Михаил Львовский - Это мы не проходили
— Сколько? — спросил Митя.
— На первый раз — пять минут.
— Хорошо! — согласился Митя и уставился на ослепительно улыбающуюся девочку так, словно не хотел потерять из отпущенного времени ни секунды.
***На перроне вокзала местные учительницы провожали практиканток в Москву. Был здесь и Митя со своими родителями. С небольшим узелком в руках пряталась за спины учительниц Милина мама.
Поезд вот-вот должен был тронуться. Прощание растрогало всех так, что даже кое-кто подозрительно сморкался в платочек.
— Получите дипломы — и к нам!
— Только! А куда же еще!
— Лена! Не выходи замуж за Рябинина!
— Не выйду!
— Мы его тут женим.
— Митя! — подозвала Лена своего ученика к окошку вагона. — Помнишь, на самом первом уроке ты мне один вопрос задал? — спросила она не слишком серьезно, потому что заранее знала, чем кончится их разговор.
— Помню, — так же ответил Митя.
— Отвечать?
— Не надо.
— Тогда до свидания.
— До свидания, девочки!
— Приезжайте в Москву!
Поезд уже тронулся, и красавица Ира, сунув свою роскошную, привезенную из Лондона сумку местной преподавательнице английского языка, женщине с очень русским лицом, чтобы прекратить возможные «отнекивания», сказала, уткнувшись ей в плечо:
— Я приехала переводчицей, а уезжаю… почти учительницей.
Осмелевшая Милина мама бросилась к уплывающему вагонному окну и сунула Лене свой узелок:
— Пирожки здесь, Леночка, на дорожку. Сама пекла.
Бывшая трусиха Валя Кулешева выбросила в окошко пачки таблеток и даже флакон с валерьянкой.
***И снова звучала студенческая песня. Но на этот раз не та, в которой земной шар назывался «шариком» и утверждалось, что, поскольку он не так уж велик, никаких земных расстояний не стоит страшиться. Нет, на этот раз практиканты пели другую песню. В ней говорилось о том, что среди всех трудностей дальних дорог самая большая — это разлука с любимым, с отчим домом, с родиной. В этой песне пелось о том, что век космических скоростей и космических расстояний испытывает человечество на разрыв и это испытание надо обязательно выдержать.
В тамбуре на фоне вагонного окна стояли Лена и Юра.
— Слышишь, о чем они поют? Я хочу, чтоб ты это понял, — сказала Лена.
— А вдруг не пойму?
— Тогда я скажу своему будущему мужу, что, когда мне исполнилось девятнадцать лет, я была такая дура, что целовалась с одним красивым, но пустым малым. Муж у меня будет умный, и он поймет.
— Мне по временам кажется, — ответил Юра, — что ты и ко мне относишься, как к своему ученику. Это у тебя что, врожденное? Мы же из одного института. Кто тебя учил педагогике?
— Больше всего… моя мама. Понимаешь, она меня очень любила, — сказала Лена.
