Пётр Гаврилов - Егорка
Егорка стоял на табуретке смирно и просительно глядел на фельдшера умными коричневыми глазами. Фельдшер вздохнул:
— Ну, пропадай моя телега, все четыре колеса! Приступаю к осмотру пострадавшего. Только держите его крепче за все ноги, руки и хвосты.
Фельдшер нашёл первую царапину и, закрыв глаза, вылил на неё крепкий йод.
Егорка задрожал мелкой дрожью, но стерпел.
А в это время на камбузе подводной базы кок Остапенко приготавливал к ужину рыбу. Он работал, напевая себе под нос и любовно поглядывая на свою скрипку. Кок только что вернулся с концерта московского скрипача, и музыкальное его сердце было полно прекрасными мотивами. Кок тоже хотел было взяться за смычок, но взялся за нож. Остапенко сначала был коком, а потом уж музыкантом.
Но он никак не мог отделаться от одного мотива, неосторожно махнул ножом и ударил себя по пальцу.
Хлынула кровь. Зажав палец фартуком, кок побежал к фельдшеру.
Когда кок явился в лазарет, фельдшер уже кончил перевязку. Некоторые раны оказались пустячными и были смазаны йодом, а две лапы и голову пришлось перевязать.
Егорка терпеливо выдержал всё, он лишь жался к Клюеву, тихонько повизгивал, и в глазах у него было мокро.
Но, как только в лазарет вбежал в своём поварском одеянии кок Остапенко, Егорка опрометью соскочил с табуретки и, ковыляя на трёх лапах, бросился на опешившего кока.
Боясь дохнуть и сказать слово, Остапенко, закусив губу, не без опасения смотрел на медвежонка. Тот ходил вокруг кока, работая носом и урча всё громче и громче.
— Скажите, пожалуйста, — пролепетал кок, — скажите, пожалуйста, товарищ фельдшер, или вы, товарищ Клюев, что этому товарищу медведю… Тьфу! Одним словом, что от меня косолапому нужно? Я, между прочим…
— А вы уж не земляк ли будете медвежонку, товарищ Остапенко? — фыркнул фельдшер. — Он Архангельского района, а вы какого?
Тут Егорка вдруг радостно заурчал и навалился на кока.
— Ой! — вскричал кок. — Я, между прочим… я, между прочим…
Но Егорка уже оставил кока и никакими районами не интересовался. Мотая головой, словно досадуя на себя, он отошёл от Остапенко и лёг в уголок спиной к людям.
Фельдшер рассказывал потом, что Егорка при этом так горестно вздохнул, как может вздохнуть только человек.
И никто из подводников не мог, конечно, знать, что фельдшер был почти прав. Егорка принял кока Остапенко за кока Наливайко и понял, что ошибся.
Зато с этой минуты Остапенко получил от подводников новую фамилию: Между Прочим.
Жили-были
На подводной базе жили-были мудрый козёл Иван Кузьмич и учёная собачка Фордик.
Фордик был на воспитании у команды подводной лодки «Акула», а козёл — гордый, самостоятельный зверь — ничьему воспитанию не поддавался.
Тогда и Фордик сбежал от воспитателей и связался с козлом неразрывной дружбой.
У козла была красивая борода, но потом её сбрили, и, наверно, поэтому он был всегда в мрачном и подозрительном настроении.
Бороду козлу Между Прочим брил каждый выходной день. Брил и приговаривал:
— У нас на флоте небритому да лохматому жить не положено. Вас бритва не беспокоит, Иван Кузьмич?
Для особого шика и чтобы все знали, что это подводный козёл, рога и копыта Ивану Кузьмичу красили ярко-зелёной краской.
Неразговорчивым, цветистым и бритым ходил козёл по базе и наблюдал за порядком. Фордик семенил рядом и лаял на ворон — тоже, наверно, для порядка.
Секунда в секунду по обеденному сигналу козёл и Фордик являлись к столовой. Они знали, что даром им полакомиться не придётся, что для этого нужно поработать.
Иван Кузьмич, поднявшись на задние ноги, начинал блеять и крутиться на одном месте. Это означало, что он танцует польку «Прощай, бабушка».
Фордик тоже становился в позу и готов был сдать любые испытания по арифметике.
— Фордик! — кричали ему краснофлотцы из столовой. — Сколько тебе дать кусочков мяса? Один или лучше три?
И Фордик отчётливо лаял три раза.
Однажды Фордик пропал. Иван Кузьмич ходил по базе, заглядывал в глаза людям и блеял:
«Где-е-е?»
Фордик не появился и к вечеру. Тогда Иван Кузьмич, отказавшись от ужина, упёрся в стенку рогами и простоял так до утра.
Утром Фордик нашёлся. Краснофлотцы «Акулы» брали его с собой в море. Фордик погружался на дно.
Но в море он скулил и, поджимая тоненькие лапки, плакал по-собачьи.
Лишь только «Акула» стала приближаться к базе, Фордик не вытерпел, спрыгнул в воду и поплыл к молу самостоятельно.
Нежный, хлипкий и трусливый Фордик испугался морских просторов, глубокого моря и рёва дизелей подводного корабля. Слабеньким и трусливым на подводном флоте делать нечего.
Иван Кузьмич очень обрадовался Фордику и, хотя до обеда было ещё далеко, принялся танцевать польку.
Потом козёл и Фордик залезли под старую шлюпку, и там Фордик, наверно, рассказывал козлу о море.
Ивана Кузьмича на лодку не брали. Попроситься же самому козлу не позволяла его гордость, а то бы пощипал Иван Кузьмич капустку на морском дне…
Впрочем, Ивану Кузьмичу и на берегу было немало хлопот. Козёл любил стоять у ворот около часового и следить, чтобы посторонние люди не проходили на базу без пропуска.
Вот с какими мудрецами должен был встретиться Егорка!
Шоколад вкуснее муравьёв
Вечером море густо пахнет прелыми водорослями и рыбой. Вечером хорошо посидеть у моря, поглядеть, как свободно и доверчиво катит оно зелёные волны к берегу, подумать о чём-нибудь таком же свободном, прекрасном и необъятном.
Человеку у моря всегда хорошо.
Вот пришёл с моря пароход, загремел якорной цепью, прошипел паром, прогудел басистой сиреной:
«Спа-а-а-ать хо-о-очу-у-у!»
Пятнистый краб — наверно, драчун, потому что одна клешня была у него оторвана напрочь — выполз на скользкий, гладкий камень. Злыми и смешными своими глазками — они у него держались, как на палочке, — краб посмотрел на мир, как будто сказал:
«Думаете, я боюсь чего? А ну выходи любой на левую один на один!»
Но тут Клюев бросил в море спичку, и она пшикнула. Краб боком-боком улизнул в море, и уж нельзя было отличить его от камня, хоть в микроскоп смотри.
Отдыхало море, отдыхали и люди. Подводники вышли на мол покурить, вспомнить прошедший трудный день, спеть песню, послушать двухрядку Клюева.
Отдыхали и корабли. Спасательное судно, величавый «Казбек» с удовольствием смотрел на свою большую стальную семью: подводные лодки пришвартовались по обоим его бортам.
Грозные орудия их были закрыты чехлами заботливой краснофлотской рукой. Боевые флаги шептались на лёгком ветерке. По гулким железным палубам шагали вахтенные с наганами у поясов.
В этот тихий вечер с Егоркиной лапы сняли повязку, и Клюев вывел его знакомиться с Иваном Кузьмичом и с Фордиком.
Медная пряжка на животе медвежонка сияла золотом. Егорка поздоровался с подводниками, приложив лапу к голове, и улёгся у ног Клюева.
Подводники стали хвалить медвежонка. Клюев сказал:
— Что ж вы, братцы, просто так хвалите?
Подводники принялись хвалить Егорку не просто так, а с сахаром и конфетами.
Прибежал с камбуза и Между Прочим. Он принёс такую горячую говяжью кость, что еле держал её в руке.
— Вот, между прочим, — сказал Между Прочим, — гостинец так гостинец! С пылу, с жару. Есть что покушать, есть чем поиграть! Кушай, Егорка!
— Что ты, товарищ Остапенко, даёшь малому медвежонку гостинец, которого и лев не разгрызёт, да ещё горячий, как раскалённое железо!
— Так я ж хотел как лучше, — смутился кок, — погорячей — повкусней!
— Лучше будет вот как, — усмехнулся Клюев и подал Егорке кусочек чего-то похожего на деревянную плиточку.
Егорка фыркнул было, потом нехотя пожевал и вдруг, забыв всякие приличия, так зачавкал, как чавкает молодой поросёнок, когда его первый раз подпустят к корыту с тюрей. Потом облизнулся, поднялся на лапы и стал просить добавки. Шоколад оказался вкуснее муравьев.
«Что ж, подводники — они тоже ничего!» — наверно, подумал медвежонок, уписывая шоколад.
Вдруг он обернулся и оскалил зубы. Шерсть у него встала дыбом и в глазах зажглись зелёные огоньки.
К подводникам, поджимая то одну, то другую тоненькую ножку, приближался Фордик.
В один миг припомнилась медвежонку собачья обида. Все зажившие царапины сразу заныли.
Не успел Клюев поймать Егорку за ремень, как медвежонок бросился на Фордика и погнал его к молу.
— Егорка, стоять смирно! — крикнул Клюев.
Но было уже поздно: Фордик разлетелся на своих ножках по каменному молу и сорвался вниз. Подняв лапу, Егорка смотрел на плывущего Фордика и негодующе рычал.
