Эдуард Веркин - Мертвец
Упырь.
Вряд ли этот гад сюда припёрся пообедать. Что, у него дома есть нечего?
А откуда он знает, что я тут пойду? Чутьё? Не, у него точно чутьё. Наверное, у мертвецов у всех чутьё. На живых. Зомбацкое чутьё.
Он сидел на бетонных перилах столовки и ел что-то из пластиковой тарелки. Мимо пройти было нельзя, я остановился.
Я согласился.
Выхухоль сдохла.
Сел рядом с ним на перила, подавился бы он, что ли, так нет, не подавится.
— Вкусно? — спросил я.
— Угу, — промычал Упырь.
Я заглянул в тарелку. На самом деле плов, на самом деле вкусно, — во всяком случае, выглядит. Повара у нас хорошие.
Упырь выловил из тарелки кусок мяса с жиром, слопал, не поморщился. Даже Вырвиглаз и тот бы трижды подумал. А Упырь не подумал. Принялся подбирать со дна рисины.
— Меня ждёшь? — спросил я.
— Угу.
Он покончил с пловом, выкинул тарелку в урну. И вилку туда же.
— Зачем ждёшь?
— Как зачем? — Упырь вытирал пальцы салфеткой. — Ты же сам… ты же сам хотел…
— Чего это я хотел? — с подозрением спросил я.
— Ну как… Мне папа сказал, что ты хочешь со мной подружиться…
Упырь шмыгнул носом, наверное, аллергия. А может, простудился.
— Я хотел с тобой подружиться?
— Ну да…
И в самом деле. Я всю жизнь хотел с ним подружиться. Мечтал просто. Ну. Ладно. Ладно, сволочи, сами…
— А ты вообще кто?
— Я Денис… — растерянно пробормотал Упырь.
— Ах, Денис! — Я изобразил лёгкую радость. — Что же ты мне ничего сразу не сказал!
— Я сказал… Мы же вчера встречались…
— Вчера? — Я почесал голову. — Ну да… Там я тебя толкнул, кажется… Но ты сам виноват. Видишь ли, у нас тут какой-то дурак объявился. Подходит ко всем, знакомится. Ну, и общественность взволнованна, короче… А ты что тут сидишь?
— Да вот… Тебя жду. И обедаю.
— Я в музей, — сказал я. — Ты пойдёшь?
— Пойду.
Ну конечно, он тоже пойдёт. Урод. Жаба. Сволочь. Гад. Тварь. Жаба. Уже было. К тому же жабы — у Вырвиглаза.
— Ну и лады, — сказал я. — Там Катьке поможем, ей какое-то коромысло надо перенести, она одна не справляется.
Упырь кивнул. Мы двинули в сторону музея. По Любимова, потом через парк до Советской, а там уже прямо.
Музей — одно из двух последних построенных в нашем городе зданий, новее лишь налоговая. А так они очень похожи, только на музее нет спутниковой антенны. Музей в хорошем состоянии и внутри и снаружи. Это потому, что им заведует Озеров. Он наш местный олигарх, у него пять магазинов и две заправки. При этом он зоологический патриот и потому спонсирует местную культуру: музей, краеведческий кружок, участников исторических олимпиад.
К вместилищу культуры от Советской вела короткая, но вымощенная настоящим булыжником дорожка. Вход перегораживал полосатый, как в фильмах про Пушкина, шлагбаум, а рядом со шлагбаумом возвышалась тоже косополосатая караульная будка. Гренадёра, правда, в ней не было, была банка для пожертвований. Довольно заполненная — многие хотели сделать Озерову приятное, посягнуть же на банку не решался никто.
Мы обогнули шлагбаум по правому флангу (тоже специальная дорожка имелась), поднялись на резное крыльцо. Я толкнул тяжёлую купеческую дверь, звякнул колокольчик.
Музей описывать не буду. Обычный краеведческий музей. Оглобли, блестящие самовары, чёрные утюги, рыжие фотографии, простреленные немецкие каски времён войны, в отличном состоянии пулемёт, штыки, другая амуниция.
Чучело лося.
В общем, интересно, но второй раз прийти не хочется. Вот и сейчас народу было мало. Никого. За исключением Родионовой.
Катька сидела в антикварной качалке с лупой в руке и изучала предмет, по виду напоминавший старый ржавый арифмометр.
— Привет, — сказал я.
— Здравствуйте, — прошептал Упырь.
Катька махнула на нас рукой и шикнула.
— Ты тут бывал? — спросил я Упыря.
— Нет.
— Ну так посмотри, поброди. Тут много интересного. Подкова восемнадцатого века, ознакомься…
— Хорошо.
Упырь отправился осматривать экспозицию.
— Руками только ничего не трогать! — рыкнула вслед Катька.
Упырь энергично покивал.
Я подошёл к Катьке поближе.
На столе рядом с ней лежал старый альбом. Фотографии вафельного цвета. Две маленькие, одна большая. На маленьких какие-то тётки с постными скуластыми лицами, большая поинтереснее. На ней был изображён мужчина в сапогах, в галифе, в сюртуке, в охотничьей шляпе и с ружьём на плече. Лицо такое барское и бородка ещё.
— Что за баран? — спросил я. — Прадедушка Родионов?
— Сам ты баран. — Катька ткнула меня бесценным арифмометром. — Это же сам Секацкий! Он был первым краеведом, ещё в тысяча девятьсот третьем году. Он сам наблюдал падение метеорита и возглавил первую экспедицию…
— Да знаю, знаю, — перебил я.
У нас все Секацкого знают, Секацкий для нас как Миклухо-Маклай для аборигенов. Если бы он тут подольше прожил, его у нас, наверное, съели бы из уважения. Хотя Миклухо-Маклая, кажется, не съели, это Кука съели. Хотя, может, их обоих съели, давно дело было.
Короче, в конце позапрошлого века Секацкого сослали в Костромскую губернию за какие-то листовки, но в самой Костроме ему тоже нельзя было жить, и он жил у нас. Ну и тут его увидел, метеорит то есть. Некоторые считают, что Секацкий тут даже втихаря женился и у него два сына родились. Точно это неизвестно, но Секацких у нас три двора, и в нашей школе ребята тоже учатся. Сначала они жутко фамилией своей гордились, потом к нам девушка приехала на педпрактику, она в русском языке хорошо разбиралась. И сказала, что то ли по-украински, то ли по-белорусски «сечь» — это «чикать». И фамилия «Секацкий» очень похожа на фамилию «Чикатило». Нашим школьным Секацким после этого туго пришлось, дразнили их здорово. Ну, сейчас уже забыли все, и снова они гордятся. Даже лучше им стало — побаиваться стали. Кто их знает, чего выкинут. С такой-то фамилией.
— Скопировать фотку можно? — спросил я.
Катька кивнула в сторону аппарата. Сделаю копию, потом при случае Сеньку шантажну. Это ценная информация, я никогда ещё не видел его фотографии. Я вообще не подозревал, что у Секацкого есть фотография, это ведь сто лет назад было. А оказывается, есть.
Я постучал ногтем по фотке и спросил:
— А ты что, тоже метеоритом интересуешься?
Катька фыркнула.
— Я интересуюсь историей нашего края, — сказала она важно. — А метеорит — часть истории. Не самая важная, но, безусловно, яркая. И наш краеведческий кружок в своих планах имеет изучение…
— А это что? — Я указал на прибор. — Арифмометр Секацкого? Если ты думаешь, что это на самом деле арифмометр Секацкого, то сильно ошибаешься. Арифмометр позже изобрели, информатик тогда рассказывал…
— Это ты ошибаешься, — усмехнулась Родионова. — Во-первых, информатик говорил, что это внедрили арифмометр в двадцатом веке, а изобрели его ещё в восемнадцатом. Так что этот вполне может Секацкому и принадлежать. Но дело в том, что это вообще не арифмометр Секацкого. Это шагомер Секацкого.
Откуда ты знаешь, что именно Секацкого?
— Смотри.
Катька повернула шагомер, и я увидел.
П. Ф. С. Гравировка на дне.
Пётр Фомич Секацкий.
— И что это даёт? — поинтересовался я.
— Многое даёт. Секацкий был пунктуальным человеком, в каждом своём путешествии он вёл дневник. И отмечал, сколько шагов он прошёл. Вот погляди, на циферблате отмечено девятнадцать тысяч шагов. Значит, он прошёл примерно десять километров. Если учесть, что расстояния принято измерять от почтового отделения…
— А может, наоборот? — предположил я. — Может, это не от почтового отделения, а от какой-нибудь одному ему известной метки? От какого-нибудь камня. Или дома. Или даже от дерева. Так что твои девятнадцать тысяч шагов ничего не значат. На сто процентов не значат. И нечего в лупу глядеть.
— Почему это не значат? — Катька отложила лупу.
— Рассуди здраво. Десять километров — это не расстояние. В радиусе десяти километров тут уже по двадцать раз всё обыскали. Так что он наверняка отмечал шаги от какой-то тайной отсечки.
Катька задумалась. Я огляделся. Упырь куда-то запропастился, не было его видно, может, в бочку какую залез. Хорошо.
— Возможно, ты и прав, — сказала она. — Возможно…
Она захлопнула альбом, взяла под мышку шагомер, проследовала к укрытому за печкой сейфу и спрятала в нём добро. Ключ повесила на шею. Пахло сушёным лосем, пахло веками.
— Ты же не ищешь метеорит, — напомнил я.
— Разумеется. — Родионова вернулась в кресло. — Я не маюсь дурью. Однако мне дорога истина. Николай Иванович планирует скоро небольшую экспедицию — чтобы раз и навсегда решить метеоритный вопрос. У нас будут спецназовские миноискатели. А потом, в августе…
