Роза Лагеркранц - Апрель! Апрель!
— А я знала, что сегодня ты меня встретишь! Ведь сегодня лучший день за всю зиму!
— Это почему? — спрашивает он, направляясь вместе с ней к дому.
— Потому что лучший день зимы — когда наступает весна! — улыбается мама. — Подумать только, у меня это уже тридцать первый раз!
— Что — это?
— А то, что не надо больше бояться падающих с крыш ледышек! Что вечереет, а небо по-прежнему светлое! Интересно, сколько раз еще придется на мою долю?
— Это смотря сколько лет ты проживешь!
— Ну, лет девяносто, — предполагает мама.
— Тогда тебе осталось только пятьдесят девять раз, — подсчитывает Самюэль Элиас и мысленно спрашивает себя: неужели директор способен позвонить в лучший день зимы?
Директор звонит. Звонит в ту самую минуту, когда они садятся обедать. Мама идет к телефону, внимательно слушает директора, потом говорит:
— Одну минуту!
Возвращается на кухню, чтобы взять со стола помидор, и задумчиво ест его, продолжая слушать.
— Да-да, — повторяет она время от времени, а один раз говорит: — Ой-ой!
Заключив разговор кучей «до свидания» и «всего хорошего», мама кладет трубку, смотрит на Самюэля Элиаса с таким видом, словно хочет укусить его, но в последний миг передумывает и вместо этого кусает помидор.
— Это директор школы! — объясняет она папе Самюэля Элиаса, который ничегошеньки не понял. — Решил довести до нашего сведения, сколько стоит покрыть новым лаком две дверцы его красного «мерседеса».
— Вот как? Может быть, он еще хочет, чтобы мы помогли ему оплатить эту работу?
— Хочет, — отвечает мама Самюэля Элиаса, садясь за стол.
Папа Самюэля Элиаса бледнеет. Видя это, Самюэль Элиас тоже бледнеет.
— Придется взять из хозяйственных денег, — бормочет мама, делая вид, будто на душе у нее весело, а не совсем наоборот. — По мне, так лучше, когда деньги тратятся. Что это за жизнь, если с прибылью идет. Жизнь должна идти с убытком, а то ведь так и умрешь, не пожив как следует… Уж если умирать, так чтобы все деньги, все силы и все дни были израсходованы.
Только она кончает говорить, снова звонит телефон. На этот раз звонит мама Магнуса, чтобы сообщить, что не желает больше ночных гостей. Приходится маме Самюэля Элиаса опять возвращаться на кухню за чем-нибудь съестным!
— Да-да, — продолжает она разговор с мамой Магнуса. — Вот как? Минутку, я должна его спросить!
Она кладет трубку на столик.
— Слышишь, Эли? Это ты обманываешь Магнуса? Учишь его повреждать чужое имущество?
Самюэль Элиас озадачен. Он обманывает Магнуса? Нет, к сожалению, не обманывает. Во всяком случае, до сих пор не обманывал, но в один прекрасный день уж он… Вот только когда? И как? В этом-то вся загвоздка!
— Нет, — говорит мама в трубку. — К сожалению, не обманывает, Но он конечно не будет ночевать у вас, если вы считаете, что он учит вашего сына глупостям!
В этот вечер Самюэль Элиас отправляется в театр вместе с мамой и папой. Там он засыпает в кресле в фойе, пока мама изо всех сил играет королеву, а папа заливает ее ярким светом.
Через несколько дней…
Самюэль Элиас Якобссон и Магнус Пильбум больше не разговаривают друг с другом. И ничего страшного, потому что теперь, когда мысли в голове Самюэля Элиаса перестали забиваться в глухие закоулки, ему есть о чем подумать. Например, как будет папе работаться на новом месте, в больнице, куда его взяли электриком? А еще он думает, как лакируют автомашины? Иногда размышляет о том, что надо делать, чтобы не забыть свою памятку?
Он забывает ее только через несколько дней, на уроке шведского языка, когда учительница просит каждого написать на листке, что бы ему или ей хотелось сделать. Эти листки складывают несколько раз, учительница собирает пожелания, кладет в старую шляпу и хорошенько встряхивает, после чего все подходят по очереди, берут наугад какой-нибудь листок и развертывают, читают и пробуют сделать то, что написано.
На листке, который вытащил Самюэль Элиас, написано:
ПЛЕВАТЬ В ПОТОЛОК
Трудная задача! Он справляется с ней только после того, как влезает на стул, поставленный на кафедру.
На листке Магнуса написано, чтобы он обнял учительницу!
Пер-Ула читает пожелание обнять самого себя!
Но на девятнадцати листках написано:
Приходится Самюэлю Элиасу чуточку забыть о своей памятке, и под вечер он бежит через двор к Магнусу и звонит в его дверь. Отнюдь не для того, чтобы затеять долгую беседу или короткий разговор, он даже не собирается здороваться. Просто будет стоять на лестнице, стараясь изобразить на лице: «Может, все-таки поиграем вместе?»
И вроде бы у него это получается совсем неплохо, но Магнус не отвечает, только качает головой с девятнадцатью затрещинами и показывает на свою черепаху, изображая, что он должен сидеть дома с ней, чтобы ей не было одиноко.
Двадцать четвертое апреля
На другой день Магнус Пильбум опять не может водиться с Самюэлем Элиасом Якобссоном из-за этой черепахи. А еще он изображает, что у него болят волосы, осторожно дергая себя за них, прежде чем бесшумно затворить дверь.
Двадцать пятое апреля
Опять ничего не выходит. Волосы как будто больше не болят, зато болит подмышка, судя по тому, что Магнус показывает на нее и страшно стонет. Вообще надо так понимать, что он не может играть с Самюэлем Элиасом Якобссоном, когда у него что-то болит.
Двадцать шестое апреля
Больше они не водятся друг с другом. Ходят молча каждый сам по себе, совсем как в начале, когда Самюэль Элиас только что переехал в этот район и был в классе новеньким и никого не знал, даже Арне-Ларне Ялина. Он был тогда очень одинок и думал, что никому не нужен. Но однажды Магнус Пильбум подошел на школьном дворе к Самюэлю Элиасу и толкнул его. И на другой, и на третий, и на четвертый день он подходил и толкал Самюэля Элиаса, каждый раз все сильнее, и в конце концов Самюэль Элиас понял, что он, похоже, нужен Магнусу. И тогда он так обрадовался, что стал толкать его в ответ, с каждым разом все сильнее. И чем больше он толкался, тем меньше чувствовал себя одиноким. Мало-помалу это чувство и вовсе прошло — вплоть до сегодняшнего дня, среды двадцать шестого апреля, когда он стоит во дворе, глядя на окно Магнуса, и ждет, чтобы Магнус выглянул из-за шторы.
Прождав напрасно некоторое время, он начинает тосковать. Тоскует, как в жизни никогда еще не тосковал. Тоскует до боли. Спрашивает сам себя, почему же это он так мучительно тоскует? И понимает, что тоскует по чему-нибудь ужасно интересному!
Вот бы, например, получить небольшое сотрясение мозга и потерять сознание!
Четверг, двадцать седьмое апреля
Весь этот день Самюэль Элиас продолжает тосковать. Три раза его одолевает зевота, и два раза он чихает, а интересного нет как нет!
Пятница, двадцать восьмое апреля
В пятницу он тоскует так сильно, что все вокруг блекнет. Яркая-яркая желтая краска кажется ему тусклой. И не только желтая, а и красная, и синяя, и зеленая тоже.
Самюэль Элиас пытается представить себе то ужасно интересное, по чему он так тоскует. Может быть, это собственный слон? О котором он всегда мечтал и хотел назвать Лапушкой? Слоны — его любимые животные, вот только вряд ли у него когда-либо будет собственный слон… А что, кроме слона, может быть ужасно интересным? Что-нибудь поменьше? Что-нибудь такое маленькое, чего и глазом не видно?
Всю пятницу Самюэль Элиас ходит и ищет что-нибудь интересное, чего глазом не видно. Он ищет везде. Во дворе и на автобусной остановке, даже у киоска, куда папа вечером посылает его за сигаретами.
А когда он возвращается, то наталкивается в подъезде на Хокана Ульссона и его возлюбленную Чудесную Гуниллу. Они прощаются друг с другом, и похоже, этому прощанию не будет конца.
— Ну, пока! — говорят они. — До завтра!
Потом целуются. Потом опять прощаются.
А сами ни с места. Весь проход загородили. Тут Самюэль Элиас кричит: «С дороги!» — и с разбегу прорывается между ними.
Они разлетаются в разные стороны, и Хокан Ульссон что-то кричит ему вслед, но Самюэль Элиас не отвечает, он спешит домой к своему папе, который сидит на диване и волнуется из-за новой работы. Папа так боится опоздать на работу утром или сказать какую-нибудь глупость во время обеденного перерыва! Скажем, проговориться, что он трусишка-зайчишка. Но Самюэль Элиас утешает его, говоря, что в этом нет ничего особенного. На свете найдется много людей, которые бывают трусишками-зайчишками.
Потом Самюэль Элиас ждет завтрашнего дня. Может быть, завтра сбудется наконец его мечта о чем-нибудь интересном.
