Джеймс Крюс - Маяк на Омаровых рифах
— Эй, Аглая, ты куда? — закричала Люси.
— Ты куда, Аглая? — крикнула бабушка.
Но кукла неслась без оглядки все дальше и дальше. Раз-другой из ночной темноты еще донеслось: «Аглая! Аглая!», а потом зовы смолкли. Скоро она уже слышала только стук своих торопливых шагов по булыжнику. Она все бежала, бежала, бежала, а когда наконец-то остановилась и огляделась, то ей показалось, будто она стоит прямо напротив дома, где живет Кристиан. Но фонарик нигде не сигналил. Она подошла вплотную к воротам, подергала ручку: открыто или нет? И вдруг с ужасом поняла: дом-то совсем не тот…
«Наверное, мне направо!» — и Аглая побежала в соседнюю улочку. Но здесь дома были и вовсе незнакомые. Она свернула налево, пошла по прямой, затем направо, снова налево… Фонарик нигде не сигналил!
Лабиринт темных улочек вывел Аглаю к вокзалу. На больших светящихся часах было без пяти минут час. Во весь дух побежала она вперед. Вертя в отчаянье головой: не мигает ли где-нибудь фонарик? — Аглая вдруг снова очутилась на мосту, под которым шумела река. До часу ночи всего одна минутка. Еще минутка, и Аглая опять станет самой обыкновенной куклой, не сможет ни говорить, ни позвать на помощь, ни даже двинуться с места.
И бедняжку взяла такая тоска и печаль, что села она на перила моста и горько заплакала. Тут часы пробили час ночи, и она превратилась в обыкновенную тряпичную куклу. Свалилась в реку, и вода понесла ее по течению.
На пути оказалась водяная мельница. Колесо затащило куклу в пенный водоворот, закрутило ее, завертело. А когда река наконец-то освободила пленницу, вид у Аглаи был самый печальный: косы растрепаны, сарафанчик хоть отжимай.
Назавтра к полудню течение принесло ее к лодке, где сидела девочка в красном платье. Девочка увидела плывущую куклу и всплеснула руками от удивления. Она вытащила Аглаю из воды, а дома высушила ее, причесала, переодела и назвала Гезиной.
И Аглая осталась у новой хозяйки. Живет она в беленьком домике посреди большой зеленой лужайки. Летом ее на цветастой подушке выносят на травку, зимой сажают на желтый плюшевый диван. Короче говоря, живется ей неплохо. Но каждую ночь, как только в груди забьется живое сердце, Аглая плачет, думает о мальчике Кристиане, напрасно прождавшем с фонариком у ворот, лепечет странные слова, которые любил повторять Махровый Халат, и вспоминает те полчасика своей кукольной жизни, когда довелось ей узнать настоящее счастье.
Когда Ганс-в-узелке дочитал в каморке на маяке эту грустную повесть, он глубоко вздохнул, а по щеке его вроде бы даже скатилась слеза. Он потянулся в углу своего сундука и подумал: «К такой грустной погоде, как сегодня, такая грустная история очень подходит. Но неужели кукла Аглая и вправду жила на свете?»
Ответа на свой вопрос пустогрох не услышал. За окном по-прежнему бушевал шторм. Внизу, у подножия маяка, так и бурлили пенные волны. Пустогрох с тоской забился поглубже в угол, пожал плечами и принялся за следующую историю.
А этажом ниже, прямо под пустогрохом, сидел на краю кровати, подперев голову, старый смотритель. Непогода ничуть его не пугала. На своем веку он и не такого понавидался. За тетушку Юлию он тоже нисколько не беспокоился. Знал старушку как разумную даму и понимал, что она пережидает грозу в своей спаленке. И все же Иоганна мучила тревога. Он тревожился за чайку Александру, представляя, как беззащитная птица летает сейчас неведомо где под дождем над бушующим морем. И вдруг сквозь порывы ветра и шум прибоя прорезался крик. Смотритель вскинул глаза. За окном промелькнули два белых крыла! Вот они пронеслись и исчезли, а следом сверкнула еще пара крыльев, еще и еще… Да это же чайки пытаются до него достучаться! Иоганн вскочил и ослабил задвижку окна. Ветер и дождь сразу же со всех сил надавили на раму, стараясь ворваться в комнату. Но Иоганн крепко уперся руками в раму и, только когда за стеклом снова мелькнули белые крылья, распахнул окно.
Вместе с порывом ветра в комнату, как воланчики для бадминтона, влетели четыре большие чайки. Иоганн сразу же стал закрывать окно. Ну, однако, и работенка! Вот так напор! Наконец смотритель управился. Быстро накинул крючок на петлю и, отдуваясь, обернулся к пернатым гостьям. Четыре мокрые встрепанные чайки примостились на спинке кровати, и было видно, как под пушистыми белыми перышками бурно колотятся маленькие птичьи сердца. Всех четырех Иоганн давно знал. Крайняя слева — Александра, а рядом — Эмма Песчаная Отмель, Эмма Орлиный Глаз и Эмма Резиновый Клюв. Все четыре чайки с трудом переводили дыхание. Лишь минут через двадцать птицы настолько пришли в себя, что смогли рассказать о своем ужасном воздушном путешествии к маяку.
— Шторм застиг нас врасплох! — начала Александра. — Обычно мы, чайки, задолго предчувствуем бурю. Есть у нас кое-какие приметы. И до того, как гроза разразится, успеваем спрятаться. Но на сей раз, как назло, ничего не заметили. Этот шторм какой-то ненормальный. Тут явно что-то не так.
Иоганн кивнул в знак согласия и сказал:
— Я тоже об этом думал. И подозреваю, что во всем виноват Морешлёп.
— Он самый! — откликнулась Александра. — Он же вчера на нас разозлился. Вот и подговорил маэстро Погодника.
— Ах он злодей! Ах он злодей! — запричитали хором три чайки, которых, как известно, зовут Эммами.
— Никогда в жизни больше не подарю Морешлёпу ни одного омара! — решительно заявил Иоганн. И три Эммы злорадно поддакнули:
— Ни одного омара! Ни одного омара!
А шторм тем временем все бесновался. Дождь усилился, буря завыла еще громче, в комнате потемнело.
Чайки были рады-радешеньки, что сидят в сухости и тепле, и энергично отряхивались: брызги так и летели по всей комнате.
— Сейчас бы, — повернулась к смотрителю Александра, — самое время послушать про трех китайских бургомистров!
— Отличная идея! — отозвалась Эмма Орлиный Глаз.
— Про бургоми-и-и-и-истров! — пропела Эмма Резиновый Клюв.
— Кита-а-а-а-айских! — протянула Эмма Песчаная Отмель.
И вот уже каждая встала поудобней на одну ногу, другую поджала под брюшко, и старик Иоганн повел рассказ…
История про трех китайских бургомистров
В далекие времена, когда в Китае еще правил император, на большой реке Янь стояли три маленьких китайских городка. Город Мань, город Минь и город Мунь. А бургомистров тех китайских городков звали Пань, Пинь и Пунь. Иногда бургомистры сходились в трактире города Минь, что на полпути между городом Мань и городом Мунь. Там китайские бургомистры пили китайские вина, играли в кости и китайское домино.
Как-то раз они встретились и завели разговор о своих любимых кушаньях.
— Больше всего на свете я люблю шоколад! — облизнулся бургомистр Пань. — Окажись тут рядом волшебник Ли, я бы попросил его превратить весь мой город Мань в шоколад!
— А я, — сказал бургомистр Пинь, — попросил бы Ли сделать так, чтобы все, что в моем городе Минь есть текучего, стало вином. Больше всего на свете я люблю сладкое рисовое вино! — И бургомистр Пинь легонечко прицокнул языком.
— А я загадал бы другое желание, — молвил третий бургомистр, по имени Пунь. — Я попросил бы волшебника сделать так, чтобы каждому жителю города Мунь досталось столько книжек, сколько у него на голове волос. Дело в том, что я больше всего на свете люблю читать книжки! — И бургомистр Пунь поправил свои очки в золотой оправе.
В эту минуту волшебник Ли как раз шел мимо трактира и услыхал разговор трех бургомистров. Он влетел в распахнутое окно, вскочил на стол, крутанулся семь раз на одной ноге и подмигнул левым глазом. Глянул на обомлевших от изумления бургомистров и говорит:
— Желания ваши исполнены!
— Дивно! Чудно! Волшебно! — сказали три бургомистра.
А волшебник упер руки в боки и спрашивает:
— И вы думаете, что загадали хорошие желания?
— Конечно! Конечно! Конечно! — сказали три бургомистра.
— И хотите, чтобы так оставалось всегда?
— Всегда! Всегда! Всегда! — сказали три бургомистра.
— Хорошо, будь по-вашему! — ответил Ли. — Только, чур, на меня не пенять, коли потом пожалеете. До свидания! — Волшебник прыгнул в окно и исчез.
А три китайских бургомистра хлопали себя от радости по толстеньким животам и уже спешили — каждый в свой город.
Когда бургомистр Пань прибыл в город Мань, он первым делом отправился в ратушу и помчался по лестнице в свой бургомистерский кабинет. Ему не терпелось проверить: как там насчет шоколада?
С шоколадом все было как надо — волшебник Ли свое слово держит! Куда ни глянь, повсюду все из шоколада: столы и стулья, двери и мусорное ведро, чернильница и даже вбитые в стену гвозди для подвески китайских картинок. Пань так и ахнул от изумления. Недоверчиво отковырнул кусочек стола и положил себе в рот. Объедение, а не стол! Такого вкусного шоколада он никогда еще не едал. А ведь немало отведал разных сортов. Но от этого прямо-таки не оторваться. Целый час бургомистр жевал, потирая от удовольствия толстое брюхо. Сперва прикончил стол, чернильницу и государственные бумаги. Затем умял стульчик и две табуретки. Потом лизнул краешек мусорного ведра. А потом…
