Михаил Горбовцев - Мишкино детство
— А я, думаешь, меньше твоего перекупил?
Дядя Тимоха ничего не ответил. Распаренный, красный, он вошел в горницу и сердито крикнул тетке Анне:
— Давай еще пирогов!
Затем, взглянув на Мишку, тихо сердитым голосом сказал:
— Смотри не вздумай там чего-нибудь дать…
Мишка сразу догадался, что эти слова относятся к нему с матерью, но жаль стало почему-то тетку Анну.
— Она ягод принесла, — робко сказала тетка Анна.
— На чорта они, ягоды! Если понадобятся, мы на базаре купим! — сказал дядя Тимоха так громко, что и мать, должно быть, слышала.
Тетка Анна молча пошла в кухню и вернулась с тарелкой пирогов.
— Что это за пироги? — вдруг грозно спросил дядя.
— Подгорели немного… Все в одни руки…
Тетка не договорила.
— Вот тебе одни руки! — бросил дядя Тимоха пирог прямо в лицо тетки Анны. Затем он вырвал из рук тарелку и с наслаждением ударил ее об пол.
Звякнули черепки. Пироги прыгнули в разные стороны. Тетка Анна, закрыв лицо руками, выскочила в кухню. Вслед за ней выбежал и дядя Тимоха. На пороге комнаты, где шел торг, появился нетрезвый лысый мужик с круглой черной бородкой и хрипло крикнул:
— Тимофей Иванович! Что ты, очумел?
Но другой, невидимый Мишке мужик заметил:
— Бей жену молотом — будет золотом…
На улице мимо окна пробежала тетка Анна, за ней дядя Тимоха.
Парфен с натугой надевал стоптанный грязный сапог и сопел.
— Ты б за мать вступился, — сказал Мишка.
— А ты на кулачки биться умеешь? — спросил Парфен.
— Нет, — ответил Мишка, — у нас не бьются, только борются.
— Хочешь, научу?
И, не ожидая ответа, Парфен одним кулаком ткнул Мишку в живот, а другим — в зубы.
Мишка весь вскипел, схватил Парфена за руки, броском через себя, как когда-то учил отец, ударил его об пол и побежал в кухню. Парфен больно стукнулся о доски пола, но быстро вскочил и с визгом погнался за Мишкой.
В кухне он снова хотел ударить Мишку в лицо, но Мишка успел поймать его руки и через подножку снова свалил наземь. Мать еле растащила ребят и сначала вытолкнула Мишку, а затем и сама вышла во двор.
Парфен выскочил вслед за ними, но гнаться уже не посмел.
— Ну что, съел? — злорадно спросил он Мишку.
— А ты съел? — отвечал ему Мишка.
— Плохо я тебе в зубы дал?
Мишка почувствовал, что у него вздулась и щиплет верхняя губа, но никакого вида не подал и, в свою очередь, спросил:
— А я тебя о доски ловко хлопнул?
— Пойдем… Что с ним, разбойником, говорить! У него и отец разбойник, и он разбойник, — сказала мать.
Всю дорогу она ругала дядю Тимоху:
— Богач… Чтоб ты подавился тем богатством!.. Нога моя больше у тебя, у проклятого, не будет!..
Мишка тоже негодовал. Парфен ему казался теперь похожим не на Ивана-царевича, а на Соловья-разбойника из сказки про Илью Муромца.
Он считал себя победителем, и все же ему досадно было, что побежденный Парфен, небось, сидит теперь возле большого кувшина и ест горстями землянику, которую мать целый день собирала в лесу по одной ягодке.
Капитанский картуз
С Боковки донеслись разбойничий посвист и подзадоривающие выкрики:
— А ну выходи!.. Выхо-ди-и-и!..
Боковцы вызывали вареновцев на войну. Мишка накануне вечером заметил, как они то сбегали под гору к Гнилому ручью, то взбирались к себе на гору. Было очевидно, что они заготавливали камни, которыми сплошь были усеяны берега Гнилого ручья.
С Кобыльих бугров легко можно было пересчитать боковцев — их было восемь человек. Руководил ими Федотов Ванька. Вареновцев, не считая Олятки, было только шесть, но вызов боковцев они приняли охотно. Командовал вареновцами Мишка. Командиром он был выбран не зря: из ребят-однолеток его никто не сбарывал; дальше его никто не мог бросить камень. Ну и потом, вид у него был немного военный.
Отец недавно купил ему настоящий капитанский картуз. Верх картуза — синий, козырек — лакированный, а на черном околыше — золоченая витая веревочка, закрепленная на концах золочеными пуговицами, и золоченый якорь.
— Ты, — приказывал Мишка веснущатому Юрке, — скачи во весь опор сейчас к ручью и скажи, чтобы не гавкали, что мы скоро будем наступать… Только, если кому голову пробьем, чтоб отцу не жаловаться… А вы, — сказал он Петьке, Ерошке, Сашке и Олятке, — таскайте из яра камни. А мы с Митькой будем сортировать их на шесть кучек, чтобы каждому попадались и получше и похуже и чтоб после не говорили, что камни достались плохие.
Сортируя первую партию принесенных ребятами камней, Мишка говорил Митьке:
— Мне б никого так не хотелось избить, как Федотова Ваньку.
— А мы давай знаешь как? — предложил Митька. — Давай вдвоем в него кидать. Тогда чей-нибудь камень обязательно попадет. Они ж, черти, трусы… С ними и воевать как следует нельзя… Разве это равная война: они все время на горе, а мы внизу!
Действительно, война была неравная. Обычно вареновцы лезли на боковскую гору, а боковцы оборонялись. Бросать и попадать с горы значительно легче. Когда же украшенные синяками вареновцы овладевали горой, боковцы, будто тараканы в щели, моментально прятались в своих дворах.
— Мы нынче давайте не так будем воевать, как прошлые разы, — сказал Мишка.
— А как? — спросил Митька.
— Мы нынче давайте сразу не нападать, а понемногу подходить и переговариваться. А когда близко будет, тогда сразу во весь дух — за ними!
— Верно. Тогда кого-нибудь обязательно догоним, — согласился Митька.
— Хорошо бы не кого-нибудь, а Ваньку…
Вражда у Мишки с Ванькой не беспричинна. С неделю тому назад Ванька со своим отцом ехали на дрожках в поле и остановились у Мишкиной избы. Федот, Ванькин отец, приказал Мишке позвать мать, и тут произошел такой разговор.
— Как в этом году — не пожнешь у меня деньков пять? — ласковым, но противным голосом спросил Федот.
— Нет, — ответила мать.
Федот сразу помрачнел.
— Что ж, уже кому подрядилась аль разбогатели? — допытывался он.
— Это мое дело, — сурово сказала мать.
— Да-а-а… — поник головой Федот. — Разбогатела, видно. Вишь, и постреленку, — показал он кнутовищем на Мишку, — капитанский картуз купила…
— Ну что ж, купила… Он мне сын, а не постреленок. Думаешь, как ты над каждой копейкой буду трястись?
— Оно ж так у умных людей и бывает. Картузы покупаешь, а зимой будешь ходить по дворам просить взаймы мучицы, картошечек…
— Ну, у тебя, Федот Павлович, ума занимать не будем. И просить не буду… Ты помнишь, как мне зимой сказал: «Еще не молол», а тут же мешок муки стоял, — с сердцем сказала мать, повернулась и ушла.
— Гляди, девка, после не пожалей. Зима — она еще будет, — кинул ей вслед Федот.
Мишка слушал разговор и в то же время переругивался с Ванькой, сидевшим на дрожках сзади отца.
— Рябый, — тихо бросил Ванька.
— А ты косой, — так же тихо сказал ему Мишка.
— Рябый, — повторил Ванька.
— А ты косой, поехал по соль, соли не купил, чорта облупил, — скороговоркой произнес Мишка, наклонив набок голову.
— Побирушки…
— А вы живоглоты, — не сдавался Мишка. И хотел еще добавить: «Вы по порциям хлеб едите, а сало у вас червивое», но Федот дернул вожжи, серый жеребец крутнул головой, и дрожки мягко затарахтели по пыльной дороге.
* * *Ребята набрали полную пазуху камней и, побрякивая ими, направились к тихо булькавшему Гнилому ручью. Гуськом вслед за Мишкой они перешли по переброшенному бревну, прозванному «чортовым мостом», и остановились у подножия боковской горы.
— Ну что ж вы, сумошники, остановились? Налетайте! — кричали боковцы и бросили по первому камню.
Федотов Ванька целился в Мишку. Но Мишка увернулся, и камень шлепнулся в ручей. У Мишки задрожали руки и ноги, но он спокойно сказал, всходя на гору:
— Мы давайте хоть раз так: вы снизу будете наступать, а мы наверху обороняться.
— Ишь ты, Рябый, какой хитрый! — сказал Ванька и пустил в него второй камень.
Вслед за ним, будто по команде, бросили и другие ребята. Кто-то попал Петьке в ногу. Петька присел и завыл.
— Один отвоевался! — радостно крикнули боковцы.
— А, чорт! — заругался Митька, взглянув на Петьку. — Уже завыл… Беги скорей домой на печь, вояка…
— А мы пятеро вас не боимся, — сказал Мишка, взбираясь все выше на гору.
— Не боишься, так сейчас побоишься… А ну, все в Рябого! — скомандовал Ванька.
Восемь рук почти одновременно взмахнулись, и в Мишку полетело восемь камней. Мишка припал телом к земле, но чей-то камень все-таки больно ударил его по плечу. Он больше не выдержал и, хотя до боковцев было далеко, закричал «ура».
С гиканьем и криками вареновцы бросились на гору. Сзади всех, ругаясь и прихрамывая, бежал Петька, а за ним карабкалась Олятка. Боковцы поспешно бросили камня по три и спрятались в Федотов двор.
