От заката до рассвета - Кравцова Наталья Федоровна
Я вскакиваю и откидываю одеяло. Мы молча истребляем паразитов.
Собственно говоря, ничего удивительного нет. Дом, где мы живем, как и многие другие дома в станице, полон народу. Только одна хозяйская семья состоит из семи человек: старик со старухой да невестка с четырьмя детьми. В станице — много солдат. Здесь и раненые, и те, кто на отдыхе с передовой.
По дороге проходят группы, какие-то части. Солдаты заходят к хозяевам, просятся переночевать, не раздеваясь спят прямо на полу. Теснота…
В комнату заглядывает бабка.
— Проснулись, мои солдатики? — приветствует она нас. — Что же вам не спится? Аль не ложились?
— Просто не спится, бабуся.
— То детвора вас разбудила. Я их сейчас угомоню. А вы спите, спите…
Но спать мы уже не могли.
Одевшись, я вышла в другую комнату. Как обычно, дед сидел у окна, набивал трубку.
В доме все заботы ложились в основном на бабку. А дед жил своей особой жизнью, не обращая внимания на шум и гам. Он любил посидеть, подумать, обсудить мировые проблемы. С удовольствием брал наши полетные карты и, надев очки, внимательно рассматривал. Иногда вверх ногами. Ничего не понимая, важно крякал, покачивал головой и говорил:
— Придумают же люди! Вон какая станица, сколько в ней домов, а на бумаге она всего-навсего точка… Н-да-а…
Вот и сейчас дед поворачивается ко мне и, желая, видимо, завязать разговор, произносит:
— А говорят, немец из Румынии подкрепления берет. Как, а?
— Где там, дедушка, он уже к самой Кубани отошел. Прогоним его!
— Н-да-а… Так-то оно так…
Пока он собирается с мыслями, я быстро выхожу в прихожую умыться. Дверь на крыльцо открыта, и я осторожно выглядываю: по двору, раскачиваясь на коротких ногах, важно расхаживает мой враг…
Днем командир полка собрала летчиков. Вид у нее был озабоченный: в полку кончались запасы горючего, а обстановка требовала, чтобы мы летали. Подвоза не было, так как дороги развезло и машины застревали. Запасы продуктов тоже подошли к концу. Уже несколько дней в столовой мы ели одну кукурузу, да и то без соли.
Бершанская решила послать в город Кропоткин несколько самолетов за горючим и продовольствием, заправив их остатками имеющегося бензина.
— Сначала полетят пять самолетов из первой эскадрильи, — сказала она, — а когда они привезут горючее, в рейс отправятся остальные.
С большим трудом взлетели самолеты с раскисшего аэродрома. Проводив Иру, я возвращалась домой одна. Подойдя к калитке, вспомнила про гусака и стала искать его глазами среди других птиц, но, к моему удивлению, его нигде не было. Я свободно прошла через двор и оглянулась еще раз: от этой вредной птицы можно было ожидать любого подвоха.
Открыв дверь, я сразу все поняла: из кухни вкусно пахло жареным… Это он, мой гусак! Сердце защемило: зачем же его так…
Бабка радостно встретила меня:
— Вот и пришли! А где ж Ира?
— К вечеру прилетит, — ответила я мрачно.
— А я вам угощение приготовила, гусочку. Изголодались там на кукурузе, без хлеба. Садись, садись, чего там, не стесняйся.
Нет, я не могла есть моего гусака. Мне было жаль воинственную птицу, и, расстроенная, я ушла в свою комнату.
Ночью мы летали. А утром я шла домой в плохом настроении: теперь никто уже меня не встречал…
Юлька
Она пришла к нам в полк неожиданно, девчонка с осиной талией и независимой походкой.
Осень ярким ковром лежала на склонах гор. Под ногами шуршали листья. И снежная вершина Эльбруса белой волной светлела на фоне синего неба.
В то время мы уже несколько месяцев воевали. И первые, совсем новенькие ордена сверкали на наших гимнастерках. Мы прочно закрепились у предгорий Кавказа и не сомневались в том, что теперь путь наш лежит только вперед.
Ее звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она — Юлька. Лихой, отчаянный летчик. Орел! И то, что ей только девятнадцать, — пустяк. Дело совсем не в этом.
Ходила она, гордо подняв голову, будто всем своим видом хотела сказать: «Вы меня ждали — вот я и пришла. И теперь мое место здесь!» Возможно, она боялась, что ей не сразу разрешат летать на боевые задания. А ей очень хотелось воевать.
Юлька. Черная кожанка, туго затянутая ремнем, аккуратные хромовые сапожки, шлем набекрень. Из-под шлема солнечный ореол светлых волос.
Вначале Юлька больше молчала. Присматривалась, поводя темной бровью. Щурила глаза, улыбалась краешком рта, не разжимая губ — не то презрительно, не то удивленно. И непонятно было, нравится ей у нас в полку или нет.
А когда начала летать, сразу все увидели — нравится. Уж очень отчаянно летала Юлька. И ничего не боялась: ни зениток, ни выговора за лихачество. Летного опыта у нее явно недоставало. Зато было с излишком бесшабашной смелости.
Мы полюбили Юльку. И уже не могли себе представить, как же мы раньше жили и не знали, что есть на свете веселая девчонка с чуть вздернутым носом, еле заметными веснушками на нежной коже и брызгами радости в глазах.
Без Юльки? Можно ли без нее? Соберутся девушки — Юлька запевает песню. Станут в круг — она уже в центре, отбивает чечетку или плывет, подбоченясь, так легко, словно ноги ее не касаются земли.
В Юльке нам нравилось все. И то, как она по-мальчишески рисовалась под бывалого летчика, и даже то, как относилась к жизни — с нарочитым пренебрежением.
Я помню Юльку всегда жизнерадостной, веселой.
И только однажды я видела ее совсем другой — притихшей, задумчивой.
Это было под вечер, когда мы собирались на полеты. В ту ночь мы должны были бомбить немецкий штаб и боевую технику в одной из кубанских станиц под Краснодаром. Юлька молча натянула на себя комбинезон, надела шлем, перекинула через плечо планшет, села на деревянные нары и безвольно опустила руки. Потом вдруг резко откинулась назад, легла на спину. Так она лежала некоторое Бремя, глядя в потолок. О чем она думала? Мы ждали.
Наконец она с усилием сказала:
— В этой станице я выросла. Там моя мама…
Никто не произнес ни слова. Трудно было что-нибудь сказать.
Юлька решительно поднялась и куда-то ушла.
Через полчаса командир эскадрильи ставила нам боевую задачу. Задание было несколько изменено: нам предстояло бомбить боевую технику на окраине станицы, а Юлька со своим штурманом должна была на рассвете уничтожить штаб в самой станице.
— Я там знаю каждый дом, — объясняла она всем со странной торопливостью.
Мы понимали: она волнуется.
Штаб Юлька действительно разбомбила. Утром прилетела назад довольная, возбужденная. Размахивая шлемом, рассказывала:
— Понимаете, я видела свой дом! Спустилась и низко-низко над ним пролетела!..
Усталые, мы медленно шли по ровному полю аэродрома. Героем дня была Юлька. И все это признавали.
— А немцы не ждали бомбежки, — продолжала она. — Я спланировала совсем неслышно. Они только потом спохватились. Начали стрелять, когда услышали взрывы.
Ветер трепал светлые Юлькины волосы, лицо ее горело. Такой она запомнилась мне на всю жизнь — на фоне ветреного неба, гордая и счастливая.
Вскоре наши войска освободили Юлькину родную станицу. Но ей самой уже не пришлось там побывать. В одну из черных мартовских ночей Юлька была смертельно ранена.
Всего несколько месяцев летала с нами Юля Пашкова. Наша Юлька. А казалось — годы…
Они с крестами
Над целью нас обстреляли. Осколком снаряда повредило мотор, и назад Ира летела так осторожно, как будто вела машину, груженную динамитом. Мотор давал перебои, но все же она дотянула до аэродрома.
До утра больше не летали. С рассветом все самолеты, кроме нашего, улетели на основную точку. А мы остались ждать, пока техники исправят мотор. Наш «ПО-2» стоял на окраине станицы, рядом с траншеей.
Тося, техник, сразу же приступила к работе. Ей помогала ее подруга Вера.
— Тут работы не так уж много. Быстро сменим что надо. Через час-полтора будет готово, — пообещала она. — Идите отдохните.
