Жаклин Уилсон - Печенька, или История Красавицы
Мама подошла посмотреть на готовые фигурки.
– Красавица, как здорово! Это я? А это кто? Какой-то мальчик? Ой, нет, это ты с короткими волосами! Такая лапочка!
Я сказала:
– Хочу короткую стрижку! Как ты думаешь, папа очень рассердится, если я подстригусь?
Мама только головой затрясла:
– Даже не думай!
Я подвинула девочку из теста поближе к ее маме и начала лепить из теста мужчину.
– Это папа? – спросила мама.
Я не ответила.
Сначала я сделала туловище, потом прикрепила к нему руки и ноги. Булавкой нарисовала на рубашке клеточки, а на длинные ноги надела удобные джинсы. Целую вечность процарапывала булавкой лицо – все старалась придать ему доброе, ласковое выражение. Конечно, это был не папа.
Я начала лепить еще одну фигурку, толстенькую, на четырех лапках, с длинными висячими ушами. Потом осторожно подняла ее и положила на грудь человечку в клетчатой рубашке. Он обхватил ее обеими руками.
Мой противень был заполнен. Я погладила милых человечков из теста. Мне было совестно, что я сажаю их в горячую духовку.
– Надеюсь, вам не будет больно, – по-глупому прошептала я. – Постараюсь, чтобы вы не пригорели!
Мама поставила над моим свой противень с простыми круглыми печеньицами, и мы закрыли дверцу духовки.
– Тра-ла! – сказала мама. – Здравствуй, Печенька-дочка!
– Привет, Печенька-мама, – ответила я.
Мама включила радио – там передавали какую-то поп-музыку, и мы пустились в пляс в пижамах. Мы танцевали не так изящно, как Скай, а бешено скакали по комнате, отбивая такт ложками по краю стола. Когда музыка смолкла, мы без сил повалились на стулья.
– Печеньем пахнет! – У меня даже кончик носа зашевелился, как у Лили. – Думаешь, уже готово?
– Мы его только-только печься поставили! Пойдем пока, оденемся и умоемся.
Я умылась и оделась в рекордные сроки, потому что боялась, вдруг мама неправильно рассчитала время. Я решила на всякий случай заглянуть в духовку. Совсем чуть-чуть приоткрыла дверцу, чтобы не выпустить оттуда жар. Заглянула – и открыла дверцу во всю ширь, уставившись на противни.
– Мама! – закричала я. – Ужас какой!
Мама прибежала в кухню в одном белье.
– Ты обожглась? Разбила что-нибудь? Красавица, что случилось?
– Посмотри на печенье! – завопила я.
Мамины аккуратные печеньица распухли и слиплись в одну громадную кривую лепешку. И мои чудесные человечки тоже распухли, превратились в карикатурных уродцев. Сэм стал жутким толстяком – круглая башка и громадное пузо. Лили раздулась в громадный шар. Крошечная мама сделалась великаншей, и кудряшки у нее покорежились – будто змеи извиваются на голове.
Я вышла хуже всех – совсем квадратная, в широченных штанах, из-за короткой стрижки похожа на мужчину. И не просто на какого-нибудь там мужчину. Я была точь-в-точь похожа на папу.
Я надела кухонную рукавичку и вытащила противень из духовки. Схватила фигурку, изображающую меня, и, хоть она была страшно горячая, мигом откусила ее противную голову.
– Красавица, перестань! Обожжешься! И не порти своих человечков. Может, они выглядят немного странно, зато наверняка вкусные! – сказала мама.
Мы подождали, пока они чуть-чуть остынут, и осторожно надкусили. Они оказались плотными, твердыми и безвкусными, как картон.
– Ах, боже мой, – сказала мама и, взяв рукавичку, разломала печенье на мелкие кусочки. – Гадость ужасная, правда?
– Угу.
– Правильно папа говорит – кулинар из меня никакой. – Мама совсем поникла.
– Неправда, еще какой! – Я поперхнулась и нерешительно добавила: – Наверное, ты сможешь научиться.
– Не умею я учиться. В школе всегда была двоечницей, – вздохнула мама. – Тупая, как бревно, вот я какая.
– Нет, ты не такая! Ты… умница и раскрасавица, – сказала я.
– Ну, тогда ты… милашка-умняшка, – сказала мама.
– А может, нам нужна кулинарная книга? – сказала я, стряхивая обломки печенья в мусорную корзину. – Чтобы точно знать рецепт. Вдруг мука была какая-нибудь неправильная? И, может, мы чего-нибудь не доложили? Что нужно, чтобы печенье было мягче и слаще?
– Масло и сахар! – воскликнула мама. – Точно, я завтра поищу кулинарную книгу. Это будет пункт второй в моем списке. Первый – новое зеркало венецианского стекла.
Я даже вздрогнула.
– Прости! – сказала мама. – Не думай сейчас об этом, ну его. Пойдем телевизор посмотрим? Кажется, по воскресеньям показывают выпуски Сэма и Лили за всю неделю?
Мы с мамой уютно устроились каждая в своем углу дивана, подобрав под себя ноги. При папе мы никогда себе такого не позволяли – он говорил, что мы испачкаем диванные подушки. Мама листала воскресную газету, а я погрузилась в мир «Кроличьего домика».
Все пять выпусков на этой неделе я уже видела и поэтому могла шепотом подсказывать нужные слова. В конце, после всех повторов, пошел специальный пятиминутный воскресный выпуск.
– Эй, привет! – сказал Сэм.
Лили у него на руках приветственно подергала носом, но ее больше интересовало что-то внизу, на земле. Она неуверенно заерзала.
– Спокойно, Лили! Это всего лишь маленькая черная кошечка пришла с нами поздороваться.
Сэм наклонился, чтобы мордочка Лили оказалась на одном уровне с котенком. Зверюшки настороженно смотрели друг на друга.
– Лили, познакомься, это Лаки. Лаки, это Лили. – Сэм посмотрел прямо на меня. – А это моя очень хорошая подружка, ее зовут Красавица. Поздоровайся с ней, Лаки.
Лаки послушно мяукнула, облизывая лапку.
– Ой, Лаки, ты такая славная! – шепнула я.
Лили поглядела на меня с упреком.
– Конечно, не такая славная, как Лили, – сказала я.
– Лаки будет жить в соседнем доме, а сейчас она просто зашла познакомиться с соседями, – объяснил Сэм. – Лаки, ты каждый день будешь нас навещать?
Лаки серьезно кивнула.
– Ну, это очень здорово! Ты же будешь переходить нам дорогу, а если черная кошка дорогу перейдет – значит, день будет удачным. Примета такая.
– Лаки, вот бы ты нашей соседкой была, – прошептала я. – У меня впереди семь лет невезения – знаешь, сколько надо удачи, чтобы это перевесить?
– Семь лет?! – ужаснулся Сэм. – За это время ты станешь совсем взрослой! За что тебе такое горе-злосчастье? Что ты сделала?
– Зеркало разбила, – призналась я.
– Всего-то? – сказал Сэм. – Не бойся, Красавица, не будет у тебя семи лет невезения. В такие приметы только старые бабушки верят.
Я посмотрела на маму – она увлеченно читала статью о моде.
– Ну, и молодые мамы тоже, – сказал Сэм. – Все равно это глупое суеверие. Я считаю, Красавица, мы сами создаем себе удачу.
– У меня не очень-то получается, – вздохнула я. – Ах, Сэм, если бы я могла поселиться с тобой и Лили в «Кроличий домик»!
– Мы были бы рады, – сказал Сэм.
– Как ты думаешь, мы когда-нибудь встретимся?
Сэм посмотрел мне прямо в глаза.
– Да, встретимся.
– Правда? Прямо так, лицом к лицу?
– Обязательно. Лицом к лицу. А в случае Лили – ухом к уху.
Лили тихонько фыркнула, как будто засмеялась. Потом Сэм напомнил всем, чтобы присылали рисунки с изображением своих домашних любимцев, и попрощался.
– Пока, Сэм! Пока, Лили! – громко сказала я.
– Пока, Сэм и Лили, – сказала мама, переворачивая страницу.
Голос в телевизоре пропел:
– Кто к нам в гости приходил?
– «Кроличий домик»! Сэм и Лили! – хором ответили мы с мамой.
Я встала с дивана.
– Мам, я пойду, порисую немножко.
Я взяла альбом, цветные карандаши и устроилась на кровати у себя в комнате, скрестив ноги. Рядом усадила Алджернона Алоцвета – сказала ему, что собираюсь его рисовать.
– Как будто ты – мой домашний любимец. Отправлю твой портрет Сэму в «Кроличий домик».
Алджернон посмотрел на меня свысока. Он, кажется, обиделся, что я назвала его своим домашним любимцем, и ни в какую не хотел позировать – то падал носом вперед, то опрокидывался назад, а то и вовсе кубарем летел с кровати на ковер.
– Ну, не хочешь – не надо! Не буду тебя рисовать. Нарисую лучше Маврикия Морехода.
Я разделила лист в альбоме на четыре части. В первой нарисовала, как я смотрю на Маврикия, который сидит на подносе на дне рождения Роны. Я улыбаюсь во весь рот, глядя на его мохнатую мордочку. Во второй четвертушке я нарисовала свои руки, которые бережно держат Маврикия. Он важно развалился, упираясь задними лапками в большой палец, и тоже улыбается.
В третьей четвертушке я нарисовала, как плещет вода, а бедный Маврикий из последних сил сражается с волнами и широко разевает рот – зовет на помощь. И в последней части – как бедный утопленник Маврикий лежит в гробике, скрестив лапки на груди, а кругом венки из ромашек и одуванчиков.
Не так-то легко было расположить все четыре картинки, чтобы они хорошо смотрелись вместе. Я без конца стирала и снова рисовала, но в конце концов получилось ничего себе.
Мама зашла посмотреть, как у меня дела, и так восхитилась, будто я – гениальный художник.
