Анатолий Алексин - Все началось с велосипеда
Картина мне очень понравилась. И я решил проверить, добросовестны ли будут зрители, пришедшие на следующий сеанс.
Одним словом, когда я возвращался домой, было уже совсем поздно. И у меня ныли ноги, на которых я простоял четыре часа подряд.
«Сколько мне удалось сегодня, за какой-нибудь один день, проявить самостоятельности и личной инициативы! — рассуждал я. — И как прекрасно мне удалось почти во всех своих делах совместить приятное с полезным: и долг выполнил, и личную инициативу проявил, и на автобусе бесплатно прокатился, и два раза посмотрел фильм, который мне и одного-то раза смотреть было нельзя!» Давно у меня не было таких, как говорит наша классная руководительница в школе, «насыщенных дней». Она накануне летних каникул без конца повторяла: «Каждый ваш летний день должен быть насыщен и отдыхом и полезными делами!» То есть как раз тем самым, чем и был наполнен мой сегодняшний день с утра до позднего вечера!
Подходя к своему двору, я внезапно ощутил ужасный голод, потому что целый день ничего не ел. Но это только прибавило мне гордости: находясь на отдыхе, где все думают о поправке, я жертвовал своим здоровьем ради общественных дел!
Окна у дедушки светились, а у Саши и Клавдии Архиповны были уже погашены. Но я хорошо знал, возле какого окна стоит Сашина кровать. Я смело вскарабкался на подоконник и шепнул куда-то в темноту:
— Саша-а!
— Что? — раздалось у меня возле самого уха. Оказывается, Саша придвинул свою кровать ещё ближе к окну, и голова его неожиданно появилась в темноте прямо рядом с моей. — Ты где целый день слонялся? — с ходу шёпотом стал отчитывать меня командир «пятёрки». — Мы сегодня общественную библиотеку открывали, а ты…
— Лучше бы за чистотой в городе следили!
— Что-о?
— За чистотой! Боролись бы за чистоту! Я вот в Песчанск ездил, изучал обстановку, так там все с утра до вечера борются. И до того все чистые… и всюду до того чисто…
— В Песчанск ездил?
— Ну да!
Почувствовав, что Саша заинтересовался моим сообщением, я стал поспешно выкладывать ему все свои мысли, идеи и предложения. Кроме той идеи, которая пришла мне в голову уже перед самым отъездом из Песчанска (а то ещё пошлют наш патруль чистоты на пляж — и тогда я никого не удивлю в торжественный день приезда комиссии!).
— Ведь Андрей Никитич говорил, чтобы мы проявляли личную инициативу, — вот я сегодня и проявлял. Я знаешь что придумал?
— Что?
— Надо нам специальных ребят подобрать… ну, которые поздоровее, покрепче, ростом повыше, — и чтобы они помогали отдыхающим с детьми до вокзала добираться и в поезд садиться. А то ведь «дикари», то есть, прости, отдыхающие труженики, пока туда вещи дотаскивают, всю свою месячную поправку теряют. Я вот сегодня одной женщине помогал, так и она и дочка её маленькая мне руками махали, пока поезд из виду не скрылся… И даже воздушные поцелуи по воздуху посылали!
— Молодец! — коротко похвалил меня Саша, — Что ещё?
Ободрённый им, я стал рассказывать дальше:
— И ещё я решил сегодня проверить, все ли в автобусах билеты берут. И в кинотеатре тоже… «Зайца» какого-нибудь хотел поймать.
— Ну и как?
— Не удалось, — грустно, со вздохом ответил я. О двух безбилетных «зайцах» в синих футболках мне неприятно было вспоминать.
— Почему же ты никого не поймал?
— Потому что все честно билеты берут… Даже проверять неинтересно!
— А сам ты честно поступил?
— В чём именно?!
— А в том именно, что проверять стал! Тебя кто-нибудь просил? Тебе кто-нибудь поручал?
— Но ведь я проявлял личную инициативу и ещё… самостоятельность!
— Пусть контролёры по автобусам ходят — это их дело. А ты зачем полез?
Я стал тихо сползать с подоконника, потому что Саша наступал на меня.
— У нас всё на доверии! Общественный совет к честности приучает, а ты вдруг с нашей повязкой людей стал позорить: «Предъявите! Покажите!»
Из соседнего окна показалась тётя Кланя в халате и в каком-то ночном головном уборе, напоминавшем поварской колпак. Увидев меня, она покачала головой, так что колпак её чуть не слетел на землю.
— Маришка в твоём возрасте всегда спала в это время, а не лазила по чужим подоконникам…
Она и тут решила сравнить меня с моей собственной мамой, и сравнение это, конечно, опять было в мамину пользу.
Я спрыгнул с подоконника и медленно побрёл домой.
— Завтра с тобой поговорим! — вдогонку предупредил меня Саша.
МЕШОК ИЗ СТАРЫХ ПОРТЬЕР
Мой дедушка очень давно уже жил один и поэтому привык сам себя обслуживать: сам готовил еду, сам прибирал в комнате, сам пришивал себе пуговицы, когда они совсем отрывались или начинали болтаться на одной ниточке.
В прошлом году по обе стороны окна висели старые выцветшие портьеры. И такие же точно выцветшие матерчатые полосы были по обе стороны двери. Дедушка, помнится, рассказывал, что эти портьеры он сшил сам много лет назад. И тогда я, чтобы ему было приятно, сказал, что они очень красивые, хотя никак не мог определить их цвет и никак не мог понять, что на них было нарисовано в далёкие годы их молодости: то ли головки больших цветов, то ли запасные части к какой-то машине, то ли что-то ещё… Дедушка говорил, что и сам точно не помнит, что именно было нарисовано: слишком часто стирались эти портьеры, да и солнце потихонечку съедало их краску.
«Однако и в неопределённости их сегодняшнего рисунка, вообрази, есть что-то приятное!» — сказал однажды дедушка. И я охотно с ним согласился.
Но в этом году выцветшие полосы в комнате уже не висели, и поэтому, когда я вошёл первый раз, дверь и окно показались мне какими-то голыми, и я подумал, что дедушка, должно быть, решил в день моего приезда устроить генеральную уборку и опять выстирал свои старые самодельные портьеры. А вечером я неожиданно увидел знакомые матерчатые полосы и обрадовался им, словно встретил вдруг старых знакомых. Они были аккуратно сшиты одна с другой, и получился мешок, в который дедушка прятал теперь подушки, простыни и одеяла. Мешок получился длиннющий, он напоминал мне какой-то неопределённого цвета дирижабль, и в него вполне могло бы влезть ещё пять или шесть подушек и одеял. С утра до вечера мешок лежал в старинном шкафу, очень вместительном и пустом, потому что ведь дедушка жил совсем один и вещей у него было мало.
И вот наступило время, когда мешок этот мне очень понадобился. Это было как раз накануне того важного и торжественного дня, когда должна была прибыть комиссия из областного центра. Вечером я сказал дедушке, который осторожно закладывал в кармашки своего альбома какие-то новые, только что купленные на почте марки:
— Мне очень нужен мешок…
— Какой?
— Ну, в который мы подушки засовываем!
— Для чего?
— Для коллекции…
Дедушка от удивления даже отложил в сторону маленькие металлические щипчики — пинцет, — при помощи которых он перекладывал свои драгоценные марки (он даже руками до них не дотрагивался!).
— Ты коллекционируешь старые мешки?
— Нет… Я хочу положить в него свою коллекцию!
— Коллекцию чего?!
— Ну, разных вещей… На короткое время. А потом я этот мешок сам выстираю!
— У тебя будет такая грязная коллекция, что после неё нужно будет устраивать стирку?
— Ну… в общем, пока я не могу сказать…
Мой дедушка не был, конечно, до такой степени глубоко интеллигентным человеком, как его друг дядя Сима, но всё же он был вполне интеллигентным и поэтому не стал влезать в мои секреты и допытываться, что именно я собираюсь коллекционировать в старом мешке для постельного белья. Он спросил только ещё напоследок (и, как мне показалось, даже с некоторой завистью):
— Это будет такая большая коллекция? С целый мешок?!
— Может быть, даже чуть-чуть побольше, — загадочно ответил я.
— Ну что ж, не буду вторгаться в область твоих увлечений. Коллекционирование — преотличнейшая вещь… Так что можешь распоряжаться мешком. А постель складывай прямо в шкаф. Он чистый: я в нём недавно дезинфекцию проводил…
Ну а в действительности туда, где лежали раньше наши белоснежные подушки и простыни (дедушка был, как говорила Липучка, «до ужаса чистоплотным»), я должен был набросать всякого мусора, чтобы унести его с берега реки и сделать наш пляж таким аккуратненьким, чтобы назавтра утром все от неожиданности просто ахнули и попадали в воду.
В тот же вечер я отправился на берег.
Странно бывает проходить по пляжу в вечернюю пору. Тихо, пустынно… Чуть слышно плещет вода, будто речка, заснувшая до утра, тихонько шлёпает губами во сне. И не верится даже, что ещё совсем недавно здесь было столько людей, что и песка прибрежного не было видно и трудно было пробраться к воде. И почти всегда в такую вечернюю пору лежит у берега одинокая горка вещей какого-нибудь отчаянного купальщика, который плещется и отфыркивается один-одинёшенек на самой середине реки.
