Бела Балаш - Генрих начинает борьбу
— Кто там? — послышалось изнутри.
— Я, Фриц.
Дверь открылась, и они вошли в крохотную комнатку. Там их встретил приветливый старик. Больше никого не было.
— Вот это Генрих Кламм, — сказал Фриц вполголоса.
— За вами никто не следил? — спросил старик.
— Никто; я смотрел всю дорогу, — ответил Фриц.
И вдруг из-за полога кровати вышла матушка Кламм.
— Генрих! — вскрикнула она и протянула к нему руки.
— Мама!
И они крепко обнялись.
— Генрих, золотой мой мальчик, — сказала матушка Кламм, — я уже все знаю, мне все рассказали. Я горжусь тобой. Теперь я знаю, что ты будешь хорошим, храбрым бойцом против фашизма. Я очень довольна тем, что ты сделал. Если бы ты мог меня раньше спросить, я бы сказала: «Да, Генрих, так и сделай». А теперь, мой милый, мой умный мальчик, мы должны на время расстаться.
— Почему?
— Потому что мы не можем вернуться в нашу комнату. Полиция ищет меня.
— Почему тебя? Ведь это я спрятал того парня. Тебя тогда и дома не было.
— Да, мой мальчик. Но ведь никто не поверит, что ты сам придумал этот тайник. Никто не знает, какой ты у меня умник. Они, наверное, думают, что я это все сама устроила.
— О, — всхлипнул Генрих, — теперь из-за меня тебя посадят в тюрьму.
— Ну нет, — улыбнулась матушка Кламм, — это им не удастся. Уж я так спрячусь! Но с тобой нам неудобно будет. И потом у меня еще очень важное поручение.
— Какое поручение? — спросил Генрих.
— Этого я тебе не могу объяснить. Придет время, ты сам будешь получать такие поручения. Так, значит, нам нужно будет пожить отдельно. Сегодня, мой мальчик, ты будешь спать здесь. Чуть свет отправляйся к дяде Римеру. Ты ведь знаешь, где он живет. Ты ходил туда с отцом, помнишь?
— Я знаю, — кивнул Генрих.
— Расскажи ему, что у нас случилось. Он о тебе позаботится. Теперь, родной мой, иди ложись. Бедняжка, у тебя глаза слипаются…
Матушка Кламм помогла Генриху раздеться и постлала ему на такой же скамье, как у них дома. Только рядом не было коврика для Вольфи. Но кому он нужен, коврик, если Вольфи нет на свете…
— Где ты будешь, мама? — спросил Генрих и обнял ее за шею.
— Нельзя этого говорить, — ответила она. — Но мы скоро увидимся. И я всегда буду знать, где мой малыш.
Она еще раз поцеловала его, и Генрих почувствовал у себя на щеке ее горячую слезу.
— Не бойся, Генрих, ничего не бойся, — сказала она на прощанье. — У нас везде товарищи, они нам помогут. Мы — одна большая семья во всем мире.
— Я не буду бояться, — пробормотал Генрих уже с закрытыми глазами.
Больше он ничего не слышал. Он не слышал, как мать пожелала ему спокойной ночи, как попрощался Фриц, как они вместе вышли из комнаты. Он спал.
Добряк-хозяин остался один. Он сел за стол и долго в раздумье глядел на спящего мальчика.
Когда Генрих проснулся, то не сразу понял, как он сюда попал. А когда все припомнил, ему стало тяжело-тяжело на сердце. Но старик был такой приветливый, такой простой, точно он давно уже знал и любил Генриха.
Умывшись, Генрих получил кофе с хлебом, как дома. Потом старик дал ему школьную сумку.
— Возьми с собою, Генрих, — сказал он, — тут немного теплого белья и кое-что поесть. Тебе уже пора итти. Будь здоров, малыш!
Генрих поблагодарил за завтрак и вышел. На башне пробило девять часов. Вдруг он вспомнил, что вчера обещал белокурому притти в половине десятого на Мюнхенерштрассе, дом двадцать один. Это было не очень далеко. У него еще было полчаса времени. Можно поспеть. А оттуда уже к дяде Римеру.
Он скоро нашел двадцать первый номер. Но у ворот никто не ждал. «Может быть, он задержался», подумал Генрих. Он стал ходить взад и вперед и смотрел во все стороны… Без четверти десять. Генрих решил уходить, но в это время из ворот напротив показался белокурый, пересек улицу и, не глядя на Генриха, вошел в ворота двадцать первого номера. Генрих — за ним.
— Почему вы ждали на той стороне? — спросил Генрих, когда они вошли во двор.
— Я хотел посмотреть, не идет ли кто за тобой. За нами могли следить. Нужно быть очень осторожными.
— А как вы вчера выбрались из нашего дома?
— Ты ждал меня у ворот? — усмехнулся парень. — А я вылез на чердак, потом через отверстие в крыше на соседнюю крышу и — вниз. Но скажи мне лучше, что там было дальше. У меня теперь мало времени.
Генрих наскоро рассказал о печальном конце Вольфи и обо всем, что ему сегодня ночью говорила мать.
Белокурый наморщил лоб.
— Твоя мать, конечно, права. Но куда, ты говоришь, она тебя послала? К дяде Римеру?
— Да.
— Не ходи туда, малыш. Твой дядя Ример уже не живет там.
— А где он живет?
— Со вчерашнего вечера он, как и твой отец, живет в какой-то тюрьме. Если ты пойдешь его разыскивать, схватят и тебя.
— Куда же мне итти? Домой нельзя…
— Не бойся, Генрих… Сейчас. Минутку подумаю.
Он посмотрел на свои ручные часы.
— Теперь десять часов. Слушай меня хорошенько, Генрих. Иди садись где-нибудь на скамью, чтобы тебе видны были башенные часы. Жди там до половины двенадцатого. А тогда иди на вокзал. Ты знаешь, где вокзал?
— Знаю.
— Ты должен там быть ровно в двенадцать часов. Только ровно в двенадцать, малыш.
— Ладно, — кивнул Генрих.
— На углу справа увидишь будку, где торгуют фруктами и овощами. Ты иди прямо туда. Придет женщина, пройдет мимо тебя и скажет «Генрих». Она на тебя и не посмотрит, а ты иди за ней. Не заговаривай с ней: никто не должен заметить, что вы друг друга знаете. За тобой ведь могут следить.
— А что же будет дальше? — спросил Генрих.
— Сейчас не могу тебе сказать. Но все будет хорошо. Ты попадешь к хорошим товарищам.
— А мама будет знать, где я? Она ведь думает, что я пошел к дяде Римеру.
— Она тебя найдет, Генрих. Все наши товарищи держатся вместе. До свиданья! Ты храбрый, умный малый и будешь хорошим товарищем. Когда увидишь мать, можешь ей сказать, что ты спас Карла Бруннера.
Карл Бруннер улыбнулся Генриху, вышел на улицу и исчез в толпе. Генрих медленно пошел в сторону вокзала. Времени было еще много. Неподалеку была колокольня с часами, окруженная садиком. Генрих присел на скамью и стал ждать. Утром он так спешил, что почти не ел, и теперь был голоден. Мать сунула ему в сумку хлеб и маргарин. Но Генрих думал: «Может быть, после нечего будет есть — пускай лежит».
В половине двенадцатого он встал со скамьи и пошел в сторону вокзала. Это было не очень далеко. Перед вокзалом была большая площадь. Генрих сразу увидел по правую сторону фруктовую будку. Но там стояла очередь, по крайней мере двадцать женщин. Это его встревожило. Как же он узнает ту, что должна с ним заговорить? Женщины в очереди сильно шумели, потому что овощи опять подорожали. «Что же вы с нами делаете? Просто житья нет бедным людям!» кричали в очереди. Как тут услыхать, когда тебе тихонько скажут «Генрих» и пройдут мимо? А если он ее не найдет, что же с ним будет?
С неспокойным сердцем подошел Генрих поближе и медленно обогнул очередь, которая становилась все больше. На вокзальных часах пробило двенадцать. Генрих прислушался, не назвал ли его кто по имени. Но что тут услышишь, когда так страшно шумят?.. Прошло пять минут, прошло десять минут. Генрих прогуливался уже по другую сторону будки. Он начинал терять надежду.
Вдруг он услыхал свое имя. Но совсем не тихо, а так громко, что ясно было слышно даже среди этого шума.
— Генрих! — звонко и сердито кричала женщина. — Генрих! Идешь ты или нет, шалопай эдакий?
«Это она не меня зовет, — подумал Генрих. — Зачем она станет так ругаться, когда она меня совсем не знает?»
Все же он хотел подойти взглянуть. Но в этой длиннющей очереди нельзя было разобрать, кто кричал.
Вдруг он увидел женщину, бегущую от будки с большой корзинкой на руке. Перебегая площадь, она кричала:
— Генрих, противный мальчишка! Идешь ты или нет, Генрих?
И она махала рукой в другую сторону, словно где-то там был Генрих, на которого она сильно сердилась.
Но наш Генрих смотрел как раз туда и видел, что там нет никакого мальчика. Поэтому он пошел за женщиной следом. Он видел, как она стала за афишной тумбой у другого угла вокзала. И она уже не кричала, хотя к ней никто не шел. И Генрих заметил, что, пока он шел к афишной тумбе, женщина смотрела прямо на него. Когда он приблизился, она уже отвела глаза, но тут же он услышал, как она негромко сказала:
— Генрих Кламм, иди за мной в десяти шагах.
Женщина перекинула корзинку в другую руку и пошла вперед. Генрих заметил, что в корзинке лежит отцовская кожаная куртка.
Он все время держался в десяти шагах от нее. Она была ниже, полней и моложе его матери. Он никогда ее раньше не видел. И все же ему казалось, точно это их старая, хорошая знакомая.
Долго бродили они по улицам города. Наконец женщина свернула в какие-то ворота. Генрих — за ней. Она стояла в углу и протягивала ему отцовскую куртку.
