Ян Ларри - Как это было
На 30-й день гусята начали вылупляться. Ребята притащили во двор заготовленные ивовые корзинки. Устелили корзины тряпьем и с этими корзинами подсели к гусыням.
— Как запищит — хватай, — распоряжался Федоров, красный от волнения.
Не прошло и часу, как в корзинах уже попискивали золотистые живые комочки.
Не обращая внимания на щипки, ребята осторожно приподнимали гусынь, вытаскивали вылупившихся гусят и заботливо прикрывали их тряпьем.
Только к полночи кончилась работа. Вывод оказался удачным. Из 160 яиц болтунов было лишь 18 штук, да трех гусят «угробил» Сенька, попробовавший выколупнуть самых последних пальцем.
— 139 штук! — засмеялся Федоров, разгибая спину.
Такого вывода даже кулаки деревенские не имели. Даже у богатея Ульянова никогда больше 60 штук молодняка не было в гусином стаде. А уж Ульянов-то считался первейшим гусеводом на селе.
Ребята осторожно приподнимали гусынь.
Ребята просто ошалели от радости. И дома только и говорили о своей победе на гусином фронте. Но на так отнеслись к этому событию крестьяне.
— Чьи гуси-то будут теперь? — спрашивали отцы да мамки.
— Чьи? Ясно — наши!
— Вот — на! Федоров кормил, а вам отдаст? Дурак что ли?
— Он кормил, а работали?
— Велика работа ваша? Ну, а в крайности — по гусаку даст и квиты!
Смущенные этими разговорами, ребята на другой день рассказали обо всем этом Федорову.
— Слушайте вы их, — с досадой нахмурился Федоров, — они пожалуй и не то набрешут. Кто гусей-то развел? Не я и не вы, а все вместе. Стало быть и гуси у нас общие. И заботы о гусях общие. И барыш от этого дела общий.
И снова завертелись «канпаньоны» в работе. Не успели насмотреться на гусят, как новую работу задали кролики.
С кроликами работа оказалась посложнее. Во время окота надо было потчевать крольчих солью, следить за чистотой воды, смотреть за тем, чтобы крольчихи не разбрасывали детенышей по клетке, а складывали их в гнезда.
В этот день Федоров носился точно сумасшедший.
— Главное, ребята, соль старайтесь придвигать, как начнут котиться! Не то пожрут крольчихи детенышей. Вода чтобы была чистой!
Он летал по двору словно ветер. Надо было присмотреть и за кормлением гусят, и тут боялся опоздать Федоров. Сеньку отрядили следить за кроликами. Все остальные принялись рубить круто сваренные яйца и молодую крапиву, приготовляя для гусят завтрак.
Гусиный завтрак скоро был готов. «Канпаньоны» притащили корзины с гусятами, но не успели приступить к угощению, как под навес прибежал взволнованный Сенька.
— Родят!
Федоров даже подпрыгнул на месте. Схватив Мишку за рукав, он бросился в крольчатник.
— Без меня кормите! От гусят не отходить никому!
Вбежав в крольчатник, Федоров заметался около клеток покрикивая:
— Мишка, Сенька, глядите в оба! Соль подоставляйте! Воды не забудьте!
Мишка дрожал как в лихорадке. Присев на корточки перед клетками и стараясь держаться так, чтобы крольчихи не видели его, он наблюдал за рождением молодых крольчат.
Они появлялись по одному. Это были крохотные комочки, обернутые в пленку. Крольчиха старательно облизывала новорожденных, снимая языком пленки. Потом мордочкой толкала крольченка в гнездо, и тот сейчас же начинал ее сосать. В это время крольчихе подсовывали под нос соль и воду. Кончив помет, крольчихи разрывали пуховую поверхность гнезда и осторожно прикрывали крольчат брюшком.
Помет кончился удачно. Мишка выскочил во двор и ошалело заорал:
— Го-тово!
— Сколько штук? — повскакали ребята.
— Не орите! — вышел из крольчатника Федоров, — дайте передохнуть крольчихам.
— А сколько штук? — шопотом спросил Костя.
— Завтра узнаем!
На другой день выяснилось, что четыре бельгийских «великанши» дали приплод 46 крольчат. Особенно постаралась одна крольчиха, которая окотилась 14 крольчатами. Две самки принесли по 12 штук, и одна — б штук.
Приплод белых ангорских был значительно больше. Семь крольчих принесли 75 крольчат.
— Уй-юй-юй! — заюйкал Лешка, — цельное стадо! Сколько ж это 75 да 46? Стало быть 70 да 40…
— Сто десять! — подсказал Сенька.
— И пять да шесть — одиннадцать.
— Сто двадцать один, — опять подсказал Сенька.
— Да старых 14.
Сто тридцать пять! — хором грянули «канпаньоны».
Теперь ребята уже дневали и ночевали у Федорова. На их глазах через пять дней крольчата начали покрываться легким пушком, а на десятый день они уже начали смотреть. Одновременно подростали и гусята.
И вот появилась тяжелая забота. Надо было серьезно подумать о корме для всей этой ватаги малышей. Крольчихи, обремененные большим потомством, начали удирать от своих прожорливых потомков, в крольчатнике началась борьба за жизнь. Более сильные оттесняли от сосцов слабых, и в гнездах стали появляться маленькие трупы. За первые пять дней пришлось выбросить 8 безвременно скончавшихся крольчат. А еще через день было подобрано сразу 35 трупиков.
— Чего ж они, — чуть не плакали ребята, — дохнут и дохнут…
— Молоко нужно! — вздыхал Федоров, — хлеб нужен!
В тот же день Федоров обегал полдеревни. Но всюду встретил отказ.
— Выдумщик какой! Придумает тоже: зайцев молоком кормить. Да мы, брат, не хуже зайцев молоко-то умеем пить.
— Маленькие ж они, — убеждал Федоров, — передохнуть могут.
— Ну и пущай себе дохнут на здоровье!
Утром пришлось выбросить еще 19 трупиков. Катя со слезами на глазах смотрела на мертвых малышей и, не выдержав картины похорон, разревелась и убежала. А через час она вернулась обратно, притащив прикрытую передником крынку молока.
— Стащила, — шмыгнула носом Катя.
Федоров почесал затылок и неопределенно крякнул:
— Вообще-то воровать не годится… Однако и крольчат жалко… М-да!
С этого дня крольчата начали получать ежедневно разбавленное водой молоко и черствый хлеб. Федоров кряхтел, делал вид, что он не замечает ничего, но однажды не выдержав, сказал:
— Вы того… считайте, ребята, сколько крынок берете… Все-таки отдать надо после.
Смертность среди крольчат прекратилась. Ребята не могли нарадоваться на молодых и юрких кроликов, которые выскакивали теперь из клеток и забавно прыгали в крольчатнике.
— Ишь, скачут! — радовались ребята.
Присел на корточки перед клетками.
Казалось тучи миновали, но радость ребят была непродолжительной. Подрастающие гусята требовали по 5–6 раз в день пшенной и овсяной каши, а мешки Федорова быстро худели. И скоро пришел день, когда корму осталось на несколько кормежек. Снова пошел Федоров по деревне. Но все его просьбы отлетали, точно горох от стенки.
— Отдам же, — уверял Федоров, — к осени обратно получите! Честное слово, отдам!
— Адам, брат, сто лет жил! Знаем мы это.
Толкнулся Федоров к председателю.
— Выручай, брат! Видишь, дело какое завертываем с ребятами! Дай на ноги встать!
Кардыбин теребил ус и соглашался:
— Дело у вас подходячее… Это безусловно, однако ничем не помогу… Землю твою как безлошадному могу помочь сработать, а с кормом и не проси лучше.
— За землю благодарствую, — вздыхал Федоров.
— Ну, вот! Это я сделаю. А насчет корму взял бы, да объединил свое дело в артель. И денег бы получил авансом, и корму может дали бы.
— Думал уж. Да только какие ж артельщики у нас. С сосками еще ходят, а в городе, сам знаешь, на лета обращают внимание. Не посмотрят, что ребята сознательнее взрослых. Напиши-ка, что одному члену артели 8 лет, а другому 11. На-смех поднимут. А разве наша вина, что бородачи наши дурни.
— Ну, хоть не дурни, — вступился Кандыбин, — а темный народ. А то еще так скажу: и не темный даже, а тугодумный. Раскачиваются долго.
— А ты бы взял, да и показал пример, — усмехнулся Федоров.
— Я? — опешил Кандыбин и, подумав немного, ответил не спеша:
— Раздувай кадило! За мной дело не встанет!
— То-то что раздувай! — осерчал Федоров вот помоги раздуть-то! Погреться у огня не хитрая штука, а ты разожги его! Дал бы хоть пуда три пшена, чем тары-бары разводить.
Кандыбин потеребил обкуренный ус и посмотрел по сторонам.
— Вот что, Федоров… Дам я тебе на мешок пшена денег, но с условием: никому чтобы об этом ни слова и чтобы к маю отдать… Сможешь отдать — бери. На слово поверю. Не сможешь — воздержись, лучше…
— Что ж, — сказал Федоров, — видно придется побатрачить в посев… Из казенных даешь?
— Не твое дело!.. Если отдашь, — бери! А спрашивать не спрашивай.
— Беру, — сказал Федоров, — не знаю еще как, но отдам. Себя продам, а деньги верну. Не подведу.
Гусята получили отпуск у смерти.
— Может и дотянем до выпасу, — неуверенно говорил Федоров.
