Всеволод Сысоев - Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых)
Вдруг он чуть не наступил на спящего в снегу рябчика. Разбуженная птица с таким шумом вырвалась из-под ног, что Матвей вздрогнул от неожиданности и остановился. Очень длинными показались Матвею последние километры, но когда наконец залаяли собаки, почуявшие его, — усталости как не бывало. Затем сквозь деревья сверкнул огонек, запахло дымом. Вот и белое квадратное пятно долгожданной крыши.
Повесив карабин на еловый сук, Матвей скинул рюкзак, отряхнул с себя снег и распахнул дверь. Волна приятной теплоты окатила его, и отступившая было усталость вновь разлилась по застывшему телу.
— Я же говорил, что ему фарт выпал! — воскликнул Степан, заметив на рюкзаке капельки крови. — Рассказывай, кого добыл?
Матвей молчал. Истинные охотники не любят сразу распространяться о своей удаче. Передохнув, он вылил в миску оставленные ему щи и только за едой рассказал, как нашел и добыл медведя.
— Ну как, нынче будешь читать нам про индейцев? — делая серьезный вид, спросил Степан.
— Мне не до шуток, отдохнуть надо, — ответил Матвей. Развязав рюкзак, он извлек из него добычу. Окоченевших зверьков положил на поленья: пусть оттаивают, снимать с них шкурки придется на следующий день. А теперь — скорее развесить у печки сырую одежду и олочи.
С каким наслаждением растянулся Матвей на нарах, прикрытых вейником и холстиной! Едва коснувшись постели, тут же уснул. Во сне он увидел Гайавату: с вождем индейского племени он обменивался топорами.
Так пополняются зоопарки
В середине февраля в зимовье Богатыревых пожаловал районный охотинспектор. Иван Тимофеевич не боялся охотнадзора: законами он не пренебрегал. Но в охотничьей практике иногда возникали такие ситуации, что и честный охотник невольно становился нарушителем. Случилось так и в бригаде Богатыревых.
За неделю до окончания сроков промысла пушных зверей не хватало двух соболей, чтобы выполнить план. Помня строгий наказ Перекатова набрать нужное количество соболей во что бы то ни стало, охотники сняли только половину капканов, а оставшиеся осматривали каждый день. В одну из ночей в ловушки попало сразу пять соболей. Три из них оказались «внеплановыми», лицензий — разрешений на их добычу не имелось. Иван Тимофеевич не стал утаивать их от охотинспектора. Он попросил помочь выхлопотать дополнительные разрешения, но представитель охотнадзора оказался неумолимым. Он решил изъять лишних соболей и составить по этому поводу протокол.
— Зачем же протокол? — спросил Иван Тимофеевич охотинспектора. — Я же не скрыл их от вас.
— Так нужно для порядка, — отвечал тот.
— Какой уж там порядок, знаю — кончится это штрафом, — возразил Богатырев. — Только скажу вам, трудно по инструкциям зверя добывать. Дали мне однажды лицензию на отстрел лося, а я одной пулей двух сразу повалил: не заметил, как лосиха за быком стояла. Что же, по-вашему, я — браконьер?
— Браконьером я вас не называю, Иван Тимофеевич, но все же это — нарушение. Если хотите, брак в работе, а за брак, вы сами знаете, на производстве с рабочего взыскивают. Вот и с вас придется спросить, тут уж не обижайтесь. И еще, пятнадцатого февраля вы должны были закончить промышлять пушнину, снять капканы и опустить кулемки. А говорите, что они до сих пор в тайге. Опять нарушение.
— Так капканы все подвешены.
— А это мы посмотрим. Придется проверить ваши путики.
На следующий день Иван Тимофеевич повел инспектора в лес, и тот убедился, что кулемки опущены, а капканы в закрытом состоянии висели, подвязанные проволокой к длинным тычкам. Одобрив порядок у Богатырева, он не стал осматривать другие путики. Напоследок придирчиво проверил лицензии на отлов животных. Не найдя и здесь ничего предосудительного, объявил, что на рассвете отправится в другую бригаду.
За ужином, хваля наваристую похлебку со свининой, он извлек из миски косточку и внимательно рассмотрел ее.
— Косточки-то, Иван Тимофеевич, ведь поросячьи, а сеголеток бить не разрешено. Как прикажете понимать? — И на его продолговатом лице с вислым носом расплылась ехидная улыбка.
Молчавший до этого Степан вспыхнул. Его возмутил тон, с каким обратился этот мелочный блюститель порядка к бригадиру. Если говорить правду, поросенка застрелили сознательно, ради вкусного нежного мяса. Но ни один настоящий охотник не сочтет это серьезным нарушением: все равно в тяжелую зимнюю пору поросята часто погибают от холода и бескормицы. А инспектор, конечно, думает иначе. И Степан вдруг слукавил:
— Вы же, товарищ дорогой, видели наши разрешения ловить живых кабанов. Во время лова собаки возьми да и задави поросенка. Недоглядели мы. Не выбрасывать же его.
— Это верно. Выбрасывать такой продукт не следует, но и ловить надо стараться только живьем, а то ведь опять брак в работе получается.
— Не брак, а отходы производства, — вставил Матвей.
— Больно ты грамотен, парень. Только смотрю я, не за что особо хвалить бригаду Богатыревых: потихоньку да где ловко и вы браконьерите. Да уж ладно, ограничусь на первый случай предупреждением, надеюсь, осознаете, — он остановил взгляд на Маркине, который в разговор не вступал, а только подобострастно кивал инспектору. — Правильно я говорю, товарищ Маркин?
— Правильно, правильно, — ответил тот. — Благодарим за ваши замечания.
После ухода инспектора в зимовье еще не раз страстно обсуждался его визит. Больше других возмущался Матвей:
— И чего это он придирался к нам? Планы государственные всегда выполняем, на сторону не продаем. Мы его тут как доброго человека кормили, а он косточку поросячью нашел в кастрюле и спрашивает: на каком основании?
— Почто на человека серчаешь, — урезонил сына Иван Тимофеевич. — Всяк несет службу по-своему. Мы — за зверем ходим, он — за нами доглядывает. Кто, как не наш брат, сплавляет пушнину на рынок. Любую шкурку купить можно, а то и шапку — соболью альбо норочью. Вот он и поставлен следить да не допускать этого. А что человек он занудный — так это от характера. Гляжу на людей и со зверями иной раз сравниваю: один — как тигр, другой — что твой изюбр, а третий, смотришь, на колонка похож. Что тут поделаешь, ежели от природы он злой да трусливый. В лесу, к примеру, тигр колонка не замечает, не трогает. Для него тот — что есть, что нет.
— Так мы же люди, — возразил Матвей.
— Вестимо, не звери. Это всем понятно. И я, бывает, озлюсь на человека за трусость либо за пакость. А сравню такого с зайцем или росомахой — и зло проходит. Что с него взять?
— А ты сам кто же тогда будешь? — спросил Маркин.
— Я — медведь. Людского скопу не терплю. Мне лесную глушь да дикую ягоду с рыбой подавай. Хоть крепки и длинны мои клыки и когти, да не для нападения они мне даны.
— У тебя, батя, получается, человек каким родился, таким и остался на всю жизнь, и перевоспитать его нельзя, — заметил Матвей.
— Почему нельзя? И зайца можно сделать смелым. Даже на собак будет бросаться. Помню, жил у нас ручной заяц, так он не только на петуха нападал, кошку обижал. Но душа-то у него так и осталась заячьей. Да что мы, братцы, все про инспектора толкуем. Давайте лучше соображать, каких зверей и где будем ловить. Первым делом нужно пару садков сделать, кормов всяких припасти, дужки капканов резинкой да тряпками обмотать, чтобы лапы не перебивали…
На следующий день Степан с Матвеем и Кондратом, прихватив волка и трех собак, отправились за кабанами, а остальные занялись сооружением загончиков и подготовкой орудий лова.
Обходя в последний раз свои ловушки, Степан приметил, что в одном из ключей держится табунчик кабанов. Туда он теперь и держал путь. Волка и собак вели на поводках: пускать их можно было лишь по свежим следам. Несмотря на глубокий снег, лыж брать не стали: к табуну можно подойти по тропе. В походе охотники, как всегда, были молчаливы и сосредоточенны. Оружие было только у Степана: в лесу можно неожиданно встретиться с медведем-шатуном. Шедший позади Кондрат тащил за собой маленькую нарту, к которой приторочены мешки и запасные веревки. Добравшись до ключа, где жили кабаны, охотники сделали передышку. Двум особо злым собакам и волку стянули челюсти намордниками, чтоб они не порвали молодых кабанов. Оставили нарту и, сойдя с тропы, начали подниматься на сопку по ключу.
Вскоре они вышли на старые кабаньи следы. Брачная пора у кабанов кончилась. Секачи, которые могли «порубить» собак, покинули табун и держались теперь отшельниками. Рассматривая следы, Степан долго шел за кабанами, прежде чем определил, что в стаде ходят две старые свиньи, шесть подсвинков — двухгодовалых кабанов и девять поросят. Снег вокруг был сильно изрыт, свиньи искали желуди и опавшие шишки, поедали хвощ. Табун долго кружил по одному месту. В толчее следов и порытков трудно разбираться, но Степан не путался. Словно зная, где именно остановились кабаны, шел он по ключу.
