Владимир Кобликов - До свидания, эрлюсы
— Бои в ваших местах сильные были, — вспоминая что-то, говорит инженер.
— Сильные. Самые бои были. На Воре по ту сторону наши, а здесь немцы…
Мне приходилось дважды проплывать по реке Воре. Слушая пастуха, вспоминают три танка, которые встречал на реке, и спросил, знает ли Николай об этих танках.
— Еще бы! Теперь остался только один, а два, которые на отмели стояли, порезали автогеном на металлолом. А третий — вытащить невозможно.
— Да, — подтверждаю, — не вытащить.
— Танкист-то, который водил этот танк, жив, — радостно сообщил пастух. — Приезжал недавно на свой танк посмотреть. Сам я не видел, а наши ребята ходили с танкистом на берег. Долго, говорят, сидел и смотрел на танк, а потом разделся и несколько раз нырнул к нему.
Наконец узнал я «тайну» затонувшего танка на Воре…
Наши шли в наступление. Танк этот загорелся. Командир приказал экипажу выбираться из машины. Все выскочили. А водитель решил спасти своего стального друга. Разогнал танк и… в воду. Огонь сбил. Сам спасся. Но вытащить танк не удалось. Да и в бой вести его было некому — всех, кто выпрыгнул из танка, немцы убили.
— Товарищ пастух, — быстро заговорил Эрик, — а далеко отсюда Воря и танк?
Николай Николаев удивленно посмотрел на мальчика.
— Воря здесь рядом и до танка не очень далеко.
— А на резиновой лодке с мотором можно туда добраться?
— По-моему, можно. Правда, кое-где мелковато будет, но там на руках лодочку перетащить можно…
Не уступить просьбе ребят было невозможно. Снарядили маленькую экспедицию. На поиски поплыли Колька, Люся, Андрей, Эрик, Соломко и я.
До места, где затонул танк, добрались только к концу дня. Мы меньше плыли, а больше тащили лодки: Воря сильно обмелела и заросла тростником. Вода в Воре прозрачная, как и в Угре. Мы сидели в лодках, которые привязали к кустам, и, склонившись над рекою, разглядывали танк. Грозная машина, наводившая во время войны ужас на врагов, выглядела мирной и беспомощной. Около плавали рыбы. Они заплывали в башню.
Люся радостно сказала:
— Знаете, ведь это рыбий подводный замок!
— Да, девочка, это рыбий подводный замок, — подтверждает Соломко и тяжело вздыхает, но ребята не замечают его вздоха и начинают развивать Люсину идею дальше.
До свидания, эрлюсы!
Написать небольшую книжечку о нашем интересном путешествии во многом помог мне Колькин «судовой журнал». Капитан «Дерзкой» под великим секретом дал мне его прочесть перед отъездом из Калуги в Ленинград. Сначала Колька уверял меня, что почти ничего не записывал в блокнот после того, как удрал с Андреем от браконьеров.
— Колька, как тебе не стыдно врать, — усовестил я экс-капитана. — Ты забыл, что мы жили в одной палатке.
Колька покраснел. Конечно, я не ошибся, когда думал, что Соболев подробно записывал свои наблюдения и впечатления. И о танке он написал. Даже стихи неизвестному танкисту посвятил. Рассказывал мальчик и о последних днях нашего путешествия. Ничего не пропустил наблюдательный капитан.
Больше всего мне понравились его записи о «Косой горе», где в Великую Отечественную войну были жестокие бои и полегло очень много наших солдат. Мне даже запомнились такие Колькины строчки: «У Косой горы очень тихо, и от этого немного страшно. Здесь даже птицы не кричат. Они боятся потревожить покой погибших героев». Ну разве не поэт Колька?
Я с увлечением читал в «Судовом журнале Николая Соболева» и о совхозе «Беляево», где «уток море» и «люди добрые», и об истории города Юхнова. В Юхнове Колька и Соломко были посланы в магазин за хлебом и сахаром. Они проходили в магазин часа четыре, за что им нагорело от главнокомандующего. Провинившиеся уверяли, что все магазины были закрыты. На самом же деле поэты заглянули в местную газету и поинтересовались, кто может им рассказать историю города. Туристов направили к учителю пенсионеру Михаилу Михайловичу Семенову. Со слов старого учителя Колька и записал о разбойнике Юхне, который «грабил злых богачей и раздавал деньги бедным», а потом обосновал юхновский монастырь; об указе Екатерины Второй от 18 февраля 1777 года о переименовании Юхновской подмонастырской слободы в город Юхнов. Юхновские купцы, если верить Колькиным записям, торговали с Лондоном! И еще много любопытных сведений я узнал из записей капитана «Дерзкой». Скажем, разве не любопытно было прочитать, что у деревни Палатки есть «Кудеяров курган». Кудеяров на Руси много было. Но Колька уверяет, что около деревни Палатки жил «настоящий Кудеяр», тот, «который был опричником у Ивана Грозного и бежал от лютой казни. А чтобы обмануть верных слуг царских, подковал своего коня подковами, повернутыми задом наперед».
Наши ребята были куда любопытнее, чем мы думали. Многое команда «Дерзкой» делала в тайне от нас. Только после изучения отдельных Колькиных записей мне стало в конце концов понятным, почему во время дежурств Бориса всякий раз супы были пересолены. От этого Борис как чумы боялся тех дней, когда его назначали коком. Ребята умудрились однажды подсыпать соли в котелок, когда Борис не отходил от него ни на минуту. С Борисом чуть не случился удар. Узнал я и как «нечаянно» сгорела в костре широкополая соломенная шляпа Марии Федоровны. В этом «мероприятии» отличился Эрик. А какими прозвищами нас наградили наши ребята! Только Соломко остался без прозвища…
Последние страницы своего «Судового журнала» капитан «Дерзкой» назвал «До свидания, эрлюсы».
«Тридцатое июня. В семь часов вечера попрощались с Угрою. Речку жалко, как человека.
Километров семь плыли по Оке. Она шире Угры, но не такая красивая… Остановились на правом берегу. Я заметил, что почти все время мы останавливались на правом берегу…
Стемнело. Люся и Андрей развели прощальный костер. За Окою, напротив нас, Калуга. Она вся в огнях. Над городом в темном небе висят маленькие красненькие огоньки. Это лампочки на телевышке, — чтобы самолеты ночью не наткнулись. И на заводских трубах тоже горят красненькие огоньки.
На противоположном берегу, высоко над рекою, видны ярко освещенные деревья. Соломко объясняет эрлюсам, что там городской парк. По-моему, и без объяснений нетрудна догадаться об этом: в парке играет музыка — веселая такая.
Спать легли очень поздно: вспоминали разные случаи из путешествия по Угре… Город заснул… Только фонари на улицах не спали — у фонарей ведь ночное дежурство.
— Коля, ты хочешь спать? — спросила Люся.
Я сказал, что спать мне не хочется. Тогда Люся позвала посидеть у Оки.
Мы спустились к реке, сели на камни, долго молчали. На воде дремлют зажженные бакены. Я загадал, если числа огоньков на Оке четное, то мы скоро опять встретимся с Люсей… Четное!
— Почему ты молчишь? — Люся ждала ответа и бросала камешки в воду.
Я не знал, что ей ответить.
Соломко позвал меня в палатку. Люся бросила последний камешек.
— Коля, а ты мой адрес не потерял?
Я повторил адрес наизусть.
— Спокойной ночи, — попрощалась Люся и пошла к своей палатке…
Меня кто-то дернул за нос. Я проснулся.
— Вставай, капитан! — Соломко еще раз дернул меня за нос. — Вставай: эрлюсы сейчас отплывают.
Времени, по солнцу, было уже часов восемь. На реке плавало много лодок. С набережной на мост бесконечным потоком шли автомобили.
Мы погрузились. Доплыли до моста и перетащили через, него лодки эрлюсов.
Мне хотелось сказать Люсе, что она очень хороший товарищ, но так и не успел: все стали прощаться, а потом эрлюсы сели в свои лодки и медленно поплыли вниз по Оке.
До самого поворота они махали нам руками. И мы им тоже. До свидания, эрлюсы!
— Ну, вот и кончилось наше путешествие, — вздохнул Соломко. И все стали вздыхать. Только Булька радостно помахивала хвостом и чему-то улыбалась…»
Вместо эпилога
Стояла поздняя осень… Как-то ко мне в редакцию заглянул Никита Соломко. Борода был злой. Он только что поругался с одним критиком. Поэт, как лев по клетке, расхаживал по комнате и доказывал мне свою правоту.
— А у меня что есть! — стал дразнить я Соломко. Мое мальчишеское легкомыслие еще больше разозлило Никиту. Он схватил свою папку со стихами и хотел уходить. Тогда я достал из стола фотографию и показал ее Никите. Он сначала нехотя взглянул на нее, а потом взял в руки и засмеялся. Это была фотография, на которой мне удалось запечатлеть Бориса на четвереньках и быка-живописца.
Борода забыл про все свои неприятности и хохотал.
— А еще фотография есть?
— Есть.
— Показывай.
Я достал большую пачку фотографий.
— Надо позвонить художникам. Пусть тоже придут, посмотрят.
Позвонили Юрию Петровичу.
