Галина Галахова - Поющий тростник
Конечно, это была Лена Травкина. И мама ее, Ольга Сергеевна, принялась ее ругать и за долгое стояние на лестнице, и за вечное любопытство, и за дурацкие замечания по адресу своей одноклассницы, и за то, что она такая невоспитанная и невозможная, что с ней нельзя ходить рядом.
Мишина мама тем временем бежала к Щукиным узнавать адрес учительницы музыки, спасенная Леной если не от смерти, то от жестокого страха. Все наказания, которые она запланировала для Миши, она забыла и летела, усталая от радости, что с Мишей ничего не случилось. Последнее время она часто ловила себя на мысли, что с ее сыном должно что-то стрястись. Ее преследовало ощущение надвигающейся беды, потому что он был мальчишка, и по статистике он был более подвластен всевозможным несчастьям, чем любая девочка.
– У вас мой сын? – спросила Мишина мама, как только открылась дверь.
Не успела Светлана Евгеньевна ей ответить, как она, будто стрела, пущенная меткой рукой, пролетела через двери в комнату и упала перед сыном, которым сидел в глубокой задумчивости и уже забыл про нее, забыл. Она удостоверилась, что он живой, что он невредимый, сын, привязывавший ее к жизни крепче парашютных лямок, надежнее самого прочного сплава, который она чувствовала под ногами в самолете.
В комнату вошла Светлана Евгеньевна, и две чужие и чуждые друг другу одинокие женщины cxлecтнyлись взглядами. Светлана Евгеньевна олицетворяла coбой мир, составленный из пластики движения, сплошные дуги, плавное величие. Мишина мама – комок воли, резкость суждений, сплошные углы. Так они были контрастны, что их потянуло навстречу друг другу любопытство и удивление. А в результате их разговора произошло столкновение, вспышка, выход энергии, как по известному закону физики, но никто не исчез, никто не превратился в свою противоположность.
Разговор велся на высоких нотах. Тон задала Мишина мама. Голос ее, однообразный и тусклый, звучал неубедительно. Светлана Евгеньевна в совершенстве владела своим голосом и бросала его из октавы в октаву. Разговор шел о Мише, и бабушка Аллы, что-бы не мешать тому разговору, незаметно откланялась и ушла вместе с внучкой.
Светлана Евгеньевна настаивала, чтобы Миша у нее занимался: ей ничего не надо платить, ради собственного удовольствия она будет с ним заниматься, ради его таланта. Мама возмущалась: денег ей не жаль, но он не будет музыкантом, это занятие не для настоящих мальчишек, не надо ему легкой жизни.
– Легкой жизни? – горько засмеялась учительница музыки. – Каторга, а не легкая жизнь у музыкантов. Я вот не смогла выдержать ее, превратилась в учительницу музыки, преподаю в музыкальной школе и занимаюсь дома с ребятами. Не хватило у меня характера, чтобы стать настоящим музыкантом, вот и жалею теперь, да поздно. Ваш сын поразил меня. У меня появился вдруг смысл жизни. Ради его таланта надо мне жить на свете. Он будет большим музыкантом, весь мир будет его слушать и кричать ему "браво!".
– Нет, нет и нет! – сказала Мишина мама.
Миша слушал разговор. Мамина резкость пугала его, и, глядя на нее сегодня другими глазами, он подумал о том, как хорошо бы ему было, если бы его матерью была Светлана Евгеньевна.
Мама словно угадала его мысли и опять ощутила себя одинокой и неприкаянной.
Светлана Евгеньевна, не желая больше спорить и убеждать, села за рояль и заиграла.
Была комната, были мать и сын и женщина-пианистка.
Светлана Евгеньевна играла, а Мишиной маме хотелось куда-то бежать, лететь куда-то, падать, чтобы отвлечься, освободиться от навалившегося на нее одиночества. Она взяла сына за руку и впервые почувствовала его крепкую ладонь, как его ладонь, ей не принадлежащую. С удивлением смотрела она в его лицо, унесенное мелодией в недоступные ей дали, и, сидя рядом с ним, держась за его руку, она поняла, что он живет уже чужими для нее мыслями, что у него, у маленького, свои привязанности и желания, которые ей не победить, что она должна примириться с несбыточностью своей мечты.
Музыка, которую она сейчас слушала, помогала ей разобраться в себе. Но она еще не умела слушать музыку ради музыки, а ее сын уже умел. Он не знал, какая буря пронеслась над ним и над нею, какая гроза освежила ее чувства, потому что не склонен был затруднять себя вопросами, касающимися матери. Много лет пройдет, прежде чем он задумается над всем этим всерьез. Сейчас он думал лишь о себе, занятый самим собой, а мама жила в его мыслях отдельно от него, и ее согласие на занятия музыкой он воспринял с огромным удивлением и не поверил ей.
Когда ушли новый ученик и его мать, Светлана Евгеньевна еще долго не могла успокоиться от волнения, раздумывая о слепоте родительской любви, о том, что сегодня случилось чудо: простая тростниковая дудка запела сама по себе, как волшебница флейта, и еще о том, что ее собственная жизнь наполнилась великим смыслом.
В это самое время Наталья Савельевна, проверяя тетради, вспомнила, как грубо выгнала она из класса Гончарова. Ускользнула от нее в ту минуту необычность Фединых слов, потому что очень ей жаль стало Саню. А теперь ей было неловко за себя, и она сидела и ежилась, а под руками шелестели тетрадки с неуклюжими буквами и кляксами – плодами усиленно старания ее учеников.
Прикрыла она глаза рукой на мгновение – устали они от ряби, покрывавшей тетради, – и подумала, какая трудная ноша досталась ей в жизни. И ничего-то другого она не умеет делать, кроме как воспитывать детей. А может ли она их воспитать, если, как сегодня, ей изменяет выдержка? Ведь она не заметила! Фединого волнения, и тысячи других мелочей ускользнули от нее. Много ошибок она, наверно, совершила сегодня, не отдавая себе отчета.
А хорошо бы сейчас музыку послушать! Так бы, не выходя из дома, и не по радио, а живую, на рояле, чтобы прикрыть глаза и погрузиться в самую глубину души своей и забыть на миг и о себе, и о мире, состоящем из маленьких мальчиков и девочек!
Не слышала Наталья Савельевна, как в эти минуты играла через дом от нее женщина, завладевшая сердцем ее ученика, женщина, которая сейчас могла бы завладеть сердцем и его учительницы. Им бы встретиться надо, но они жили рядом – две удивительные женщины, два потока, – до времени не замечая друг друга.
Жизнь пятая
АЛЛА ЩУКИНА – ВЕЛИКОМУЧЕНИЦА
Этим же вечером, часов так около восьми, Алла после занятий фигурным катанием и плотного ужина приступила к форсированию домашнего задания. Над нею возвышался, как памятник самому себе, ее отец, товарищ Щукин, и, сверкая глазами, объяснял ей задачу.
Задача была следующего содержания: "Ученице задано решить 12 примеров. Она уже решила 10 примеров. На сколько меньше ей осталось решить примеров, чем она решила?" Очень простая задача была. Для товарища Щукина. Но, по правде сказать, товарищ Щукин делал задержку в дыхании, когда обращался к вопросу задачи, ускользающему от него наподобие рыбьего хвоста.
Что касается Аллы, то она, борясь со сном и страхом, делала большие круглые глаза и щебетала:
– Да, папочка! Нет, папочка! Подожди, пожалуйста
папочка, я сосредоточусь и скажу формулу для задачи.
Что она хотела сказать – нетерпеливый папочка не дождался.
– Ну так что же? – грозно спросил он, и глаза его сощурились до прямых линий.
Алла заметалась на стуле, как птичка в клетке:
– Я сичас, сичас!
Но в голове у нее было пусто и светло, как в новой квартире, когда они приехали ее осматривать.
Папочка не выносил длинных пауз ни в работе, ни в разговорах и потянулся к дочке, чтобы физическим усилием воздействовать на скорость ее соображения, забывая про то, как сам он в первом классе отличался благородным молчанием и вопросительными глазами. ("Чего надо от меня учительнице, о чем спрашивает она?") Два года просидел товарищ Щукин в первом классе, и никто его мысли не подталкивал.
Бабушка, вязавшая в сторонке, заметила поднимающуюся руку зятя и ястребом налетела на него, не боясь его авторитета, так как лишь она одна в семье находилась в прямой и открытой оппозиции по отношению к товарищу Щукину.
– Не дам дите! Ей спать пора, а ты уроками ее мучаешь! Пусть с двойками домой приходит, тогда на нее обратят внимание в школе. Думаешь, запихал дите во все кружки, какие тебе приснились, и толк будет?
А толку-то не будет, если оно замученное ходит после процедур! Люди смеются и пальцами на нее тыкают!
Как человек совершенно независимых суждений, товарищ Щукин бросил:
– Плевать! И подайтесь назад, товарищ теща!
– Не боюсь, и не таращи на меня свои глазищи! А ты что сидишь как колода, спасай дочку, пока не поздно!
Мать Аллы, несмотря на равноправие в обществе, в семье была очень угнетена невозможным товарищем Щукиным, который совал свой курносый нос не только в кастрюлю, где варился суп, чтобы подавать неквалифицированные советы, но и, наладившись заниматься воспитанием дочери, замучил всю семью новым распорядком жизни. По новому распорядку выходило, что он во всех вопросах главный, включая даже кухню.