.

– Ну а теперь поможешь мне слезть? – спросил он заискивающе.

Я кивнула и потрепала его по мокрому, почти безволосому черепу.

Для начала я втащила Ингве обратно на ветку, а потом спустилась чуть ниже и стала помогать ему нащупывать крепкие ветви. Ноги у него закоченели и едва двигались.

Все шло хорошо, мы почти добрались до земли, но в последний момент он все-таки сорвался и упал навзничь. Вообще-то высота была небольшая, и я надеялась, что все обойдется. Ан нет! Ингве подвернул ногу. До дома он кое-как доковылял, опираясь на мое плечо.

– Жаль, что так вышло, – сказала я.

– Да ладно, – буркнул он миролюбиво.

– Где это вы были? – спросила мама, глядя на голые расцарапанные ноги Ингве и заляпанный грязью пиджак.

– По деревьям лазили, – ухмыльнулся он.

– Вот дуралеи! – ахнула мама, закатив глаза.

А потом мы ели борщ со сметаной и теплым хлебом. Настроение у мамы было прекрасное, как всегда, когда она заканчивала рисунки. Мы смеялись. Ступня Ингве сильно распухла и стала похожа на свеклу, но в остальном он выглядел непривычно нормальным.

– Пожалуй, надо показать твою ногу врачу, – сказала мама после кофе.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дождь лил не переставая. Всю ночь тарабанил по крыше. И весь следующий день, субботу, тоже. Натянув на голошу одеяло, я лежала на уродливой кровати красного дерева и наслаждалась стуком капель в оконное стекло, шумом ветра в кронах деревьев, ненастьем и холодом. Мама пекла хлеб, и по дому распространялся аромат аниса и фенхеля. Ингве сидел, вытянув загипсованную ногу, заполнял страховую квитанцию и радостно насвистывал, слушая прогноз погоды, предрекавший затяжные дожди, ветер и похолодание. Дедушка устроился в кухне за компанию со всеми, листал пахнувшие пылью и жиром поваренные книги и под бой часов пощелкивал себя по носу. Ничего не происходило, и это было замечательно. Демоны, видимо, взяли отгул. Им ведь тоже требуется отдых.

Телефонный звонок Катти нарушил покой. Она щебетала в трубку, пригласила меня в понедельник на вечеринку и поинтересовалась, не хочу ли я пойти с ней в кино. Я ответила «да» про вечеринку и «нет» про кино. Судя по голосу, она ^дулась и заявила, что раз так – позовет Исака. Я живо представила себе, как она водит своим остреньким языком по его взъерошенным волосам. Плевать

Я спустилась в кухню залечить резь в желудке баночкой «Севен-ап» и черствыми рогаликами с сыром. Дедушка отложил в сторону бесчисленные кулинарные записи и неотрывно смотрел на бушующую за окном непогоду.

– Завтра, дорогие мои, будет погожий солнечный день, – сказал он певучим голосом. – И мы поедем за город.

«Хо-хо», – отозвался дождь, плеснув нам в окно.

Кто-то тихонько погладил меня по щеке. Я увидела веснушчатое лицо.

– Вставай скорее, голубушка, – пропел дедушка мне на ухо. – Полюбуйся, как светит солнце! –

Седые усы щекотали мне щеку. Дедушкины глаза сияли ясной синевой – как залив, как море. Я не стала сердиться, что меня разбудили и вырвали из грез. Дедушка бурлил, словно волны, а занавески колыхались на теплом ветерке.

– Помоги-ка мне собраться, девочка, – попросил дедушка.

– Конечно.

Я залезла на чердак и принялась рыться в коробках и ящиках, которые мы туда убрали. Мне удалось найти почти все необходимое: трость с серебряным набалдашником в виде волчьей головы, кремовую фетровую шляпу с мягкими полями, белый льняной летний костюм, рубашку со съемным воротничком и чудные штиблеты из белой кожи с коричневыми мысками и маленькими дырочками поверху.

Я старалась поменьше шуметь, чтобы не разбудить остальных, пока дедушка в ночной рубашке орудовал утюгом.

Когда со сборами было покончено, я отвела дедушку в подвал, в ванную. Мне было приятно хозяйничать. Я налила горячей воды, и дедушка погрузился в нее с довольной гримасой. Кожа у него белая, сплошь в мелких морщинках. Я осторожно мыла ее дегтярным мылом, которое пахло летом и детством.

– Красота! – фыркал дедушка.

Потом я помогла ему одеться. Он торжественно надевал одну вещь за другой. Я словно заново собирала по частям его прежнего: вот он растет на ковре в гостиной – сияющий, большой, сильный, как медведь.

Мы приготовили завтрак и сложили в корзину всякую снедь: цыпленка, колбасу, сыр, хлеб, огурцы, бутылки с длинными горлышками и термос. Когда мама с Ингве спустились в кухню, все уже было готово.

Мама замерла на пороге, не в силах отвести глаз от статного мужчины, который стоял перед ней.

– Папа, – прошептала она, подошла и потрогала его. – Твой летний костюм?

– Ага, настал его черед, девочка моя, – кивнул дедушка.

– Совсем как раньше, – сказала мама.

– Совсем как раньше, – подтвердил он.

У мамы на глазах блеснули слезы. Она не удержалась и поцеловала дедушку в гладкую макушку и в розовые бритые щеки.

– Господи, какой же ты шикарный! – усмехнулась она.

– Ну-ну, кончай с этими глупостями, – оборвал ее дедушка.

Он улыбнулся, обнажив кривые волчьи зубы, и, словно золотую рыбку, выудил из жилетного кармана часы.

– Не теряйте зря времени – марш завтракать! – приказал он. – Дрожки подадут в любую минуту.

Я чуть не поверила, что мы поедем в конном экипаже, но в конце концов к дому подкатило обыкновенное такси.

Наконец-то тронулись! Вот промелькнул Королевский дворец, похожий на заплесневелый многослойный бутерброд. Вот просверкал окнами Гранд-отель. И весь город с пустыми церквами, зданиями, домами престарелых и диковинными фантазиями из камня и мрамора остался позади.

Мы с мамой и дедушкой разместились на корме парома «Солнечный глаз».

Ингве с нами не поехал. Остался нянчить свою гипсовую ногу. К тому же после долгого сидения в корыте у него начался насморк. Но, похоже, он просто хотел оставить нас одних. Ведь для него эта поездка не была связана с воспоминаниями. Он понимал, что мы отправились в прошлое.

Дедушка устроился в кресле на колесах, которое мы взяли напрокат в больнице. С одной стороны от него стояла красная «хонда», с другой – ящики с пивом. Вскоре паром вышел на открытую воду. Голубой, спокойный, испещренный солнечными бликами простор раскинулся до самого неба, где сновали чайки, радуясь ветру и солнцу. В заливах плавали утки и лебеди, чомги и крохали.

Дедушка указывал на большие и маленькие острова, на маяки и называл их, точно так же, как в прежние поездки. Взгляд его парил над пространством, словно зоркая птица.

– Смотрите! – кричал он, указывая тростью то на одно, то на другое. – Смотрите, как красиво!

И мы привычно кивали.

– Ах! Ничего вы не видите! Глупые вы наседки! – ругал нас дедушка. – Да посмотрите же! Ольга, видишь теперь?

Мама улыбалась, наклонялась к нему.

Я спустилась вниз, купила жевательных мармеладок и стала наблюдать, что делают другие пассажиры. Ребята вроде меня не расставались с поблескивавшими металлом магнитофонами, которые орали благим матом. Взрослые склонялись над промасленными свертками с бутербродами и заламинированными в пластик картами. Малявки ползали по полу среди банановой кожуры и мусорных урн; из кошачьих корзинок посверкивали в сторону птичьих клеток алчные желтые глаза; на носу парома громоздились сумки, рюкзаки, ящики с помидорной рассадой, рулоны толя, лодочные моторы и сумки-холодильники. А я-то надеялась, что мы поплывем в одиночестве!

Когда я вернулась, они сидели по-прежнему. Шляпа отбрасывала тень на дедушкино лицо, но я видела его глаза. Морская синь отражалась в них и ручейками стекала по щекам. Дедушка не смахивал слез. Может, и не замечал их. Обеими руками он обнимал футляр с виолончелью. Он заставил нас взять и виолончель.

– Что с тобой? – сказала я.

– Что? – переспросил дед, словно очнувшись от грез.