Дмитрий Санин - Сбоник короткой прозы Дмитрия Санина
— Да так, — скромно опускает глаза Бандрачук, — эпизодическую роль. Секунд на двадцать экранного времени.
— Кого?! Колись!
Бандрачук пожимает плечами.
— Да колись же! – не отступает Продюсер.
— А… Генералиссимуса, кого же ещё… Ну помнишь эпизод, когда тот наезжает на Башкирцева – мол, нам не нужен космос, нам военную пользу давай. Понимаешь, — задушевно объясняет Бандрачук, рассматривая и теребя пуговицу на сорочке, — никто не хочет играть Сталина. Все зассали. У нас, конечно, теперь кругом патриотизм — но все ссут, как бы карьеру не поломали. Боятся, что в Голливуд дорогу закроют. Так что — придётся мне отдуваться и спасать фильм…
— Сочувствую… – хихикает Продюсер. — Ну ладно, ты творец – тебе решать. Только чтоб семейные ценности, патриотизм, и никаких Белоснежек. Теперь главное. Бюджет?..
— Тридцать.
— Долларов?
— Евров, евров, — Бандрачук бросает быстрый умный взгляд на Продюсера. В похмельных глазах Продюсера вялая неопределённость, и тогда Бандрачук храбро добавляет: — И пятнаху – на раскрутку.
— Ну ты, Фэд, сука, и осваивать, т–твою мать! – Продюсер в восхищении достаёт вторую бутылку.
После этой прелюдии и начинается собственно разговор о главном — чрезвычайно эмоциональный, насыщенный профессиональными терминами и приёмами, крайне интересный для участников, но абсолютно непонятный и оттого неинтересный нам, непосвящённым.
***
…Премьера. Адский грохот звука в кинозале, пол ходит ходуном. Шаттлы взлетают навстречу астероиду, угрожающему Земле. Звучат могучие аккорды темы из «Космической одиссеи 2001».
Усталый Башкирцев провожает шаттлы печальным взглядом отца, благословляющего повзрослевшего сына на битву. Его костлявый нос с летящими нозрями задирается всё выше и выше, утренний ветерок играет дредами. Наконец, инверсионные следы исчезают в вышине.
«Поехали!» — говорит Башкирцеву кто–то сладким, уютно–развратным контральто. – «Да поехали же, любимый!» Камера отъезжает: Башкирцев, в белой кожаной куртке с красными вставками, восседает на чоппере, сияющем чёрным и никелем, с высоким рулём, руки выше головы. Раненое левое плечо наскоро перевязано банданой. Сзади его крепко обнимает руками и длинными ногами верная жена. К спине жены ремнём притянут чемоданчик с 50 000 000 евро, отнятыми у главного злодея. Камера описывает дугу: у колёс чоппера лежит и сам главный злодей, сексот КГБ. Тот самый, оклеветавший Башкирцева в далёком 1937м; глаза остекленели, в горле надёжно торчит его же собственный нож–ацтек, с гарпунными зазубринами. Башкирцев выкручивает газ, чоппер тяжело рычит и уносится по пустынной ленте шоссе — навстречу солнцу, которое медленно встаёт — красное, размером в полгоризонта. Ещё некоторое время виден чоппер, то исчезающий, то поднимающийся в дрожащем мареве по волнам шоссе, уходящего прямиком к солнцу. А красное солнце уже во весь экран.
Плывут финальные титры, под размеренный речитатив Децла:
Россия моя,
Зелёные поля.
Космический ветер–Крутым не помеха…
***
«Я выходил из зала, дрожащими пальцами мял незажжённую сигарету, и мечтал лишь об одном: чтобы никто из впереди идущих случайно не обернулся, и не увидел моих слёз. Но все молча шли, тихо пряча глаза и глядя пред собой, как и я. Фильм, яростный и пронзительный, никого не оставит равнодушным. Он — о нас с вами. Понимаете?! Он о нас, о тех простых россиянах, кто прошёл ужасы сталинских лагерей, и не сломался, кто своими руками зачал космическую эру человечества. Мы начали забывать светлые страницы своего прошлого. Сегодня я вспомнил – спасибо Фёдору Бандрачуку. Я горжусь этими нашими великими достижениями… Это, без сомнения, лучшее кино XXI века.»
Известный критик Бычков–Минтаев.
— — — — — — — — -
Мрачная тайна Ы–н’тхуа–лхы–гхы.
Эта история тянется своими корнями в глубокую древность — седую, как обветренные ледники, которые тогда медленно отступали к северу.
…Ып–хы, храбрый охотник из рода Ып–уп, неуклюже топтался у входа в пещеру колдуна Ы–н’тхуа–лхы–гхы. Он опасливо озирался, нерешительно приглаживая длинную чёрную бороду; поминутно оправлял без нужды большой свёрток коры мать–дерева, который держал подмышкой. Беспокоить сурового колдуна было страшновато. Ещё страшнее — если родичи проведают, зачем он пришёл к колдуну… Наконец Ып–хы решился и, стиснув покрепче свёрток, громко прокашлялся.
— Заходи, кто пришёл! — раздался из пещеры сварливый, скрипучий голос. Ып–хы, склонившись, раздвинул полог и торопливо нырнул внутрь.
В маленькой пещере было тепло и сухо, ел глаза дым, весело трещал огонь. Колдун Ы–н’тхуа–лхы–гхы сидел на медвежьей шкуре возле очага, скрестив тощие волосатые ноги. Отблески огня играли на его жилистом теле, натёртом жиром. Лицо колдуна всё заросло буйным волосом, цвета разъярённого моря; въедливые чёрные глазки поблёскивали из–под косматых седых бровей. Завидев гостя, он отложил два плоских камня, которыми растирал какой–то колдовской порошок.
— Как охота, храбрый Ып–хы? — спросил колдун сурово.
— Охота радует, добрый Ы–н’тхуа–лхы–гхы, — церемонно ответил на приветствие гость, как полагалось. Он развернул свёрток и протянул колдуну — там оказался окорок кабана.
Колдун взял, понюхал.
— Солёный пшу… — довольно причмокнул он и поскрёб пятернёй пышную бородищу.
Ып–хы смиренно сел к очагу, как положено гостю. Они помолчали, глядя в огонь. Ып–хы всё никак не мог решиться заговорить с колдуном о своём страшном деле – язык словно лишился сил, а рот никак не хотел открыться.
— Пы–ытуа–ы–хы, вождь рода Пы–уп – большой дурак, — первым начал разговор Ы–н’тхуа–лхы–гхы, видя робость гостя. Он сердито фыркнул и поправил трещащее полено.
Ып–хы продолжал скромно молчать: такого вождя он не знал. Далёкий род Пы–уп он, конечно, знал, а вот вождя его – нет. Впрочем, чего там! Это храбрые вожди родов и всесильные колдуны знают друг друга – а мы простые охотники… На всякий случай Ып–хы солидно кивнул в знак согласия.
— Этот дурак решил пойти против духов… – противно скривился колдун, и Ып–хы поёжился: идти против духов – действительно страшная глупость… Он старательно закивал.
Ы–н’тхуа–лхы–гхы, между тем, продолжал, высоким скрипучим голосом:
— Всякому ясно: сытные корни и злаки, а также всякая трава и деревья рождаются духами. Духи леса, незримые и всесильные, сажают ростки, и от этого всё произрастает по их воле. А Пы–ытуа–ы–хы, дурак такой, решил сам растить корни и злаки — и женщин своих подучивает… Говорит, из зерён вырастут колосья, без всякой воли незримых духов! Идиот невежественный, – колдун зашёлся в сухом ехидном смешке. – Будет наказан духами, — сообщил он сурово, вдруг прекратив смеяться. – Идти против порядка, установленного духами леса – глупость.
Ып–хы с благоговением и страхом посмотрел на колдуна. Да, их колдун – велик… Вожди – всего лишь самые сильные воины; а колдуны ведают духов, они могущественнее всех вождей, и скоро вожди уступят им свою власть на всей земле, к тому всё давно идёт… А их колдун – самый могущественный среди колдунов, куда уж какому–то вождю рода Пы–уп до него… Цвет гривы колдуна, цвет разъярённого моря – великий признак мудрости и расположения духов; чтобы дожить до бороды такого цвета, надо пережить много–много зим, многое–многое увидеть и понять… Много–много – Ып–хы даже не знал, сколько, он умел считать только до восьми (два пальца у него когда–то откусил пещерный медведь). Простые охотники и вожди столько не живут, они уходят к предкам черноволосыми…
— Вожди – глупцы, это ты верно думаешь, — проницательно посмотрел на Ып–хы колдун, и опять противно хихикнул. Он поставил на очаг горшок с водой, всыпал горсть чёрной вяленой травы. – У кого самые крепкие руки – у тех самые слабые головы. Да… А ты знаешь, что сильнее любых рук, даже самых могучих?
Ып–хы в смятении помотал головой. Что может быть сильнее рук вождя, если эти руки добивают самого большого мамонта?!
— Сильнее любых рук — Правда! Ведь вождь убивает мамонта не просто рукой, — колдун снова метнул насмешливый взгляд на Ып–хы, — он делает это копьём. Он знает, как сделать копьё и как нанести им удар. Он знает Правду о копье – и только благодаря этой Правде может убить мамонта.
Ып–хы поразился: действительно — Правда сильнее рук!
— А Правда ведома именно нам, колдунам, — в ехидном голосе Ы–н’тхуа–лхы–гхы послышалось величие, – нам её открывают духи… Мы — самые умные, мы — впереди всех, и потому Правда только у нас, больше ни у кого. Смотри: разве кто–то ещё умеет оживить камень?! — колдун широко повёл чумазой рукой, указывая на стены пещеры. Глаза его лучились ясным светом мудрости.
Ып–хы, чьи глаза уже привыкли к сумеркам, в который раз подивился зверям и охотникам, бегущим по каменным стенам. Воистину, рисовать – дар духов; только колдуны способны оживлять камни рисунками. Ып–хы тайком несколько раз пробовал рисовать — и головнёй, и охрой — но у него ничего не получилось, только какие–то неровные линии…
