Валерий Алексеев - Прекрасная второгодница
Увидев Костю в центре толпы, Соня задержалась в дверях. Но сзади напирали буйные пятиклашки, они не терпели никакого промедления, не признавали авторитетов и наверняка столкнули бы Соню со ступенек, если бы она, снисходительно обернувшись, не уступила им дорогу.
— Здравствуй, Игорь, — сказала она, сойдя с крыльца. — Здравствуйте, — чуть более официально проговорила она, обращаясь к Косте. — С приездом. — Каким-то образом ей удалось, чтобы это прозвучало насмешливо.
— Спасибо, — ответил Костя и весело взглянул на Игоря.
— Ну, как? — нетерпеливо спросил Игорь Соню.
— Я полагаю, тебя уже информировали, — раздельно произнесла она.
— Ну, тут дела семейные, — сказал кто-то из мальчишек (Игорь не успел заметить, кто именно, но оставалась надежда, что Женька все же заметил). — Пошли, ребята.
— Приходите к нам, обязательно приходите, — повторила Наташка Оганесян. — Вы у нас в плане стоите.
— Вот как? — переспросил Костя. — Кто же меня поставил?
— Я, — кокетливо сказала Наташка, и девчонки со смехом разбежались.
Братья Шутиновы подняли свою авоську, и все втроем (Соня чуть впереди) пошли к дому.
— Послушайте, Соня, — сказал Костя, и Мартышкина замедлила шаг, однако не обернулась. — Приходите к нам сегодня часиков в семь вечера. Игорь за вами зайдет.
— Благодарю вас, — ответила Соня. — Несколько неожиданно. Вы же меня совсем не знаете.
— Зато я много о вас слышал, — возразил Костя, Соня остановилась, посмотрела ему в лицо.
— Ну, разумеется, — с усмешкой сказала она. — Игорь доказывал вам, что я не настолько тупа. — И быстро пошла к дому.
— Ты, Костя, не думай… — с тоской проговорил Игорь. — Это она от застенчивости.
— Я понимаю, — ответил Костя, перехватывая авоську поудобнее. — Все будет хорошо, не волнуйся.
8
Часам к шести вечера прибежала Ирочка: по-видимому, мама все же решилась и известила ее по телефону. Ирочка очень запыхалась, она влетела в гостиную, как крылатая ракета, и с такой же степенью точности кинулась на шею Косте, который стоял посреди комнаты с простынею в руках (он как раз собирался вешать «экран» для слайдов). Костя был неприятно удивлен, он метнул взгляд на маму, которая, лучезарно улыбаясь, замерла в дверях, и, не выпуская из одной руки простыню, другою обнял Ирочку за плечи.
— Родной, — проговорила Ирочка, уткнувшись лицом ему в грудь. В распахнутой шубке, с непокрытой головой (вязаную шапочку она сняла по дороге, и сейчас эта шапочка лежала у дверей на полу, мама подняла ее и прижала к груди, как святыню), Ирочка была очень киногенична. Игорь стоял на табурете возле балконных дверей — он должен был пришпилить «экран» к шторе — и наблюдал эту сцену сверху, как оператор. Он чувствовал, что Ирочка тщательно продумала детали по дороге: и распахнутую шубку, и оброненную шапочку, и живописно встрепанные черные волосы, и слово «родной». Во всяком случае, обнимая Костю, Ирочка тихо, но настойчиво поворачивала его нужным для себя образом, как будто танцевала с ним медленный фокстрот: наверное, он стоял не совсем там, где ей бы хотелось. Оставалось только крикнуть: «Эй, кто-нибудь! Уберите из кадра простыню». Но Костя упорно не выпускал из рук волочившуюся по полу простыню и, сумрачно оглядываясь по сторонам, разворачивался вместе с нею. Тогда Ирочка ловко, не глядя, забрала у него простыню и, кинув ее на кресло, снова обвила его шею обоими руками.
— Родной, наконец-то, — заговорила она, целуя его в лоб и в щеки. — Как долго тебя не было, целую жизнь. Ты исхудал, весь прокоптился в своих противных тропиках. Забыл меня? Скажи, забыл? Отвык?
— На холостяцких хлебах, — сухо заметила мама. Лицо ее соскучилось: возможно, ей не понравилось слово «исхудал», а может быть, она почувствовала, что бурная сцена эта нехороша уже тем, что происходит на людях, как бы напоказ. Не исключено также (впрочем, Игорь этого не видел), что Костя показал маме из-за спины кулак.
Год назад, перед Костиным отъездом, дело совсем уже шло к свадьбе, но, хорошенько разузнав о Шитанге, Ирочка решила повременить. Все бы ничего, только, бывая у них в гостях, она настойчиво повторяла (в шутку, конечно), что вот ее бросают, сдают в камеру хранения, с собой не берут, а Костя слушал и мрачнел. Наверное, в глубине души Ирочка испытывала неловкость, что тропики ее пугали, и пыталась переложить эту тяжесть на Костю, а Костя не возражал. Если бы она тогда не струсила, думал Игорь, все было бы наверняка по-другому, и с Костей бы ничего не случилось. Возможно, он и лез во все дебри очертя голову оттого лишь, что ему было на себя наплевать.
Наконец Ирочка отпустила Костю, отступила на шаг, медленно села в кресло, как будто бы ноги отказывались ее держать. Костя стоял без движения, галстук его сбился набок, руки висели, как плети.
— Негодник, не писал целый год, — с ласковой укоризной сказала ему Ирочка. — Чем я перед тобой провинилась? Вела себя, как паинька, вот можешь у Нины спросить.
Ирочка работала в деканате того самого факультета, на котором училась Нина-маленькая.
— А что касается «холостяцких хлебов», — блеснув своими тщательно подрисованными черными глазами, Ирочка повернулась к маме, — то, Нина Ивановна, Косте прекрасно известно, что мои кулинарные способности имеют свои пределы. Я не могу приготовить ни змеиное филе, ни салат из красных муравьев, правда же, Костя?
— Да, ты права, — ответил Костя. — Тут андаманки дадут тебе сто очков вперед.
— А знаешь, что я придумала? — весело глядя на него снизу вверх, сказала Ирочка. Ты весь горячий. Надо тебе за отпуск хорошенько остынуть. Хочешь, поедем с тобой в Карелию? В мае будет такая возможность.
— Прекрасная идея, — в тон ей ответил Костя. — Надо ее хорошенько обсудить. Пойдем, я помогу тебе раздеться.
Он протянул Ирочке руку, она легко поднялась с намерением еще раз обнять, но он отстранился.
— А что сегодня будет? — заметив Игоря, который прилаживал «экран», спросила она. — Я, кажется, вовремя поспела?
— Удивительно вовремя, — воскликнул Костя и вывел ее в прихожую.
Стоя на стуле, Игорь посмотрел им вслед. «Из-за нее, из-за нее все случилось», — подумал он.
— Хорошая девушка, самостоятельная, — неуверенно проговорила мама, подойдя ближе к Игорю, чтобы ему помочь.
— Эх, мама, мама, — тихо сказал Игорь. — Я же тебя предупреждал.
— А что? Что такое? — с вызовом спросила мама. — Опять я что-нибудь не так сделала?
Минут через двадцать все было почти готово. Отец и Костя возились на кухне, обе Нины, большая и маленькая, носили блюда с закусками и ставили на обеденный стол. Обеденный стол был придвинут к дивану, стоявшему у задней стены, чтобы никто не сидел спиной к «экрану». В центре комнаты стояла бельевая тумба, на ней полуавтоматический проектор — единственная покупка Кости, которая напоминала о валютных заработках. К музыке Костя был решительно глух, и купить на кабаэйском рынке хоть завалященький японский магнитофон ему не пришло в голову. А все остальные его приобретения были, как бы это получше сказать, естественного происхождения. Меч рыбы-пилы висел на стене над телевизором, стручок на шелковом шнуре — в прихожей у телефонного столика, на том самом месте, с которого была снята журнальная фотография. Бамбуковый пулемет грозно топорщился на шкафу. Коралловые ветви, раковины и прочие редкости рассредоточились по комнатам и сразу же привыкли к своим местам. Одни лишь кокосы, до которых у Кости не доходили руки, валялись, перекатываясь по полу, и то и дело оказывались у дверей, где кто-нибудь о них спотыкался.
Игорь слонялся по квартире без дела. На душе у него было пасмурно. Желтая тень висела под белым потолком квартиры, и эта тень была Костина болезнь, «Нет, этого не может быть, — успокаивая себя, думал Игорь, — все слишком хорошо, так не бывает, когда хорошо».
Костя то и дело подавал ему знаки, чтобы он отправлялся за Соней, но Игорь не решался: интуиция подсказывала ему, что все кончится «кипежом», а Ирочкин приход только усугубил обстановку.
Ирочка настроилась было помогать мужчинам на кухне, но Костя без церемоний выставил ее вон. Тогда она принялась за Игоря.
— Что с тобой, Игорек? Ты сегодня какой-то подавленный. Неприятности в школе?
Игорь пристально посмотрел на нее. На Ирочке было платье столь совершенное, что казалось явлением природы: черное, с яркими красными цветами, напоминавшими разом и о горестях разлуки и о неистребимом жизнелюбии. Ожерелье из крупных гранатов, явно фамильного происхождения, очень шло Ирочке и подчеркивало ее кастильскую красоту. Впервые Игорь со смутным беспокойством подумал, что Соня одевается не так уж безукоризненно, и было бы много лучше, если б свои платья шила она сама. Наталья Витальевна была слишком щедра на «беечки»: самое слово это Игорь впервые услыхал в доме Мартышкиных. «А можно без беечки?»— спрашивала Соня, примеряя новое платье. «Нельзя», — категорически отвечала Сонина мама, как будто речь шла о нарушении этических норм.
