Лидия Чарская - Приютки
И решив это своим десятилетним умом, лукавая девчонка присоединилась к играющим, наскоро условившись со своим кружком собираться в умывальной, как только захрапит нянька Варвара.
В этот вечер особенно шумно и весело игралось в зале.
Старшие скоро побросали танцы и присоединились к стрижкам.
Приняли участие в играх и тетя Леля, и серьезная, всегда спокойная педагогичка Антонина Николаевна. Играли в «гуси-лебеди», в «золотые ворота» и в «краски»…
— Гуси-лебеди домой, серый волк под горой! — пронзительно, громким голосом выкрикивала Любочка Орешкина и бежала впереди толпы девочек с одного края залы на другой, изображая лебединую матку.
И из-за пианино выскакивала рыжая старшеотделенка Женя Памфилова и с криком: «Самого жирного, самого вкусного гусенка съем, съем!» — бросалась на Любочкино «стадо». Отчаянный визг, писк, шум, хохот, суета и снова визг стоном стояли в большой приютской зале.
Кричали и визжали стрижки, шумели, суетились средние, хохотали и не меньше детей забавлялись старшие. Все безнаказанно могли шуметь, кричать и возиться в указанное для игры время. Доктор Николай Николаевич отвоевал это право детям.
— Ничто так не развивает легкие, как смех, здоровый хохот и крики, — уверял он Екатерину Ивановну Нарукову приходившую в ужас от всей этой кутерьмы.
И приюток оставляли в покое шуметь и веселиться после ужина, вплоть до вечерней молитвы.
В девять часов дрогнул первый звук колокольчика на пороге залы, и вмиг затихла веселая, нестройная толпа девушек и ребятишек.
— На молитву, дети, на молитву! — послышались громкие голоса надзирательниц.
И через пять минут длинные ряды приюток уже выстроились перед образом Спасителя. Дежурная выступила вперед и стала читать молитву.
Глава четырнадцатая
Вечер в приюте — лучшее время для больших и маленьких воспитанниц. Старшие и средние приютки, пользуясь свободным часом перед отходом ко сну, каждые в своем дортуаре, проводят время по своему усмотрению.
Но большей частью, собираясь у кого-нибудь на кровати, оживленно беседуют на тему о будущем… В это время зарождаются в юных головках самые светлые мечты, самые радужные надежды.
Строятся самые упоительные, но — увы! — мало осуществимые планы о том, что ожидает их «после приюта». По большей части все мечты сводятся к одному общему желанию: открыть собственную белошвейную мастерскую и стать «хозяйкой». Иные не прочь помечтать о месте экономки или «чистой горничной», без уборки комнат в богатом графском или княжеском доме. Иные робко мечтают о замужестве. Но «он», неясный еще образ будущего мужа, представляется совсем туманно… Обыкновенно на этой роли старшие определяют типы вычитанных в романах героев… Но романы, кроме классических произведений, читаемых самими надзирательницами, строго воспрещены в приютских стенах. Однако кое-кто из страстных любительниц бульварной литературы, переводной дешевой стряпни или необычайных похождений Ната Пинкертона умудряется под величайшим секретом раздобыть ту или другую запретную книжку. В то время как старшие и среднеотделенки оживленно шепчутся, обмениваясь впечатлениями о прочитанном или строя планы один другого невероятнее на недалекое таинственно-заманчивое будущее, в дортуаре стрижек время проводится совсем иначе.
Нянька Варвара, огромная, плотная веснушчатая особа с огненно-рыжими волосами и вздернутым носом, с голыми до локтей (по форме) руками, тоже сплошь усеянными темным бисером веснушек, сидит в центре спальной, на одной из детских кроваток.
А вокруг нее, тут же на постели, по бокам и за спиною няньки, у ее ног, часто на ее коленях, на полу и табуретах ютятся малыши.
Няня Варварушка, как ее называют дети, рассказывает… Ее обычно грубоватый голос делается растянуто-певучим во время таких повествований. Оттягивая конец каждого слова на последнем слоге, она умышленно делает его таковым.
И мастерица же рассказывать Варварушка! Каких только сказок она не знает! И про Илью Муромца и Соловья Разбойника, и про Бову-Королевича, и про Принца, обороченного медведем; про красавицу Золушку, мачехину падчерицу, словом, про все то, что так жадно глотается разгоревшимися ушками малюток-стрижек.
И лишь только смолкает, желая передохнуть немного, Варварушка, четыре десятка пар сияющих любопытством и восторгом глазенок поднимаются на нее с плохо скрытым разочарованием и мольбою..
— Няня! Нянечка! Нянюша! А еще? А дальше? — несказанно волнуется заинтересованная детвора.
— Ну, будет с вас, спать пора, полунощницы, — грубоватым, сразу потерявшим все свои певучие модуляции голосом говорит Варвара и решительно встает.
— Ня-неч-ка! — лепечут чьи-нибудь плаксиво растянувшиеся губенки.
— Еще чего? Пореви у меня! Вот ужо придет тетя Леля, так я!..
Еще грубее звучит голос, а веснушчатая рука вольным или невольным движением грубовато-ласково гладит стриженую головенку. Варварушка, несмотря на свой мужиковатый тон и резкий голос, ангел во плоти по своей отзывчивости и доброте. Для каждой из стрижек у нее наготове приветливость и ласка. И заботится она о своих малютках, как не заботится, пожалуй, другая мать. На дне объемистого Варварушкиного кармана вместе с неизбежными наперстком, катушкой ниток и носовым платком имеется всегда запас квадратиков сахара или горсточка подсолнухов, покупаемая ею из собственных скудных средств для ее «ребяток».
Зато все младшее отделение, начиная от большой десятилетней Вассы Сидоровой и кончая малютками Олей Чурковой и Дуней Прохоровой, все они обожают Варварушку. Каждая из девочек видит в ней что-то свое, родственное, простое, и, несмотря на то что нянька иногда и ругнет и даже пихнет под сердитую руку, она более близка их сердцу, более доступна их пониманию, нежели сама воплощенная кротость тетя Леля.
Тетя Леля все же «барышня», и между нею и ее девочками целая пропасть, несмотря на всю нежность, доброту и заботливость горбатенькой воспитательницы.
А Варварушка «своя». Такое же дитя подвалов, видевшее и пережившее в своем детстве все то же, что пережила большая часть воспитанниц.
* * *— Спать, спать, ребятки!
Быстрыми, ловкими руками прикручен фитиль на лампе. Зеленый абажур затянул и без того маленький свет. Приятная полутьма наполнила комнату. Варварушка, тяжело переступая огромными ногами, прошла в свой угол.
Вот она долго стоит на коленях и прилежно отбивает земные поклоны, прежде чем улечься в постель.
Вот заскрипела жалобно кровать под ее здоровым, грузным телом, вот она протяжно зевнула, вздохнула и затихла в своем углу.
Затих вместе с нею и весь длинный дортуар младшеотделенок. Ночная тишина воцарилась над сорока узенькими детскими кроватками. Кое-где уже слышалось мерное дыхание спящих. И легкое всхрапывание Варварушки очень скоро присоединилось к нему.
Дуня лежала с широко раскрытыми глазами на своей жесткой постельке.
Девочке не спалось. Это случалось каждый раз после Варварушкиных сказок.
Ничего подобного этим увлекательным, интересным сказкам она не слыхала у себя в деревне. Горячее воображение ребенка рисовало ей картины только что слышанного. Вот видится Дуне Иван-Царевич, скачущий на сером волке. Вот въезжают они на поляну, посередке которой высится замок Кащея Бессмертного. Страшное чудовище сторожит замок, за стеной которого томится в плену Краса Царевна. Нужно Ивану-Царевичу освободить из неволи красавицу…
Бросается он к воротам, вздымает кверху тяжелый, булатный меч и вдруг отступает невольно…
Худая костлявая фигура Кащея выходит из замка… Идет прямо на витязя-удальца. Но не струсил Иванушка. Гикнул, свистнул в ухо серому волку, обратился волк серым коршуном, Иванушку же пичужкой малой сделал… И исчез коршун с пичужкой, ровно братец старший с младшим, в поднебесье. А Кащей не исчез… Идет долго по поляне… Идет теперь прямо на Дуню, прямо на нее…
Сердце замерло в груди девочки… Похолодели конечности. Ужас сковал все существо.
Мечты перестали казаться мечтами и перешли в действительность… Кащей идет худой и белый в сорочке до пят с горящими взорами… Только по мере своего приближения он все меньше и меньше делается… Вот ростом немногим больше Дуни стался, а все же приближается, все надвигается прямо на нее.
— Господи! Господи! — едва шевелясь, шепчут побледневшие губенки Дуни. — Что ж это? Богородица Дева, радуйся… — смятенно лепечет она, скованная страхом.
— Ай!
Белый Кащей совсем придвинулся к узенькой, детской кроватке и наклонился над Дуней.
— Ну, что кричишь! Не признала? — говорит страшный Кащей голосом Вассы Сидоровой. — Няньку разбудить, что ли, хочешь? А я за тобою! К гадалке, к среднеотделенкам пойдем! Страсть занятно. Оня, Паша, все идем, ты будешь четвертая! Ну!
